а жизнь идет грехи гребем лопатой
Первоначальные песни
Вот как это выглядело.
Вечером за большим обеденным столом собралась вся наша семья. Матрёна Яковлевна принесла железную миску («блюдо»), и каждый по её предложению опустил туда своё «колечко» (за полным отсутствием колец разрешено было заменить их каким-нибудь маленьким предметом: кто положил пуговку, кто – монетку, кто – пряжку от резинки для чулок или стальное пёрышко… Далее она вдруг запела громко и резко, обращаясь, как видно, к пророку Илье:
В страшны вечера-те,
Крещенскиё
Поём песни
Первоначальныё!
Кому-то эта песенка
Достанетчя,
Тому сбудетчя,
Не минуетчя!
(Может быть, впрочем, что повторяемый часто рефрен «Илею» был вовсе не именем святого, а искажённым сакральным возгласом «аллилуйя!»? За всю жизнь так мне и не удалось выяснить это).
После такого зачина, исполненного на однообразную мелодию, состоявшую из нескольких нот, она приступила к самим гадательным песням, состоявшим то из двух, а то из четырёх строчек на тот же заунывный мотив. После каждой песенки встряхивала «блюдо» («кольца», то есть пуговички и прочий хлам, при этом гремели: бряк-бряк-бряк!), затем вытаскивала один какой-нибудь предмет, какой под руку попался, его узнавал владелец, которому и предназначалась только что возглашённая песенка. Каждая из них что-то вещала, предсказывала. Вы помните, конечно: Татьяне досталась песня, которую Пушкин переложил на онегинский ямб:
Там мужички-то все богаты,
Гребут лопатой серебро
И злато…»
Зовёт кот кошурку
В печурку спать!
Эти две записанные Пушкиным строчки идеально ложатся на Матрёнин напев. Их и в самом деле пели в тех местах. Когда я впервые прочёл «Онегина», то, конечно, вспомнил тот крещенский вечер и испытал волнение от мысли, что не так уж много времени разделяет нас и пушкинскую эпоху.
Вот ещё несколько подблюдных песенок, которые я запомнил:
Арина в подовине
Ткала бело полотно…
Сидит воробей
На перёгороде.
Куды полглядит,
Туды полетит!
Тут, напротив, заключён прогноз благоприятный: песня сулит волю, счастье, собственный выбор вариантов.
На повети мужик
Обосрался, лежит;
Под поветью свинья –
Исчуверилася,
Измаракалася»
Кому-то эта песенка достанетчя,
Тому сбудетчя,
Не минуетчя!
Бряк-бряк-бряк! – стучали «кольца» в тазике. Хитро сощурив свои и без того узкие удмуртские глаза, морща в добродушной улыбке широкий утиный нос, Матрёна вытаскивала фанты. Тот, кому досталась песенка про пьяного мужика, который, исчуверившись-измаракавшись, лежит, по-свински пьян, на повети, должен быть без памяти рад: песня предсказывает богатство, здоровье, разливанное море счастья!
В тот ли, в другой ли вечер Матрёна вместе с жиличкой Марусей пели частушки:
По деревне идетё,
Играетё и поетё,
моё сердчё надрываетё
и спать не даетё!
Ягодиночкя моя!
Надень рубашкю чёрную!
Я страдаю по тебе
День и ночкю тёмную!
Черноглазки дивки баски
Скоро высушат меня,
Скоро высушат меня
Сушее лукова пера!
Я с учителем гуляла,
Целовалась горячо.
Целовалась бы ещё,
Да он ушёл в училищё!
Я и тогда не здорово разобрал, чем занималась сербиянка после работы, а сейчас и вовсе забыл. Впрочем, ничем пристойным… Но эту частушку слы-шал уже не от Матрёны, а от мальчишек из своего класса. Хозяйка охальных слов не употребляла, а те, что кажутся нам не вполне удобными, в её понимании были совершенно приличны.
Так, в разгар нашего крещенского вечера маленький Вовка выскочил на средину горницы и пустился в пляс. Хозяйка немедленно откликнулась подходящей частушкой:
С тех пор питаю к частушке высокое уважение и считаю её образцом народного острословия, сложной стихотворческой техники, импровизационного таланта. Остроумие не нуждается в комментариях, а что касается поэтики, то посудите сами: в арсенале безвестных творцов частушки – и корневые рифмы (которыми отчасти, в отдельных подражаниях фольклору, пользовался ещё Пушкин, а в литературный обиход они вошли только в ХХ веке), – например, «рыжая – выжала», внутренние рифмы («черноглазки дивки баски», и совершенно замечательные образы (тяжеленный «серый камень» как символ «проклятой любви»), и меткие сравнения («сушее лукова пера»)…Естественно, что в те годы я не мог теоретизировать (да и сейчас прошу прощения у специалистов за своё дилетантство), но прелесть частушки чувствовал безошибочно, как чувствует её всякий, для кого русский язык – родной. Вот уж, действительно, «нерусский взглянет без любви»… Если критерий русскости – любовь к родному языку, то я – русский! Отдаю себе отчёт, что такое заявление осудят национальные экстремисты любой стороны: как «ихние», так и «наши». Но таково моё национальное самоощущение: я – русский еврей!
Не упрекай несправедливо,
Скажи всю правду ты отчу!
Тогда спокойно и счастливо
С молитвою пойдём к венчу!
«Чокающий» и «окающий» говор местных жителей у них самих вызывал насмешки над собою. Например, в ходу была такая шутливая скороговорка:
В Котельниче
Три мельничи:
Паровича.
Волянича
И ветрянича.
И все вертятчя!
А то ещё рассказывали такую притчу:
Работает женщина в поле. Бежит к ней ребёнок – и плачет. Мать испугалась, кинулась к нему и спрашивает:
Но не только над чоканьем смеялись – молодёжь передразнивала, утрировала речь старших и по поводу других её диалектных особенностей. Вот, например, шуточный диалог такого рода (читать, налегая на «о»):
— Матрёна, пойдём,. али що?
— ‘Ак ’ить зовут, так колды-що не пойлём?
*
Фольклорная струя вятских речений, частушек, побасенок, подблюдных гаданий неожиданно и причудливо сплелась во мне с совсем другой стихией: песнями, которые я слышал с детства от своих родителей. А ведь это были тоже «первоначальные» песни!
Ой, вже рокiв з двiстi, як козак в неволi.
По-над Днiпром ходить, викликае долю:
— Е-ге-гей, вийди, доле, iз води –
Визволь, мене, серденько, iз бiди!
Доля отвечает казаку
— Не вийду, козаче, не вийду, соколе:
I рада б я вийти – сама у неволi…
Е-ге-гей! – у неволi, у ярмi:
Пiд шляхетським караулом
У тюрмi!
Кажется, слово шляхетский родители вставляли из политической предосторожности: сильно подозреваю, что в подлиннике караул был московський. Ведь в первой строке сказано, что казак в неволе «двести лет». Где-нибудь в XIX веке этот текст, явно не фольклорного происхождения, мог быть написан как раз к двухсотлетию переяславской Рады, присоеди-нившей… виноват, воссоединившей Украину с Россией. Но, может быть, эта песня – позднейшего происхождения, и в ней говорится о закрепощении украинских крестьян Екатериной Второй… Национально-освободительные устремления автора песни после революции могли быть истолкованы просто как национализм. А песня – очень сильная, особенно хороша мелодия: смелая, очень украинская, протяжная, трагическая, напевная. Чем такой песней жертвовать, так пусть уж будет «шляхетский» караул, хотя под шляхтой Украина была не двести лет, а, может, побольше. Жаль такую песню забывать, выбрасывать из памяти, как ни кровожаден её финал:
Конi нашi в лузi, а козак за плугом,
А Днiпро буяе, розмовляе з лугом:
Е-ге-гей,
Козаченьку, бери нiж:
Як побачиш вороженька, то й зарiж!
Что за чудо – украинский язык! Всё этакое ласковое: не вражина, а – «вороженько»… По-русски сказать враженька – язык не повернётся!
У «врагов», давших мне жизнь, была в репертуаре начисто забытая сейчас песня – кажется, итальянских рабочих, которая называлась «Никогда». Нет, не та, в которой есть слова о том, что «коммунары не будут рабами» (её они тоже, разумеется, знали и пели), а совсем другая:
А, впрочем, вряд ли эта песня – итальянская, ведь в ней поётся от имени освободи-вшихся от неволи. Уж скорее это песня времён парижской коммуны или венгерских советов. Папа и мама пели её с огромным воодушевлением, как бы от своего имени. Вся их жизнь была воодушевлена той заманчивой идеей, которая так жестоко над ними же и посмеялась. Под старость пришлось-таки им надеть «цепи рабской доли»…Вот вам и «Никогда»…
Раз к Адольфу в сентябре
Пришли Гиммлер и Даре.
Дальше в этом стихотворении рассказывалось, как они все трое, в видах увеличения поголовья чистопородных арийцев, учредили в Германии «дома свиданий» для солдат вермахта, находящихся в отпуску. И вот – приехал в отпуск с фронта вояка.
С тридцать третьею женой
Он идёт на пункт случной…
Но мне для моего детища этот пункт был ни к чему, и я его отбросил вместе с Гиммлером, который для рифмы оказался мне тогда не по зубам, а вот Дарре я использовал:
По военной дороге фюрер шёл хромоногий,
А за ним – Риббентроп и Дарре.
Сказал Гитлер в тревоге: «Разболелися
ноги…
Мы пойдём на Восток в сентябре…
В сентябре у несчастного вождя разболелся жи-вот, потом – что-то ещё заболело…
Но с востока шли наши – нет тех воинов
краше,
И пустился Адольф наутёк.
По курганам горбатым, по речным перекатам
Не пройти ему, знать, на Восток!
Убили они сулико твою,
Была она храбра в бою,
Шла в бой она в первых рядах,
Защищая Родину свою…
Папа, с забавной надеждой относившийся к моим сочинительским опытам, связал меня заочно с другим поэтом – ленинградцем, моим тёзкой, жившим вместе с мамой-учительницей в вывезенной из блокады школе-интернате (отец читал в том селе лекцию и познакомился с этой женщиной и её сыном). И вот между двумя медвежьими углами Свечинского района замелькали белые треугольнички писем. Каждое послание начиналось одинаково: «Здравствуй, Феликс!»
«Здравствуй, Феликс! – писал мне Феликс. – Твои стихи мне понравились. Но у меня есть замечание. Ты пишешь,. что я не соблюл размера (мои родители очень радостно заулыбались, прочтя это «соблюл». – Ф.Р.), но ты ведь и сам его не соблюдаешь в своей «Сулико»…»
«Здравствуй, Феликс! – отвечал я. – Думаю, что ты неправ. Мои стихи – это песня, и если их не читать, а петь, то всё будет в порядке».
И мой любезный корреспондент в следующем письме вполне со мной согласился.
Таковы были наши «первоначальные песни».
УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ «РЕЦЕНЗИИ» НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.
А.С.П. ЖИВ
Святки символизируют двенадцать месяцев наступившего года и делятся на две половины. «Святые вечера» длятся одну неделю со дня Рождества, а в остальные дни до Крещения идут «страшные вечера».
В русском крестьянском быту святки — самый весёлый и шумный праздник, отчасти напоминающий более знакомый современной детворе Halloween. На святки ряженые ходили по домам, устраивались маскарады, ложные похищения. Они шутейно похищали какой-нибудь предмет, но потом непременно возвращали его. В одной газете, помнится, довелось прочитать, что уже в советское время в деревнях случались святочные похищения тракторов. Они ещё и проказничали, например, запирая ворота снаружи. Пушкин пропускает в «Евгении Онегине» гуляния ряженых и останавливается на самом интересном занятии в это время — гадании.
Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима;
Гадает старость сквозь очки
У гробовой своей доски,
Все потеряв невозвратимо;
И все равно: надежда им
Лжет детским лепетом своим.
Святки связывали с обилием детей и семейным счастьем, поэтому считалось, что самое время узнать суженых. Гадания проводили как раз в «страшную неделю».
У Спаса в Чигасах за Яузою,
Слава!
Живут мужики богатые,
Слава!
Гребут золото лопатами,
Слава!
Чисто серебро лукошками.
Слава!
Гадали также на воск и растопленный свинец. У Лариных тоже гадают:
Татьяна любопытным взором
На воск потопленный глядит:
Он чудно вылитым узором
Ей что-то чудное гласит;
Из блюда, полного водою,
Выходят кольцы чередою;
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
«Там мужички-то всё богаты,
Гребут лопатой серебро;
Кому поем, тому добро
И слава!» Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев.
А вот «кошурка» предвещала замужество.
Кот кошурку
Звал спать в печурку:
«У печурке спать
Тепло, хорошо».
Диво ули ляду!
Кому спели,
Тому добро.
Были ещё гадания на петухе. На столе вычерчивали круги. В круги сыпали овёс, землю, ставили блюдце с водой, иногда ставили зеркало. Если петух пойдёт клевать овёс, муж будет богатый. Если петух пойдёт к зеркалу, муж будет гулящий. А уж если к земле пойдёт, жди большой беды.
После гаданий на блюде в большой компании девушки начинали кликать суженого под руководством опытных нянюшек.
Морозна ночь, все небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно…
Татьяна на широкой двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна…
Чу… снег хрустит… прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.
Пушкин подшучивает над бедною Татьяной, назвав суженого Агафоном. Но кульминацией страшных гаданий было «гадание на сон». Дело в том, что гадающий должен был предварительно избавиться от всего, что связывало его с крестной силой, — от всех оберегов и нательного креста. Вместе с тем, святки считались временем разгула нечистой силы, призываемой в это время всеми и повсеместно. Гадатель, пусть даже и под надзором опытных нянюшек, шёл на небывалый риск, оставаясь один на один с нечистью и сознательно отбросив крестную защиту.
Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть;
Но стало страшно вдруг Татьяне…
И я — при мысли о Светлане
Мне стало страшно — так и быть…
С Татьяной нам не ворожить.
Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
Утихло все. Татьяна спит.
Отсылка Пушкина к Светлане — это воспоминание о балладе Жуковского, где героиня гадает на суженого, сидя за столом, накрытым на два прибора. Ровно в полночь к ней явился мёртвый жених.
Пояски считались оберегом, защитой от нечистой силы. Снимали и крест, но Пушкин не мог прямо на это указывать, так как это могло бы вызвать затруднения с цензурой. Гадание происходит в бане — в помещении, где нет иконы. Татьяна засыпает, а над нею вьётся Лель — русский эквивалент Амура. Татьяна видит сон о медведе, предвещающий замужество за немилым человеком. Все гадают. Гадают и по сей день.
Петух и подблюдные песни — для нас уже сложноватые способы. Да и нянюшки повывелись. Как ни причудливы изгибы судьбы, со временем особую популярность приобрело гадание на «Евгении Онегине». Так что у всех есть возможность достойно завершить «страшную неделю».
Иди и греши! 7 смертных грехов как залог счастливой и спокойной жизни
Многие тысячелетия этот принцип прекрасно работал, но теперь дал сбой. Потому что жизнь среднестатистического хомо сапиенса стала, с одной стороны, проще, а с другой — гораздо сложнее. Проблемы выживания решены, нам больше не нужно ежедневно сражаться с враждебным миром за существование, мы можем просто жить. Но инстинкты никуда не делись, поэтому теперь мы направляем их внутрь себя. И получаем большие проблемы. А всего-то стоит посмотреть на эти самые инстинкты (то есть смертные грехи) под другим углом.
Зависть
Нас с детства учили, что завидовать — плохо. А мы не хотели этого понимать, потому что в наших детских головах еще не цвел пышный куст стереотипов. Тогда для нас придумали две зависти: черную и белую. «Черная» — это когда ты хочешь, чтобы у соседа корова сдохла, а «белая» — это когда ты желаешь той корове долгих лет жизни и рекордных надоев. Ну и мечтаешь сама заиметь такую же.
На самом деле: мама тебе все уже рассказала до нас. Правда, дело не в том, «черная» твоя зависть или «белая». Дело в том, что зависть — пусковой механизм, который заставляет тебя быть лучше. К чему-то стремиться и чего-то добиваться, включаться в конкурентную борьбу. Люди, лишенные зависти, не стремятся ни к чему. Догадаешься, где они все находятся? Ты туда не хочешь точно.
Чревоугодие
Тебе кажется, что это вообще какой-то надуманный грех, да? Кому будет хуже от того, что ты съешь лишнюю пачку печенек? Кулинария — это искусство, а гурманы — самые милые люди на свете. В чем проблема? Вот разве только в том, что от чревоугодия можно растолстеть. И в наше время это действительно смертный грех.
На самом деле: чревоугодие — очень правильное слово, очень емкое. Просто мы до сих пор воспринимаем его в том же значении, что и наши предки. Только в их времена еда была дефицитом, и объедать ближних и впрямь было как-то нехорошо. А сегодня мы угождаем утробе иначе: мы сидим на бессмысленных диетах, глотаем бесполезные (в лучшем случае) пищевые добавки и вообще слишком много нервничаем по поводу еды. Отпусти себе этот грех и наслаждайся вкусной пищей. Определенно станешь здоровее духом. А потом и телом.
Алчность
Поклоняться золотому тельцу — грешновато. Быть скупой — тоже как-то некрасиво. Ты с этим согласна, правда? Мы тоже. Но на самом деле алчность — очень удобный грех.
На самом деле: мы уже говорили о том, что вопрос выживания перед современной барышней типа тебя не стоит. Зато стоит вопрос качества жизни. Очень остро стоит. И его никак не решить, если ты вдруг решишь стать бессеребренницей. Чтобы обеспечить себе комфортное и приятное существование, придется научиться зарабатывать, и желательно побольше, а еще — разумно экономить. Но нельзя наладить отношения с миром финансов, если ты считаешь любовь к деньгам грехом. Или — или.
На самом деле: агрессия свойственна всем животным без исключения, и сама по себе не деструктивна, а ровно наоборот. Без агрессии невозможна эволюция — иными словами, нас бы тут не было, если бы наши предки были милягами. И дело не в том, что их бы попросту съели. Именно внутривидовая агрессия вынудила нас расселиться по всей планете. Именно внутривидовая агрессия позволила нам выстроить сложную иерархию, а та, в свою очередь, позволила нам стать господствующим видом. Это же прекрасное чувство! Благодаря агрессии ты можешь защитить свои личные границы и не позволяешь окружающим делать с собой все, что им заблагорассудится. Как ты вообще собралась без нее жить?
Уныние
На самом деле имеется в виду не печальное состояние и даже не депрессия, а скорее праздность. Вот когда ты всю субботу ходишь по дому в пижаме, заляпанной шоколадом, и смотришь сериалы — это оно. Страшный грех! безделье приведет тебя в ад, попомни наши слова!
На самом деле: ты — не железная. Тебе нужно отдыхать, а отдых — это не смена деятельности. Отдых — это перезагрузка. И порой твоей нервной системе нужен полный покой, а не новые впечатления, от которых она устанет. Так что уныние — не грех, а непременное условие здорового образа жизни. Потому что именно в «уныние» мы все прячемся от стресса. А к чему приводит хронический стресс мы тебе уже рассказывали.
Похоть
Она же блуд, она же прелюбодеяние. Самый порицаемых грех, между прочим. Гнев и чревоугодие тебе еще простят, а вот блуд — ни в коем случае. Так что ты наверняка думаешь, что уж этого греха лучше избегать, правда? А то мало ли — накажут прямо тут, сунут в адский котел как льготницу, без очереди.
На самом деле: люди полигамны. Всего лишь от 3 до 5% хомо сапиенсов обоего пола моногамны сами по себе (а не под влиянием общественного уклада), что позволяет нам с уверенностью заявить: моногамия — не норма для нашего вида. Но мы все равно создаем семьи и стремимся хранить верность партнеру. Почему? Потому что нашли того, кто нам подходит. Но, видишь ли, найти его несколько проблематично, если ты отрицаешь похоть. Потому что на самом-то деле похоть — это здоровое сексуальное влечение. И, если у тебя его нет, тебе нужен доктор. Серьезно.
Гордыня
«Знай свое место, не высовывайся!», «Девушку украшает скромность!» и «Ты что, самая умная?» — все это ты наверняка не раз слышала в детстве от той самой учительницы, которую ненавидела вся школа. И, будь уверена, она это говорила, потому что желала тебе добра. Просто в ее понимании добро — это избавление от греха гордыни. Гордыни и тщеславия.
На самом деле: без тщеславия ты никогда не достигнешь того, о чем мечтаешь. А гордыня — это завышенная самооценка, и с ней, конечно, нужно бороться. Но не так, как это предлагают делать сторонники смирения греха: с их точки зрения твоя идеальная самооценка должна находиться где-то в районе плинтуса. Тебе этого хочется? Мы думаем, нет. Самооценка должна быть адекватной. Впрочем, если уж выбирать между грехом и добродетелью, между гордыней и смирением — то лучше, пожалуй, грех. Потому что завышенная самооценка тебе, конечно, повредит, но когда-нибудь потом, и то не факт. А заниженная вредит уже сейчас. И вчера. И завтра. И всегда.
Я не на улице умру среди бесстыдного народа
Холодный пар,
хоронят прах.
Не плачьте, горе запорошится,
на мраморную доску пав,
под желтым смехом пьяной рощицы.
Жизнь хороша, и ты, король,
за тир гроша могилу рой.
С лопатой падай и греби,
тебе опять слезами ужинать.
Как мебель старую, ненужную,
Вывозят желтые гробы.
Сварганенный комок несчастия
Ваганьковским зовется кладбищем.
Все знают — я не рвусь на части,
и не хочу быть вашим классиком.
Москва. Ваганьково. 13 ноября, 1963 год.
Другие статьи в литературном дневнике:
Портал Стихи.ру предоставляет авторам возможность свободной публикации своих литературных произведений в сети Интернет на основании пользовательского договора. Все авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице. Ответственность за тексты произведений авторы несут самостоятельно на основании правил публикации и российского законодательства. Вы также можете посмотреть более подробную информацию о портале и связаться с администрацией.
Ежедневная аудитория портала Стихи.ру – порядка 200 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более двух миллионов страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.
© Все права принадлежат авторам, 2000-2021 Портал работает под эгидой Российского союза писателей 18+