Воронежская сказочница Барышникова Анна Куприяновна
Сохранять традиции народной литературы трудно по той причине, что существуют они в устной форме. Долгие века никто даже не пытался оформлять народные песни, сказки или шутки в привычные нам печатные тома и помещать их в библиотеки. И сохранялось это все лишь благодаря таланту и отменной памяти сказителей-самородков. Таких, как Анна Куприяновна Барышникова.
Благодаря увлеченным народным творчеством людям удалось записать наследие сказочницы, сделать его доступным не только для слушателя, но и для читателя. А иначе ее талант мог бы и пропасть втуне – примеров тому множество.
Барышникова Анна Куприяновна (24.08.1868-23.08.1954 г.)
Семейное наследство
И найти такие примеры можно в семье самой Анны Куприяновны. Талант рассказчика там передавался по наследству, им отличались дед Левон Алексеевич и отец Куприян Левонович Колотковы. Но что они получили в результате? Крепостной Левон Колотков (выигранный барином в карты) неоднократно бывал хозяином порот за то, что его сказки не страдали почтительностью к господствующему классу. Освободился Левон без земли, и сын его был батраком. Ему сказки приносили то горсть муки, то несколько кренделей – благодарные слушатели одаривали. Вот и вся известность.
Аня родилась 24 августа 1868 в селе Чуриково Воронежской губернии (ныне Землянск Воронежской области) и уже в 8 лет помогала отцу в работе – стерегла с ним стадо. Там-то и наслушалась девочка дедовских и отцовских сказок – ими Куприян «мотивировал» дочку на работу.
Далее биография Анны Куприяновны складывалась, как и у многих крестьян, не просто. Дочь бедняка, она и замуж вышла за бедного – крестьянина Барышникова из соседнего села Большая Верейка. Нажили Барышниковы пятерых детей, да здоровье у мужа оказалось слабым, и он рано умер. Оставшись вдовой с пятью «ртами» Анна вынуждена была работать по найму, а то и побираться. Сказки она рассказывала соседским детям – это оказался единственный способ помочь своим пяти «голодранцам» завести приятелей.
Открытие этнографической экспедиции
Время шло. Соседи Анну Куприяновну называли уже не иначе как «бабушка Куприяниха», ведь ей перевалило за 50. И тут в 1925 году в Большой Верейке появились люди из Ленинграда. Это была этнографическая экспедиция, занимающаяся именно тем, чем должен был заняться Шурик на Кавказе – поисками фольклора. И кто-то подсказал одной из участниц группы, Надежде Гриньковой, что есть тут такая Куприяниха, к ней надо обратиться.
Гринькова записала с голоса крестьянки 56 сказок (сама сказочница была неграмотной). Итоги этой экспедиции привлекли к Барышниковой пристальное внимание исследователей. Специалисты отмечали не только огромный объем ее «репертуара» (Барышникова могла рассказать более 100 сказок), но и необычайный артистизм исполнения. Рассказчица представляла собой «театр одного актера», умело придерживающийся традиционных канонов народного рассказа и одновременно демонстрирующий собственное видение сюжета. После Гриньковой запись сказок и подготовку их к изданию продолжили А.М. Новикова. И.А. Оссовецкий, В.А. Тонков.
Так не знающая грамоты бывшая батрачка превратилась в знаменитость. Ее пригласили в Воронеж – выступать в клубах, школах, библиотеках. В 1936 году воронежская сказочница ездила в Ленинград и Москву, в 1938-м ее приняли в Союз писателей, в 1939-м пригласили на совещание сказителей. В том же году ее отметили правительственной наградой – орденом Трудового Красного знамени.
Барышникова А.К. со студентами ВГУ (Воронеж)
Этот орден стал для нее опасным, когда во время гитлеровской оккупации женщина попала в концлагерь. Однако она не растерялась – назвалась девичьей фамилией, а орден сохранила, приколов к кофте под мышкой. Войну Барышникова Анна Куприяновна благополучно пережила, а уже в 1946 году в Воронеже вышло наиболее известное ее издание – «Сказки бабушки Куприянихи» в обработке М.Сергиенко.
Умерла Куприяниха в солидном 85-летнем возрасте. К тому времени некоторые ее сказки входили в учебные пособия, а другие просто обрели мировую известность как лучшие образчики русского народного творчества с характерной рифмовкой и тонким юмором, образными диалогами и приемами повествования.
Творческое наследие Куприянихи
Обширный репертуар сказочницы включал произведения разного жанра. От деда ей достались многочисленные «озорные», сатирические истории: «Как барин собакой брехал», «Как дьякона медом угощали». Это был любимый жанр Левона Алексеевича. Сама рассказчица признавалась, что ей более всего нравятся волшебные сказки, с чудесами, способствующими победе добра над злом. Барышникова Анна Куприяновна и сама сочиняла сказки – «Москва Красная – столица прекрасная» или сатирическая «Как немецкий генерал в плен к партизанам попал». Она сумела в сказочной форме описать даже Всесоюзную хозяйственную выставку!
Бабушка Куприяниха (фрагмент рисунка из книги сказок)
Сказки Куприянихи с тех пор выдержали несколько изданий отдельными сборниками. Также они просто стали популярными и известными примерами русского народного творчества, изначальной, коренной русской литературы. И не надо думать, что сказки предназначены исключительно для детей – они отражают образ мыслей и систему ценностей всего народа.
А умнейшие люди мира — например, А.Эйнштейн или Дж.Р.Р. Толкиен — советовали и в наш технократический век не отказываться от сказок, которые делают людей и умнее, и лучше.
Родилась в деревне Чуриково(Верейка) расположенной близ села Большая Верейка, Землянского уезда (ныне Рамонского района) Воронежской губернии. Её дед по отцовской линии — крепостной Левон Алексей Колотков. Отец Анны Куприяновны, Куприян Левонович, вышел на «волю» без земли и до преклонных лет ходил в пастухах. С восьми лет дочь помогала отцу пасти коров и овец. И дед, и отец мастерски рассказывали озорные и волшебные сказки. От них Анна Колоткова (по мужу Барышникова) унаследовала искусство творить и рассказывать сказки. Прожила А. К. Барышникова 86 лет. Скончалась 26 августа 1954 года в селе Большая Верейка, где прожила большую часть своей жизни.
В разнообразном репертуаре Барышниковой было более 100 сказок: прекрасно разработанные волшебные сказки, острые сатирические сказки о баринах и попах, веселые сказки о животных. Сама Барышникова больше ценила свои волшебные сказки. Для них характерны традиционные приемы повествования, рифмовка, живой, образный диалог. Исполнение Барышниковой отличалось высоким мастерством, тонким юмором. Из ее опытов создания патриотического репертуара выделяется сказка «Как немецкий генерал к партизанам в плен попал» (1949).
Начиная с 1925 года, её сказки неоднократно записывали фольклористы, они появились в печати. Особенно интересны сказки «Как барин собакою брехал», «Как барин тешился», «Как дьякона медом угощали». В годы Великой Отечественной войны она сложила сатирическую сказку «Как немецкий генерал к партизанам в лес попал». Есть сказ о Всесоюзной сельскохозяйственной выставке и сказ «Москва красная — столица прекрасная». Известная воронежская сказительница прожила ровно 86 лет и похоронена в Большой Верейке Рамонского района. Небольшая деревушка Чуриково под Большой Верейкой относилась в пору ее рождения к Землянскому уезду, поэтому ее считают своей и семилукцы. Левона Алексеевича Колотнева, ее деда, с семьей местный помещик выиграл в карты и привез на жительство в Чуриково. Отец писательницы Куприян Левонович был пастухом. Но, несмотря на тяжелую долю, оба, дед и отец, были балагурами-весельчаками, знали много сказок, и, может быть, передалось Нюре это умение самой сочинять различные фантастические истории. Анна Колотнева (по мужу Барышникова) в детстве потеряла отца. Рано умер и муж. Работала по найму, чтобы прокормить пятерых детей. С 1925 года, когда на Анну Куприяновну обратили внимание местные и заезжие собиратели фольклора, начали публиковать ее истории и сказки в печати. Признав талант «бабушки Куприянихи» как рассказчицы-сочинительницы, ее принимают в Союз писателей и награждают орденом Трудового Красного Знамени. С той поры книги Куприянихи выходили не один раз. Сказки Барышниковой нашей замечательной сказительницы знает весь мир.
Сказочницу Куприяниху для науки открыла в 1925 году Н. П. Гринкова. Собирательница была буквально покорена артистизмом сказительницы. А. К. Барышникова «рассказывает сказки с соблюдением всей «обрядности»; понимает рассказывание как художественную передачу известного ей сюжета. Все действующие лица сказки говорят особым голосом, всегда отличишь, басит ли это Иван-дурак, говорит ли с чувством, с толком, с расстановкой Иван-царевич или какой-нибудь другой герой». Сказки Куприянихи полны размеренной и рифмованной речи, порой они звучат как раешные стихи, порой почти поются.
Иван Водыч и Михаил Водыч
Те дети быстро выросли, в шесть недель. Как по двадцать лет им стало, те дети охотой норовят заняться. Пошли, заказали себе ружья одинаковы, через несколько минут получили ружья, пошли на охоту.
И вот они так бродили по лесу. Какие бы звери ни были, все им отвечали: «Пригодимся!»
И распростились, пошли по разным дорогам: этот со своей охотой, Михаил Водыч, а Иван Водыч со своею.
А у них там такая башня сделана. Отведут туда такого человека, он его съедает.
Подлетает (Змей Горыныч): «Русь-кость пахнет!» Иван Водыч отвечает: «Что за русь-кость пахнет?» Он (Змей Горыныч) трехголовый: «Что мы с тобой драться будем, аль мириться?» Иван Водыч отвечает: «Не за тем шел, чтоб мириться, а за тем, чтоб драться!»
Царская дочь побоялась смерти и заклятье дала, что так и скажет.
Мать с отцом увидели, что везет живое дитя, свою дочь: «Ах, дитятко, как осталося?» Чугункин цыган говорит: «Я ее отстарал». Там ему почет, уваженье.
Только они проговорили, другой летит Змей Горыныч. Этот о шести головах. Иван Водыч отправился опять под мост.
Подхватил ее за руку. Поблагодарила она Ивана Водыча и кольцо ему подарила свое именное. Иван Водыч отправился к целовальнику, выпил водочки и лег спать.
Она идет, Чугункин цыган опять за водой едет. Сваливает тем же оборотом бочку, сажает опять на дроги Катю, другую царскую дочь. «Ну, как же ты осталась?» Она ему рассказала: так-то и так-то. Он и Кате угрозы дал: «Скажи, что я тебя отстарал, а то все равно исхичу». Ну, и Кате не хочется умирать, заклятье дала: «Скажу, что ты отстарал».
Потом обрадовались ее отец и мать, стали цыгана угощать. Идет ему почет.
На третью ночь последнюю дочь-красавицу везут на то же место. Собирается Иван Водыч идти в то же место и приказывает целовальнику: «Станови ты стакан перед собою с водою. Как стакан закипит, ты выпускай охоту мою».
Собрал его (Змея) кости и под могучий камень опять положил к этим братьям его.
Полотенце Марья-царевна с себя сняла и руку ему перевязала и свой именной перстень отдала. Вот он пошел домой, выпил водки и лег спать. А целовальнику сказал никому водки не давать.
Поднимает Иван Водыч камень, а царь и смотрит, сколько ж там змеиных голов, сколько костей! И царь с ужаса побелясел. Ухватил Иван Водыч цыгана за вищонки и положил его туда, к змею, и камнем привалил.
Тогда царь уверил Иван Водыча, что дело все его, что отстарал Иван Водыч всех троих. Тогда они не стали цыгана бояться, стали к Иван Водычу ласкаться.
Иван Водыч говорит: «Я вашу дочь, Марью-царевну, за себя возьму!» Благословили ее отец и мать и повезли ее венчать. И вот перевенчались они.
У него недоразумение вышло, взял да связал. Она закаменела, вся его охота. А эта самая яга-колдунья, Змея Горыныча мать. Набросилась она на него и всего его изгрызла, изрезала на куски, посолила и в коробок (потом) закопала.
Вот ложатся они спать. Он не раздевается и не разувается. Она его там называет: «Ваня, Ваня», а он отвернулся к стенке лицом, Михаил Водыч, вздыхает и слезно плачет. Она у него спрашивает: «Ай тебя кто обидел, ай тебя кто зашиб, или ты чего из охоты потерял?»
Сокол вдруг прямо кинулся и поймал сороку. Над ним (Иван Водычем) сороку разорвал и кровью его сбрызнул.
А эту старушку изрубил, всю на мелочь разорвал и тут же ее на этом месте закопал.
Идут они с братом, с Иваном Водычем. И хвалится Иван Водыч Михаилу Водыву, говорит: «Брат, я женился!» Михаил Водыч говорит: «Я у вас был, твою жену видел, с ней спал!»
Не стерпел Иван Водыч, ревность взяла, и срубил голову брату. Охота окружила Михаила Водыча и ревет, а Иван Водыч до двора идет. Идет он домой к своей жене молодой. Ну, как от оскорбленья Михаила Водыча жена невесело его встречает. Поужинали они, постановил он свою охоту и во светлицу к своей жене молодой. Как он ее давно не видал, рад ей, стал ее обнимать и целовать и ласкать. Ну, как она обиженная, суровым взглядом на него смотрит. Легли спать, он у нее спрашивает: «Что ты так на меня осерчала?» Она ему отвечала: «Как я тебя в анадышней ночи ласкала! Ты от меня отвернулся, не стал со мной говорить ничего. Я у тебя по доброй совести спрашивала, кто тебя обидел, или что у тебя украли, или у тебя из зверей кто пропал, а ты то ли дело весь- вечер прокричал. Плачешь и плачешь, ничего мне не отвечаешь!»
Иван Водыч и загоревал: как он (Михаил Водыч) грустно ночевал!
Полетел он в лес, нашел дубовое яблоко, принес он Иван Водычу. Иван Водыч Михаил Водычу голову приложил и это яблочко пожал. От этого соку Михаил Водыч встал.
А живут хорошо, письма мне шлют, только они до меня не доходят.
Марья-царевна-лягушоночка
Те ребята собралися обдумливать себе невесту, где какую кому свататься, и придумали: «Давайте мы себе поделаем стрелы».
Поделали они стрелы, и такой у них уговор: куда попадет стрела ихняя, там и ихняя невеста.
Вот первый брат натянул свою стрелу-луч и выпалил стрелу. Попалась стрела в государский дворец.
Другой брат натягивает свой луч и выпускает стрелу. Попала его стрела, и пошел он разыскивать свою стрелу в княжецком дворцу.
Ну, хоть и не нравится Ивану-царевичу, а судьба довела. Приходит к отцу, объявляет отцу, что у меня невеста есть. Хотя совестно сказать, что лягушонка невеста, ну, все же сказал.
Те братья хохотом принапонилися. Подняли брата на смех. Вышел отец и говорит: «Полно вам грохотать, пора за дела браться». Первому брату, бо́льшему сыну, приказал утирку принесть. И второму так же, по утирке им. И Иван-царевичу велел утирку принесть.
Да, пошли они, заказали своим женам, что батюшка требует от вас по утирке в подарок.
Там палатка выстроена прекрасная, лег он спать в этой палатке. Выходит Марья-царевна прекрасная, махнула рукавом: «Соби-райтеся, мамки, няньки, ткать утирку, какой батюшка мой утирался».
Те собралися, подали ей такую утирку, лучше, чем батюшка утирался, разными Морозовыми цветами. На утро поднимается Иван-царевич и несет своему отцу ро́дному утирку.
На другой день задает он им, чтобы принесли все по скатерти. Больший брат пошел своей заказывать, середний своей, а Иван-царевич опять заливается слезьми.
Лег он спать, выходит Марья-царевна прекрасная, Василиса, махнула рукавом: «Мамки-няньки, собирайтеся сюда ткать скатерть Ивану-царевичу в точности такую, как у моего батюшки на столе».
Просыпается Иван-царевич, завертывает она ему пирог, несет он отцу в гостинцы.
Теперь отец приказывает им: «Надо собрать бал, ваших жен посмотреть».
Эти пошли своим женам заказывать убираться завтрашний день на гульбу.
А Иван-царевич призадумался, пошел к речке. Сел и обдумливает: «Эти жен привезут, ну, я кого?»
Те братья сустреваются и спрашивают: «Одет-то хошь хорошо, но хоть бы ты свою лягушонку в коробку принес». (На смех поднимают.)
Вот поднялся вихорь, и пыль столбом, и конный топот. Лягушонка едет в карете, все стонет да гремит. У коней ее из-под копыта огонь брызжет, из ноздрей дым валит. Карета ее в золоте убрана, сама в драгоцени вся наряжена.
Пошел у них пир на весь мир. Столы этими скатертями убраны, утирки им на руки поданы.
Марья-царевна недопьет и в рукав льет. Те снохи глядят и себе так же: не допьют и в рукав льют. Мясо она недоедает и мослы в рукав складает.
Рассердился царь, прогнал их, Иван-царевича проводил с добрыми делами.
Этот Иван-царевич вперед убежал и взял ее шкурочку сжег, Марьи-царевны, лягушачью.
Тут же это время приехала она: «Ах, Иван-царевич, что вы сделали, вы бы немного повременили, я бы была ваша жена».
На тот грех Кощей-бессмертный и унес Марью-царевну. Заплакал Иван-царевич опять и пошел невесел, головушку повесил.
Связал им сорокаметровую оборку. «Кто скорей до конца добежит, тот и получает вещи». Они схватились за эту оборку и перехватывались, пока Иван-царевич не ушел с теми вещами.
Подходит он к Кощею-бессмертному дворцу. Там стоят львы, там стоят тигры, ревом ревут и проходу Иван-царевичу не дают. Надел он шапку-невидимку, пустил дубинку-самобивку. Шапка-невидимка в дом его пустила, дубинка-самобивка зверей его покрутила.
Кощей-бессмертный учуял: «Это кто же пришел?» Набрасывается в дверь и чуть-чуть Ивана-царевича не задавил. Иван-царевич яйцо раздавил и его душу загубил.
Тогда Иван-царевич свою царевну за руку брал, в праву щеку целовал.
Я там была, их сустрявала. А когда чай-то пила, по губам текло, а в рот не попало. Вот и сказке конец.
Иван-дурак
Жили-были старик со старухой, у них было три сына: два умных, третий дурачок. Этот все в золе лежал. Вот когда отец умирал, то приказывал: «Сынки, вы меня по ночке откараульте».
Вот они поконалися, кому вперед караулить. Досталось бо́льшему брату караулить. Он говорит: «Иван, иди покарауль за меня».
На утро середнему брату идти караулить. «Иванушка, иди за меня».
Вот у царя дочь засидела. Царь сделал башню и посадил дочь туда. Объявил: «Кто достанет мою дочерю поцеловать, тот ее замуж возьмет». Пусть слепой, пусть хромой, и нищим не требует, лишь бы схитрил.
Вот братья убираются идти на эти смотры. Иванушка говорит: «Братья, возьмите меня с собой». Они говорят: «Дурак, куда тебе, тебя там задавят».
Братья его не взяли. Он свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: «Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!»
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком и полетел он к этой башне. Летит, а у коня из ноздрей дым валит, из-под копыта огни брызжут, изо рта огонь пышет, под золото седло, на уздах серебро. Разлетелся, чуть-чуть не поцеловал, тыщи великие народу помял.
Братья ушли. Выходит он в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: «Стань, конь передо мной, как лист перед травой!»
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком, полетел туда. Тут стали пространство давать, ожидают. Конь бежит, из ноздрей дым валит, изо рта огонь пышет, из-под копыта огнем брызжет. Чуть-чуть он ее не поцеловал, еще ближе.
Сам (Иван) в золе скрылся.
Выходит в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: «Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!»
В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком. Снова здорово опять полетел. Тут уж стоит народ, ожидает.
Поцеловал он ее, и перстень она ему свой отдала. До тех пор Марья-королевна рада была, из иных государств себе жениха дождала.
Ну, что делать, Марья-королевну венчать надо. Перевенчали их. Там еще свояки из иных государств. Позвали его (Ивана) на охоту. Эти на быстрых конях поехали, а дурачку дали плохонькую лошаденку. Он выехал в поле, пришиб эту лошаденку, сдернул с нее шкуру: «Сороки, вороны, свежее мясо!»
Наловил галок и ворон через мешок. Принес в хоромы, распустил своих ворон.
На утро убираются. Ему дали плохонькую лошаденку, а те поехали опять на прежних лошадях. Сдернул он с нее шкуру и опять: «Сороки, вороны, свежее мясо!»
Наловил их целый мешок. Пустил в дом их.
На третий день убираются они опять ехать. Иван вышел в поле, свистнул, крикнул своим тонким громким голосом: «Стань, конь, передо мной, как лист перед травой!»
Собрал свою эту охоту. Эти его свояки по два дня гоняли за козою и свиньею и то не поймали. Он собрал свою охоту и ведет. «Что ж я с вас возьму? С руки по пальцу, из спины по ремню». (Коня не продал, это он только свинью да козу.)
(Они в перчатках сидят едят.)
Осерчал его тесть на тех зятьев, осерчал и их прогнал.
Вот жена его и видит, что он такой мудрый. Легли спать, она и спрашивает: «Иванушка, мне стыдно перед батюшкой, не мучай ты меня, открой мне свою мудрость».
Потом он вышел на утро в поле. Свистнул, крикнул тонким громким голосом. В ухо влез, в другое вылез, стал кровь с молоком. Выбросил он то, за что продал им, из кармана, приехал к жене на коню. Такой красавица и умный стал. И посейчас он умный. Я у них была, чай пила, такие они славные люди.
Замороженная девочка Наташа
Отец ее женился. У старика дочь Наташа, а у старухи дочь Маша. Наташа такая была угодливая. Куда бы ее ни послали, она как шар катит. Все ее люди в глаза мачехе хвалят. Ну, а про Машу никто никогда хорошего слова не скажет. Вот возненавидела мачеха Наташу: «Во чтоб ни стало вези, старик, ее в поле, заморозь!»
Этому еще лучше понравилась девочка Наташа. Приходит старший Мороз домой, заставил своих прислуг накласть ей добра: пальто ей, шаль ей, сапоги с калошами теплыми. Принесли, обули, одели. Сундук добра привезли. И сидит девочка Наташа на сундуку под зеленым дубком.
Глянула мачеха на двор, въезжает Наташа с сундуком. Такая веселая, убраная, и воз добра с сундуком. Принесли сундук в избу, кинулась мачеха в сундук, стала наряды разглядывать, персидские ковры выкладывать. Какие же эти ковры! На них морозовые цветы, на загляденье! Ах, мачеху зависть взяла!
Поела блинов Наташа и ходит весела.
Встает рано мачеха: «Вези Машу мою на то место!»
Запряг старик лошадей, повез Машу на то место. Снял с нее зипунишко и поехал домой. Приходит ночь, она дрожит сидит и кричит, совсем замерзает. Вот тебе, идет Мороз Красный нос, по деревьям пощелкивает, по снегу похрустывает: «Я, девочка Маша, к тебе пришел, Мороз». Она отвечает ему: «Черт тебя принес!»
Мороз рассерчал и ударил ее в лоб. Вытянулась эта Маша вдоль снега и замерзла.
Встает мать родная рано и с нетерпением блины запекает: «Ступай, старик, поскорее!» Тот запряг коней, она ему кричит: «Стегай-ка веселее!»
Стали Машу хоронить, она сама себя бранит: «Ах, дура я, заморозить дитя прогнала!» А люди говорят: «Не делай зло людям, а зло все себе».
Сиротка-девочка
Легла она к ней на колени. А она не столько ищет, сколько баюкает ее:
Уснула Одноглазка. Подходит она к своей корове, вываливает намыки и веретена, и она их поела. Через час они вышли у нее все початками (попряденные уж).
Пригоняет домой, отдает мачехе намыки свои початками, все попряденное. Одноглазка свои намыки назад унесла. Принялась ее мать бить родная: «Что ты поленилась, не напряла?»
На утро она провожает с ней Двухглазку стеречь корову. Она говорит: «Ложись, сестрица, поищу, давай искаться!» Не столько она ее ищет, сколько баюкает:
Уснула та Двухглазка, подошла она к своей корове; вывалила она свои намыки и веретена. Поела корова намыки и веретена.
Проспала эта Двухглазка до вечера. Подходит сиротка, будит: «Вставай, сестрица, погоним домой!»
Видит, что ее попрядены початками: «Ой, ой, меня мать будет ругать, что я не попряла».
Приходят они домой. Мать видит, что не попряденные на-мычки. А сиротку хвалит, дочерю бьет и ругает.
Она легла поискаться. Не столько ищется, сколько баюкается:
А про третий позабыла.
Приехал муж с поля. «Резать корову Нинину!»
А мать умирала и приказывала, чтобы корову не резать, а чтоб была корова Нинина. «Ежели по злобе зарежут, то и кости не гложи, а собери их, кости, и в святой угол положи!»
Было жалко долго резать отцу корову, но возненавидела мачеха Нину.
Все сестры говорят: какой платок, какой полсапожки, а третьей сарафан. Четвертая, сиротка, говорит: «Купи мне, папаша, золотое блюдце и серебряную ложку!»
Потом он привез всем подарки и сиротке золотое блюдечко и серебряную ложечку.
Такой барин красивый, а Нина еще красивее. Попрощался он с Ниной и поехал домой. Приезжает и матери заявляет: «Я себе невесту нашел!»
Летят табун еще голубей. Она опять теми же словами говорит: «Рысь молода, рысь хороша, накорми своего дитя!» Ей и опять табун отвечает: «Рысь молода, рысь хороша не в нашем табуне!»
Выходит она третьему табуну наперед: «Рысь молода, рысь хороша, накорми своего дитя!»
Барин заметил это дело. Как она сходит с дитем, так дите молчит. Как наране заря, кричит его малое дитя. Потом заметил он, что такое дело. Увидел, опустилась Нина к своему дитя, взяла его, а крылышки положила отдаля. Он подкрался, положил эти крылышки и их попалил.
Когда он их палил, она говорит: «Что, сестра, палью воняет?» Она отвечала ей: «Барин свиней палит!»
Он ударил по крылу топором и сделались крылья веретеном. Веретено это переломил, впереди себя Нину постановил. А эту Двухглазку к хвосту лошади привязали да по полю растерзали. А теперь они в хорошем виде со своей женой живут. Хоть немного пострадала, но зато теперь другой свет увидала.
Я у ней была, мед пила, по губам текло, да в рот не попало.
Золотой перстенек
Они ее убили и вырыли могилку на тростнике (просто вот на таком месте на слабом), и ее закопали.
Приходят они домой, спрашивает мать: «Где же Маша?» Они сказали: «Она вперед нас ушла».
Отец говорит: «Дай-ка, я сыграю». Он ему подал. Подал ему, он подул в дудочку, она заиграла:
Теперь мать говорит на дочь на бо́льшую: «Возьми-ка дудочку, поиграй-ка ты». Та взяла ее подула. А дудочка:
Взяли лопату, откопали ее, она лежит, как все равно живая, задуше, на гашником. В крови вся, как была. Мать, как глянула, обмерла. А отец набрал смелости, двух коней настегал, да к хвосту их привязал, обеих дочерей, и наладил по срубленным по пенькам их. До тех пор лошади мчалися, пока их кости разметали: где рука, где нога оторвалася, в поле осталася. А эту взяли оттуда, гроб сделали и в могилку постановили, закопали, как следует погребенье отслужили.
Данила
Умирала мать, оставались у нее сын и дочь. Она сыну кольцо дала и приказала: «Вырастешь, сыночек, выбирай ты в невесты кому кольцо годится».
Она расставила и затворилася в своей комнате. Куклы перекукаются:
До колен сестра провалилася. Приходит брат и спрашивает: «Собралась, сестра?» Она говорит: «Только обулася». Куклы опять перекукаются:
Дала она ей иголку с ниткою, какою вышивала ширинки. Воткнула та в макушку и сделалась сама иголкою. Та взяла ее да и в веник заткнула.
Она ягу накормила, напоила и спать положила. А сама в побег с этою девкою. Взяли щетку, и взяли гребенку, и взяли утирку и побегли.
Приходят они к Данилу. Лицо в лицо они схожи, на них кольца обои одинаковые. И вот тебе, Данила ходит, любуется, а не знает, какая его невеста, какая сестра.
Подбегает, вроде как раскипятился, пырнул ножом. Данил вроде отшатнулся и упал, кровь пошла. Ах, сестра к нему кинулась, обняла его: «Какой повар злой, ни за что брата зарезал!»
Тот повар ухватил сестру, а Даниил невесту вскочил. И вот, тебе, они повенчались с этой невестой. Когда у них была свадьба, открыли они пир на весь мир. Я у них была и чай пила, ну, по губам текло, а в рот не попало. Вся.
Вот как Данил женился на славу.
Воробьюшек
Престарелая девка по кухаркам ходила, прижила себе дитя. И умирать стала и приказывала, дала сыну патрет свой: «Женись, дитя, и бери жену, чтобы была похожа на меня». И ему свой патрет отдала.
Она ему постряпает кушанье, его потчует, а сама не ест. Не раз он замечал, что она ночью уходит тихонько от него. И вот он ночью лежит и слышит: она поднимается и идет. Он тихонечко встает и себе за нею надзирает. Приходит она на могилу, раскапывает мертвеца и ест она его, подлеца. И наелася она мертвеца, закапывает опять. Тот муж выпугался, нагляделся таких чудес, что с ним не встречалось никогда. Себе на уме думает: «Какая это со мной беда?»
Прибегает без памяти до двора, ложится спать тихонько, притаил он свой дух. И приходит его жена и ложится рядом она сама.
Вдруг перевернулся он, стал псом. Она его настегала и прогнала. Вышел кобель, завыл и пошел. Вышел на поле, пастушок его увидал, к себе его приласкал и хлебушка ему кусок дал. Он так с ним ласково ходил и скотину его пасил. Никогда пастух его не заставлял, а все он скотину перенимал и на него одного свое стадо оставлял.
Всегда собачка оставалась строго разумная и глядела за скотиной. Часто пастух хвалился своей разумной собачкой.
Там лавошник был, часто лавку обворовывали. И у пастуха эту собачку попросил: «Пастушок, дай мне свою собачку покараулить на ночку, я тебе заплачу, отдам селедок бочку!»
Тот отдал собачку на ночку, взял селедок бочку.
Кинул хлебушка, она его есть не стала, а бежать-то от них чуточку отстала. Один из них пригнулся и говорит: «Кто-й-то бежал?» А другой говорит: «Это я собачку приласкал».
Вот они в лес приехали и это все позакопали. Собачка эта лежала и всю ихнюю проделку замечала. Когда они тронулися ехать, она в сторону за куст. Отъехали от этой ямы, она обнюхала и побежала.
Хозяин лавки хватился и так заторопился: «Вот хваленая собачка: какая-то душа лавку обокрала и собачка туда же пропала!»
Не дорого он об добром горевал, а как за собачку мне отвечать.
И только он проговорился, и тут его кобель явился. Хозяин с ним заговорил: «Где ж ты так пробыл?»
А кобель со слезами перед ним завыл. Взяло его горе, тащит он его за полы. Тот народ собрал, и пошли. Кобель впереди бежит, они следом.
Вот хозяин остановился. Тот кобель поласкался и бежать. Побег, разрыл и ленту алую оттуда смыл. Подбегает и дает хозяину. Тот свое добро узнал, шибко с народом туда к этой яме побежал. Вот они на след напали, яму эту раскопали, добро все побрали, тем же оборотом на воза поклали, домой его привезли.
Расхвалили собачку и ославили. Ну, пастух собачку опять к себе взял.
У царя пропали два дитя. Вот он прослышал эту собачку и налаживается в эти путя: «Поеду, попрошу собачку!»
Уж третья у него скоро будет беда, ожидает он этого всегда: скоро жена родит у него.
Привез он эту собачку и постановил сторожем у дверей. А она такая строгая собачка, не пропускает никого из людей к царице в комнату.
И вдруг у царя царица родила. Змей-волшебник это узнал, прилетел и дитя у него взял. Где собачка ни была, Змея не упустила во дверях, села Змею на спину и стала она ему шею грызть, как глину.
Вот Змей бежит, больно стало шее, дрожит. Больно стало ему спину, и он дитя кинул. И вдруг соскочила собачка, ухватила за пеленку дитя и на дорогу поволокла.
Рассвелося. Хватился царь, хваленой собачки нет, и дитя пропало. «Эх, жена, не спасли мы дитя, и пропала наша собачка. Вот нам горе, пропало у нас теперь трое. «
Вдруг они так говорят, к ним народ валит. К ним народ валит, им об этом заявить: «Дитя кричит, перед ним собачка лежит».
Вот быстро от радости царь вскочил, свою тройку в карету заложил, шибко погнал лошадей и вот наскочил: дитя кричит, собачка сидит. От радости он подскочил, собачку с дитем в руки схватил и в карету посадил.
Тут встречает царица, так рада, поглядеть дитя надо. Посмотрела его смело, обняла и поцеловала: «Спасено мое дитя через собачку».
Тут собирается царь кстить, собрал пир на весь мир. Перекстили, а собачку в вышки усадили, стали гостей угощать. Собачке наливали водки, стали давать. Собачка пила водку, как человек, лапочкою, и закусывала. Один из гостей пригляделся: «Вы об этой собачке что знаете? Это не собачка, а человек. «
У нее слезы засыпались из глаз, у этой собачки.
И вот один из гостей тихо сказал царю: «Надо завтра пожарче баню натопить и в бане веником ему бока проколотить».
Вот они баню натопили, поддали жару и веником ему по бокам колотили, и вдруг сделался человек. В бане парен, и сделался он парень.
Приходит он к ней туда. Только входит на крыльцо, она его прямо стегнула розгами и сказала: «Не будь ты моим милым мужем, а будь ты воробьем!»
Вдруг полетел воробьюшек на поле. Летел-летел и залетел к Змею-волшебнику. Там ребятишки царские ловят пленками птичек. И попался этот воробьюшек. Стали ребятишки этим воробьюшкам головы рвать. Всем порвали, а этот последний остался. Вдруг он человечьим голосом им оказался: «Не рвите мне голову, я вам пригожусь!»
С испугу мальчик бросил его об зе́мь. Он сделался молодцом. «Ах, куда ж нам его деть?» А другой глядит и говорит: «Нам его нужно в конник положить».
Вот он (Змей) пообедал и лег спать. Вдруг из конника они парня выпустили, и он стал по шкафам шукать. Нашел он усыпальную книжку, стал ее читать, а Змей-волшебник стал засыпать. Он читает, а Змей засыпает. Поглядел еще книжки, полюбились ему книжки и взял он их под мышки и стал ребятишек звать, чтобы домой удрать. Стал он им говорить и на улицу манить: «Вот вы тут живете, округ дома ходите, а ничего не видите хорошего. Говорила нам Галя, пойдемте поглядим хорошего подале».
Вот они спольстилися пойти посмотреть. Пошли они по усыпанным стежкам, по зеленому лесу, по дорожкам. Так он их повел, речьми их завлек, так они не видали, как от двора отходили все дале и дале. И стали умариваться: «Что ж мы, скоро дойдем?» Он говорит: «Сейчас, сейчас!»
Перешли они в свой государственный лес. Там пошли стежки, прекрасные дорожки, песочком усыпанные. Усыпаны песочком, разряжены цветочком. Там пахнючие цветы и мяты. Там они идут и радуются, цветочки рвут и нюхают, подходят к своему дому. Там беседки, на беседках завеси узорчатые, все лавочки коврами уборчатые. Там букетами цветы цветут, и сидят красные девушки песенки поют.
Там вдруг они увидали этого парня с царскими детями, к ним подбежали, под руки их взяли, отворить двери просили, к царице детей ее подносили.
Царица детей увидала, быстро к ним подбежала, так их обнимала, сладко их целовала: «Ах, несчастные мои дети, кабы не он, где бы мне вас поглядеть?»
Взял книжку под мышку и пошел. Приходит. Выскакивает жена его на крыльцо. Он управился, вперед ее стегнул и сказал: «Не будь ты моей милой женой, будь ты серою кобылою!»
Вдруг сделалась серая кобыла. И тут ему сделалось мило, когда побежала его серая кобыла. Он ее догнал и обратал, запрёг в плуги и ее по пашням погнал. До тех пор гонял, пока шесть десятин запахал. И она приустала и в плугах упала. Он ее к коню к хвосту привязал и по пенькам погнал. До тех пор гнал, пока ее кости поломал.
Приехал к царю и похвалился: «Ну, я ее, сучары, кости по пенькам размотал!»
Тут царь его женил. Был там пир. Я была, танцовала да ногу сломала, и не доглядела этой свадьбы, не до того было, так меня водка с ног сбила.
Девичьи вечерушки
А она все спешит. Потом она поднялась да за ними следом, а они не видят. Они подняли куст, да под куст. Она подождала, когда все улеглись, да сама под куст. Прошла она мимо, никого не затронула, прямо к кладовой. Взяла два пальца с кольцами. А их в ряд лежат двенадцать человек. Потом она пошла оттуда, зацепила одного ногой.
Она выскочила из стола да кинула ему эти два пальца. Он как пустит ей вслед кинжалом! Прямо в дверь он попал.
Ну, их и самих всех перестреляли.
С тех пор этих живорезов нет.
Как гармонист к чертям ходил
Вот был такой знаменитый гармонист. Как Анна Куприяновна славилась сказками, так и он с гармонью. Хорошо играл! Вот брали его по простым беседам везде, как он ославленный, по купцам и по царям он игрывал. Дюже везде восхваленный был. Где ни поиграет, хвалят везде да все в ладушки щелкают. Он и говорит: «Везде я был, во всем белом свете, только у чертей не был!»
Вот тебе, является человек на коне в двенадцать часов ночи. И взяли его. Играл-играл он. Там убрата комната, завеси хорошие, и барышни убраты хорошо и кавалеры. И играл он до тех пор, пока запотел. Вот тебе, плясали они и не видели, как он завесью утерся. И вдруг он видит, что эти завеси удушельники, утопленники, передратые ихние кожи висят, присыпальники на фартуках у чертей. Удавленник на штанах у черта, прямо шкура снята и надета. И утопленники.
Вот он играл-играл и говорит: «Пора домой!»
Он почесался-почесался и говорит: «Мне деньги так не требуются, как уголь». И насыпал. А заместо угля денег полны карманы.
Про волшебницу-девку
Девка приказывала жениху читать над ней, как умрет. Вот он читал-читал над ней до двенадцати часов. И вот она поднимается. Он испугался да псалтырем по лбу ударил. Она опять уснула.
И их налетели через избу черти: и косые, и хромые, и глаза драные. Вот тебе кочета закричали, они все убежали, не дали съесть этого малого.
На третью ночь дюже идет-плачет. Опять старичок встречается и говорит: «Ты теперь две мерки принеси песку».
Вот ее стали хоронить, осиновый кол отесали. Стали хряшки бить, прямо кровью обдала весь кол и застонала.
Потуда колдунья эта ходила.
Железные зубы
Они в гармонью заиграли, девки заплясали. А она видит между брусьев, что это черти. Они не в гармонью играют, а маленького ребеночка тащут (он присыпальник, ребеночек-то).
Она выскочила да бежать. Прибегла домой и говорит: «Мама, мама, там черти с железными зубами играют, а девки наши пляшут».
Они кинулись туда, а двери заперты. Кинулись двери отворять, они (девки) шумят: «Бока у нас болят!» Они кинулись потолок разбирать, а они шумят: «Виски у нас болят!»
А черти девок передрали да к потолку за косы привязали. Матери пришли, покричали, покричали, так дверь не отворили и окна не откупорили.
Так они все и погибли.
Про клад
Один богатый мужик понес деньги хоронить в лес, набрал корчажку. А в лесу ходил один бедный человек, хотел себе дровишек собрать. А богатый думает, что там никого нету. Он принес их хоронить туда, вырыл ямку и давай заклинать: «На сто годов людиных. » А бедный стоит за кустом да говорит: «На сто голов куриных. «
Бедный взял принес пенек, положил на это место и давай им головы рубить, курам-то. Схватил, выкопал эти деньги, все пораздал и себе немного оставил.
Пошел этот самый чародей, какой деньги-то заклинал, а их там нету. Взял он да на этом месте и удавился.
Старуха-гадалка
Старуха ничего не знает, муж ее всегда ругает: «Прочие старухи чем-то занимаются, лечат и гадают, все-таки кормятся, а ты, старая, ничем. «
Обдумала старуха такое средствие: «Вот пойдут ребята, а я их зазову, вином напою и пирогами накормлю».
Вот она ребят с гармонью зазвала, напоила и накормила. Ребята сидят и дивуются, за какое дело это пируется. Она им говорит: «Идите вы по улице, играйте, а сами все-таки делишки замечайте. Где плохо лежит, там нужно стащить».
Вот ребята шли-играли и эти все дела слушали-замечали. И вот у одной бабы стащили сундук и полушубок. За ригу занесли и в солому закопали. А какая их поила, кормила, ее зовут Устинья.
На утро эта Марья, у какой стащили баба, встала и громко закричала: «Ах, меня обворовали. Куда все это подевали?»
А из этой шайки малый давишний ходит, глядит, сказать бабе хочет: «Марья, я как знаю, бабушка Устинья хорошо гадает».
Ну, бабушка Устинья назначила на четверть водки и на пуд муки, а на остальное гуся.
Вот сколько она гадала, прославила она себя.
У царя пропали деньги, унес их лакей, и повар, и кучер, схоронили их. Вот посылает царь за этой гадалкой.
Наклали кошелку яиц, в тарантас в сиделку положили. Приезжает кучер за бабушкой-гадалкой. Бабушка-гадалка загоревала: «Ведь ехать к царю, а не к простому, я там пропаду». Подбирает свою юбчонку, полезла на тарантасе и приговаривает: «Садись-ка, бабушка, на яйца». А кучер говорит: «Стой, стой, бабушка, это тебе царь прислал подарки. Погоди садиться, не подави».
Привез ее кучер, а там уж повар сготовил кушанье: изжарил утку и ворону. Лакей ему и говорит: «Понесь-ка вперед ворону. Что она, угадает или нет?»
Вот только взял повар ворону, она (бабушка Устинья) глядит по верхам и говорит: «Ах, ворона, ворона, зачем залетела в чужие хоромы?» Это она на себя говорит. Бежит лакей и говорит: «Постой, постой, бабушка, не то кушанье подал».
Вот они (воры) глянули друг на друга и говорят: «Угадала. Вот уж два дела угадала».
Подал лакей утку, она сидит кушает, а под дверью лакей стоит, слушает. Ей там и есть-то не хочется. Она сидит ест и сама себя бранит полегонечку.
Велось это время до кочетов. Первые кочета закричали, а лакей все стоял и слушал. Она, как крикнул кочет, и говорит: «Один есть». Тот быстро от двери побежал, аж задрожал. Прибегает к повару, говорит: «Угадала, что я слушал стоял».
Другой кочет закричал, громко она шумнула: «Дождалась и другого!» Пуще повар испугался и побежал. Прибегает: «Угадала!»
Собирается идти слушать кучер под дверь. Стоял, слушал до тех пор кучер, всего себя измучил. И вот кочета закричали: «Вот и третий был!»
Кучер побежал от дверей, как все равно по воде поплыл. Прибегает к лакею и к повару, много у них между собой явилось разговора. «Ну что ж, пойдем ее просить. А ну-ка она нас докажет, тогда все наше дело замажет».
Так решилися просить. Отворили дверь и бросилися к ней в ноги кланяться. «Стойте, не кланяйтеся, я вашей беде все помогу. Я это все раньше знала, принесите мне покушать сала».
Сейчас повар кучера за бородку, подмазали сковородку, все это справили, ветчинки нажарили, старушку угостили. Собираются ее угостить и надеются, что она их спасит.
Сидят ждут отрады на морозе.
Эту старушку деньгами наградил, и воз хлеба насыпал, и домой проводил.
Сумела всем отказать. А сама хорошо зажила, чаек попивает, булочки поедает. Как она мне такая подруга была, я у нее в гостях была, медом угощалась, из стакана-то пила, по губам текло, а в рот не попало.
Попугай
Собирается поп ехать говеть: «Куда ж мне попугая с собой взять-деть?» Сделал клеточку, посадил его на веточку, нес его не трёс, ну, с собой попугая повез.
Довез его до парома и держит на руках его, как дома. Паромщики ребята молодые. Был дядюшка Ярем, погнал на тот бок паром. Был Ярем не дурак, изругался: «Твою так! Тяни так тяни, твою туды».
Приехал поп к алхирею, принес попугая. Ох, он этому попугаю рад. Пошли, отслужили обедню, пришли пообедали, и ходит алхирей по своему дому, запел «Херуимскую». А попугай не выносит из уст, натвердил это слово, и на алхирея говорит: «Тяни, тяни, твоя так!» Тот алхирей рассердился, выгнал попа в шею со всем своим попугаем. И не стал никогда к нему ездить в гости.
При этом деле я была, такие спотехи слыхала.
Побросали они цепы да за ним. До реки добежали, а тут полил дождь, помочил всю их рожь. Прибежали они оттуда и ругаются: «Вот окаянный измыслился нас обмануть!»
Трусливый Ваня
Трусливый Ваня лежал на печке. А там были пироги (сейчас пойдет ему событие). Они все пыхтят и пыхтят, пшыкают, всходят. Ваня прислушался: «Ах, домовой меня стращает».
Вскочил Ваня да бежать. Хлопнул дверь, а у него нога разулась, прихватил дверью: «Ой, караул, батюшки мои, спасите меня! Домовой держит меня».
Ваня сам не в себе, трусится, выпугался. Хоть бы он и не бегал, так не было ничего.
Как мужик вез ворону в город продавать
Хитрый мужик, денег у него нет на свою нужду. Он с бабой думает, как где денег нам взять. «И-и-и, баба, погоди, я удумал!»
Подается с этого места и там так-то кричит. Набрал денег много и свою нужду всю исполнил. Теперь у мужика нужды нет.
Барышникова Анна Куприяновна (24.08.1868-23.08.1954 г.)
Воронежская сказительница Куприяниха (Барышникова)
Барышникова А.К. со студентами ВГУ (Воронеж)
Бабушка Куприяниха (фрагмент рисунка из книги сказок)
