а жизнь расписная клееночка обеденного стола
А жизнь расписная клееночка обеденного стола
«До краёв, до окраин»
Михаил АНДРЕЕВ 
БЕЗ ПРИКРАС
Всё закономерно: немеют пальцы,
вложенные в рану света,
убывают дни, и в горле мечется ком;
высокопарны они, не помогают при этом,
как при ангине сода с парным молоком.
Всё закономерно: не живут долго буквы –
сменяется ять на ё
быстро, как будто
переворачиваешь рыбу на сковороде.
Сменяются вёсны, и паромы наводят,
солома на поле вытаивает без прикрас,
и бытие в небытие переходит
просто, как школьник из класса в класс.
ДОЛЖЕН ЗНАТЬ
Вычерпываешь воду из лодки дотемна,
лишь бы вовремя увидеть поворот,
иначе сполна
нахлебаешься воды. Путь у всего один,
рассыпчатый, как во рту аспирин.
Путь один. Но ты должен знать,
что под тобой живая трава,
и что ты должен куда-то вернуться,
и что влажная до боли ива вечно жива,
потому что умеет под ветром гнуться.
СМЫСЛ
Слабенький отголосок,
тот, что исходит извне;
несколько лунных полосок,
качающихся на волне,
жизнь – расписная клеёнка
обеденного стола,
что пищевой содой
затёрли всю добела.
ДО ДОНЫШКА
Луга, трава, сердца, глаза,
река до ёршика, до донышка.
Прикидывай, кто будет за
то, чтоб светило утром солнышко.
Прикидывай, учись не врать –
скользящей в путь дорогой санною.
Мечтай не понаслышке знать
устройство утра первозданного.
Прикидывай, сиди в углу,
надейся всё же на открытие, –
как люди ждут на берегу
парома первого отплытие.
Прикидывай и не ленись
в уме, желудке, может, печени, –
тогда счастливей будет жизнь,
и огорчаться будет нечего.
ВОТ ОНО, УТРО
Волы думают медленно так же, как и жуют,
жиры расщепляются на что-то и углеводы,
так мир создаёт себе уют,
имея в помощниках даже подземные воды;
Евангелие и бульдозеры –
это не всё торжество,
что-то ещё есть, как нерукотворное утро,
обязательное, заспанное всё,
простое, как просьба: не понял, перескажите
по буквам.
ЭЛЕГИЯ
Когда заката медленный-премедленный венец
Прекрасно виден прямо над буграми,
Для поддержанья красных кровяных телец
Люблю дышать сосновыми борами.
Там можно видеть каждый день подряд,
Прогуливаясь, удивляясь лету,
Как паутины меж деревьев колесят,
И пауку служа, и воздуху, и свету.
А повезёт – увидишь дикий след лесной
и вспомнишь, что велик наш мир и славен.
Увидишь, как, преследуя добычу, егерь молодой
опять неправильно загонщиков расставил.
***
У тела и разума разные пути,
иди да иди, иди да иди,
всё равно нет числа дорогам и снам,
волнистым, с тугими краями, полям,
всё равно ты привыкнешь к своей судьбе,
как к полу привыкают в родной избе.
ГИБКИЕ СТРУИ
День прожит, и травы уснули.
Костры пастухи развели.
Протяжные гибкие струи
На небо пошли от земли.
А сосны совсем по-иному,
чем люди, научены жить:
могучему свету денному
ещё продолжают служить.
У ДОРОГ
Причуды есть и у зимы,
они причудливее лета:
берёт зима снега взаймы,
метели отдаёт за это.
Деревья у дорог стоят,
они прекрасны без прелюдий,
как будто бы они хотят,
чтоб в чём-то слушались их люди.
Не мучай зиму изнутри,
дождись хотя б начала марта,
поля подтают, и – смотри –
географическая карта.
И просто жди, не выбирай,
ты от рожденья богатеешь
и чувства в кучу собирай:
потом так сделать не сумеешь.
НА РЕЧНОМ ВОКЗАЛЕ
Пока глаза к темноте привыкают,
вместо мыслей действуют чувства твои,
так делают дети, когда играют:
остановятся и ждут – куда же идти?
Так птицы снуют на речном вокзале,
нарушив собою мирской уют,
так дни мелькают быстро, как при пожаре
из рук в руки вёдра передают.
ДО КРАЁВ, ДО ОКРАИН
Было глухо, как в танке,
только темень вы нам не пророчьте,
мы заполнили бланки
привязанной ручкой на почте,
мы заполнили бочки
на случай пожара лесного
до краёв, до окраин,
до последнего слова.
ЗНАЙ ЭТО ВСЁ
Небо ни к чему, у него нет травы,
оно, как вбрасывание мяча из-за головы
на футбольном поле, не меняет ничего.
Ты – тот, который мыслит
слишком длинно – знай это всё,
а дальше живи сам, проходи в военкомате
ежегодную сверку,
читай Бухарина, пеки картошку в золе
и не жди особенно вестей сверху,
чаще прикладывай ухо к земле.
РЕАЛЬНОСТИ
Кто это всё наговорил,
наклеил марки вечера,
и там и сям нагородил,
что и сказать-то нечего?
Кто нашептал, толкнул плечом,
ответы вызнал верные,
пришёл с мячом или с мечом,
чтоб нарывались нервные?
Насобирал, потом отдал,
не усомнился: верно ли?
И раздувать не стал скандал:
– Зачем вы это сделали?
Закладки точно заложил
реальности и небыли,
не строил, даже не служил,
его и вовсе не было.
Кто знал всё это наперёд
до камешка, до тонкости?
Кто это в комнату войдёт,
и тихо ручку повернёт
и враз не станет громкости?
МЫСЛЬ
Ты коллекционируешь всё: осень, зиму и лето,
тишину и шум; только тишину меньше,
ведь шум по-китайски – это
иероглифы, изображающие трёх женщин.
Ты знаешь: речь – это болезнь горла,
непослушная, как рысь.
Мало говоришь, зная,
что не всегда тебе повезёт.
И дороже всех мыслей тебе –
одинокая мысль:
бережёного Бог бережёт.
СНЕГ ТАЯЛ
Когда на маленькой окраине
большого города весною
снега неумолимо таяли,
отхаркиваясь немотою,
и быстро рвался трос верёвочный,
и буксовали гулко шины,
то трактор помогал трелёвочный
вытаскивать автомашины.
И было, как обычно, ветрено,
снег таял как-то неумело,
кому-то было просто велено
успеть, покуда не стемнело.
Кому-то было просто некогда,
и шлёпал он, где меньше снега,
кому-то было просто некуда
нести названье Человека.
ЛИШЬ БЫ НЕ СБИТЬСЯ
Осиновый лес и страх всегда заодно,
к тому же противное ночью дно.
Идёшь и идёшь с туеском дотемна,
лишь бы не сбиться и лишь бы труба ГРЭС
была видна.
Но это всего лишь жизнь.
Это птицы крик в лебеде.
Её голос летит далеко,
это, как в детстве, в Сибири, игра,
когда говорили тебе:
– Хочешь увидеть Москву? –
И поднимали за уши высоко-высоко.
КОСТЯНИКА
Есть места, где весело и дико,
там танцует в зарослях река
и стоит стеною костяника,
словно регулярные войска.
Там под осень будет всё забавней:
небо глубже, величавей пруд.
Там бидон с аптечной белой марлей
мне под эту ягоду дадут.
Есть места. Они чудны и в слякоть.
Вот откуда этот мир велик.
Костяника: косточки да мякоть –
А жизнь расписная клееночка обеденного стола
В стихах Михаила Андреева я всегда восхищаюсь его чутким отражением красо-
ты сибирсхой природы.
Юрий Гавриленко, генеральный директор
лесопромышленной компании «Партнер-Томск»
Мы, сотрудники группы компаний «Диапазон-Финсервис», в год своего пятнад-
цатилетия искренне счастливы, что оказали содействие в издании книги поэта Ми-
хаила Андреева, с которым сотрудничаем и дружим много лет.
Игорь Блатт, генеральный директор инвестиционной
компании «Диапазон-Финсервис»,
Александр Оленев, заместитель директора
интернет-компании «Симэкс-Т».
Литературная Россия, №1. 12.01.2007
ЧЕМ МЕНЬШЕ ЧИТАЮЩИХ
ПОЭЗИЮ, ТЕМ ЛУЧШЕ!
Лауреат премии Ленинского комсомола и
премии им. М.Горького, автор слов песен
групп «Любэ», «Иванушки International», «Бе-
лый орёл», «Золотое кольцо», «Фабрика»,
«Корни», поэт Михаил Андреев является дав-
ним другом нашей газеты. В 2005 году он
стал победителем конкурса «Время Русь со-
бирать», организованном «Литературной
Россией». Это интервью — ещё одно под-
тверждение, что настоящий поэт всегда ос-
таётся поэтом: на наши вопросы Михаил
отвечал и прозой, и стихами
— Я думаю, ни у каких литераторов нет ни так-
тики, ни тем более стратегии. Может быть, лишь
немного подсознательно мы ощущаем генерирую-
щую силу творчества, которую Фёдор Тютчев вы-
разил волшебной стихотворной строчкой: «О, Гос-
поди! Дай жгучего страдания. »
Но мир придирчив, он не может без логики, об-
вязывающей сознанье, как рот обволакивает недо-
зрелая хурма, и если вы не склонны к излишней
сентиментальности, то можете пропустить следую-
щее стихотворение.
С УТРА
Заметен щебет птиц в округе,
мороз готов лежать костьми,
и парников большие дуги
из магазинов понесли.
Зима привыкла дальше видеть
и в мае, где-нибудь с утра,
боясь кого-нибудь обидеть,
свои расплавила снега.
И окна новые маршрутки
откроют сантиметра в два,
чтоб не простыть, но чтоб все сутки
весна заглядывать могла.
И не машины, мотоциклы
уже захватывают власть.
Лишь женщин месячные циклы
идут, погоды не боясь.
«Отчего так в России берёзы шумят?» и других.
Видимо, сегодня поэт может стать по-
пулярным только через тексты несен? Ведь просто
чтением стихов, как в шестидесятые, стадионы уже не
соберёшь. Да и кто в последние годы или даже десяти-
летия снискал себе такую громкую славу, как когда-то
Евтушенко или Вознесенский? Нет таких.
— Юный Игорь Шкляревский писал: «хоть на
войну, хоть на луну, куда угодно, лишь бы слава».
Но поэзия — это самое высокое искусство, и чем
меньше читающих и понимающих это дело, тем
лучше. Широкие массы не должны путаться под
ногами поэтов.
ВО ВСЕ ГЛАЗА
Настало время разглагольствовать,
смотреть на все во все глаза,
как будто зиму на довольствие
к себе поставила весна.
Как будто мысли с виду дельные
под полубоксы подстриглись,
как будто нити параллельные
там, где-то вдруг пересеклись.
Шли в небе тучи целой свитою,
как ходят в дальний путь легко,
с дождями, просто с волокитою,
где все не видно далеко.
И солнце все же раскаленное
продавливалось свысока,
как банка молока сгущенного
с охотничьего рюкзака.
— Советская власть проявляла заботу о писателях, и
многие со вздохом вспоминают те времена, жалуясь,
что современный рынок практически «съел» серьёзную
литературу. Государство должно, как и раньше, помо-
гать поэтам-прозаикам, или же им надо рассчитывать
только на свои силы? Если назвался профессиональ-
ным литератором, то живи за счёт своей профессии и
не требуй от «доброго дяди» стипендий, грантов, посо-
бий и т.д.
— Красота никогда никого не выручает в пря-
мом смысле, а лишь помогает плохим людям де-
лать плохие дела, а хорошим — хорошие. А иллю-
зий и парадоксов на этот счёт предостаточно, как
то: после войны наши женщины надевали немец-
кие сорочки вместо вечерних платьев, не веря,
что такая красота может быть не напоказ. И уж
государство точно не должно вмешиваться в этот
процесс.
ИНОГДА
У света с тьмой кровать двухспальна
не прибранная иногда,
и в комнате, той самой дальней
еще ты не был никогда.
И день еще стоит всесильный,
еще он в прошлом не бывал,
но телефон ты свой мобильный
уж слишком многим раздавал.
И не годится нудный навык,
как пыль от наволочек и чек,
что по привычке бросил набок
купивший воду человек.
И тишина, и сны навылет,
заката в небе уголёк,
где вновь пилой двуручной пилят
у края неба уголок.
— Можно вместо ответа предложить два, не ка-
сающихся ни этой, ни любой другой темы, стихо-
творения.
ПО НЕБУ
ЧИСТОМУ
Луна взойдет с улыбкой здешней,
и звезды у неё как рожь,
обгложет спелые черешни
и косточки положит в ковш.
И ни за что не беспокоит,
замыслит несколько затей
и правду правильно, что скроет,
как воспитатель от детей.
И ощутится в пальцах клейкой
травой, тихонечко поёт,
как будто в огороде с лейкой
по небу чистому идёт.
— Говорят: таланты рождаются в провинции, а уми-
рают в столице. Не приходило в голову переехать на
ПМЖ «в Москву! В Москву!»? Не для умирания, ко-
нечно. а для большей самореализации. Или вам в Том-
ске вполне комфортно? Как строите свои отношения с
местной литературной средой? Есть ли у вас литера-
турные друзья н недруги?
— Когда мне задают такие вопросы, у меня слу-
чается лёгкая истерика.
вдали увидел материк
и вник в закат предательский,
как будто голову подстриг
в ближайшей парикмахерской.
как будто главный окулист
опять, во время акции
вновь написал на целый лист
свои рекомендации.
— Если бы вам предложили включить в какую-ни-
будь антологию мировой поэзии только одно своё сти-
хотворение. им бы стало.
ВЕСНА.
НИЖНЯЯ ТИГА
Нижняя Тига, ты все-таки нежная,
как в рукавичке с тобою тепло,
ты на жердях до того белоснежное
нижнее сушишь в субботу белье.
Дым из трубы продолжается правильно,
что еще будет за наши труды,
шапки от моли завернуты праведно,
в рыбах разводят колдуньи пруды.
Сеют морковь за заборами частники,
и горизонт недалек вдалеке,
Нижняя Тига, как женские часики
у мирозданья всего на руке.
СНЕГ ТАЯЛ
Когда на маленькой окраине
большого города весною
снега неумолимо таяли,
отхаркиваясь немотою,
и быстро рвался трос веревочный,
и буксовали гулко шины,
то трактор помогал трелевочный
вытаскивать автомашины.
И было как обычно ветрено,
снег таял как-то неумело,
кому-то было просто велено
успеть, покуда не стемнело.
Кому-то было просто некогда,
и шлепал он, где меньше снега,
кому-то было просто некуда.
нести названье Человека.
ЗА РЕКОЙ
Роса померкла за рекой,
литовки монотонно точат,
неповторимо день-деньской
туманы подготовил к ночи.
И на свой риск, и на свой страх,
конечно, разума помимо,
они разлягутся в лугах,
ленивее самих налимов.
Как много нынче птиц в саду,
пчела с пыльцой несется в соту,
я завтра встану и пойду
устраиваться на работу.
Сердиться на погоду влажную,
в невроз зашнуривая кеды,
и снова слушать сводку важную
про путь разбойничьей кометы.
Своей довольствоваться давностью,
не зная натиска режима,
и шариковой ручкой с наглостью
писать по правилам нажима.
Жить в дворике с гордыней видною,
нести мильоны околесиц,
где запах пирогов с повидлою
несется с деревянных лестниц.
ВЕСНА
Она умеет надавить,
и ненавидеть, и дать в лапу,
поймать невидимую нить
или в отместку взять нахрапом.
И притворяться, и прильнуть,
неосторожностью поранить,
и пулю в голову пульнуть,
и по-мальчишески таранить.
Соединить и надломить,
печатать тексты только в Worde,
такую цену заломить
и дать кому-нибудь по морде.
Это весна, и про нее
судачат, если ходят в гости
и пьют в мензурках мумиё,
чтоб быстро сращивались кости.
Вперед и надо спать, и жить,
не надо день и ночь итожить,
как сумочка она лежит,
забытая тобой в прихожей.
БЕЗ ПРИЧИН
И к этой жизни не готовы,
как к солнышку глаза совы,
ходили по двору коровы
большие, словно их умы.
Где за забором круглой дачи,
пока не наступил мороз,
стояли у зари задачи:
класть росы в горловины роз.
Был день посмертно ночью болен
совсем без видимых причин
и постоянно недоволен,и, кажется, неизлечим.
И в жизни, видимо, бывалый,
без понуканий и угроз,
в углу двора у бочки старой
зеленый клевер мирно рос.
РЕАЛЬНОСТИ
Кто это все наговорил,
наклеил марки вечера,
и там, и сям нагородил,
что и сказать-то нечего?
Кто нашептал, толкнул плечом,
ответы вызнал верные,
пришел с мячом или с мечом,
чтоб нарывались нервные?
Насобирал, потом отдал,
не усомнился: верно ли?
И раздувать не стал скандал:
— Зачем вы это сделали?
Закладки точно заложил
реальности и небыли,
не строил, даже не служил,
его и вовсе не было.
Кто знал все это наперед
до камешка, до тонкости?
Кто это в комнату войдет,
и тихо ручку повернет
и враз не станет громкости?
НЕ НАДО БЫЛО
Весна не хочет отдыхать,
читать расклеенных приказов,
пора уже не набирать
вовсю бессмысленных заказов:
крутить остатки мерзких зим
и чувства у всего народа,
как крутит радостный бензин
две гусеницы снегохода.
УЗЕЛКИ
Уже весна лучами лжет,
не зная срока давности,
сугроб в лесу прибережет,
да так, для пущей важности.
И каждого заговорит,
и над пригорком сгорбится,
глаза глазами занозит,
не даст никак опомниться.
Завяжет сотни узелков
на память в наказание,
и тысячи учеников
не выполнят задание.
И зря, что никогда не лгал,
не жил себе играючи,
да ты и не предполагал,
что кто-то ночью предлагал
ключ от искусства гаечный.
ВО ВСЕ ГЛАЗА
Настало время разглагольствовать,
смотреть на все во все глаза,
как будто зиму на довольствие
к себе поставила весна.
Как будто мысли с виду дельные
под полубоксы подстриглись,
как будто нити параллельные
там, где-то вдруг пересеклись.
Шли в небе тучи целой свитою,
как ходят в дальний путь легко,
с дождями, просто с волокитою,
где все не видно далеко.
И солнце все же раскаленное
продавливалось свысока,
как банка молока сгущенного
с охотничьего рюкзака.
ИНОГДА
У света с тьмой кровать двухспальна
не прибранная иногда,
и в комнате, той самой дальней
еще ты не был никогда.
И день еще стоит всесильный,
еще он в прошлом не бывал,
но телефон ты свой мобильный
уж слишком многим раздавал.
И не годится нудный навык,
как пыль от наволочек и чек,
что по привычке бросил набок
купивший воду человек.
И тишина, и сны навылет,
заката в небе уголёк,
где вновь пилой двуручной пилят
у края неба уголок.
КРАН
Опять красивая десна,
у зеркала кровоточила,
с уведомлением весна
свои посылки получила.
Шумел лесов зеленый клан,
шли бойко грузоперевозки,
и жиденький аэроплан
строчил корявые наброски.
Все было вместе: мотоцикл,
грава. Имело все значенье,
и проходил в больнице цикл
сосед какого-то леченья.
Стоял у свай высокий кран,
макушку по небу водило,
и женщина, таков был план,
гем краном всем руководила.
Её на лестнице шажок
в мировоздание вливался
и тонкий, белый гребешок
все дальше, дальше удалялся.
НА СНЕГУ
Еще не выросла трава,
в ней не запуталась безделица,
и задувает рукава
невыносимая метелица.
Спасибо самому себе
от имени всечеловечества,
спасибо вьюге и пурге,
что наводило околесицу.
А стихнет снег. И вновь пойти
по компасу, где будет просека,
и тени на снегу найти
от стаи воробьиных носиков.
ПО НЕБУ ЧИСТОМУ
Луна взойдет с улыбкой здешней,
и звезды у неё как рожь,
обгложет спелые черешни
и косточки положит в ковш.
И ни за что не беспокоит,
замыслит несколько затей
и правду правильно, что скроет,
как воспитатель от детей.
И ощутится в пальцах клейкой
травой, тихонечко поёт,
как будто в огороде с лейкой
по небу чистому идёт.
ПО ЧИНУ
Дождь, как зубные боли, хлещет
не видно от дождя лица,
ты убирай с верёвок вещи,
а то промокнут до конца.
И разложи ты всё по чину:
дожди, верёвки. Не молчи
и перво-наперво причину
дождям с верёвками ищи.
Обуй ты то, что подвернётся,
читай, закладки убери,
пусть впереди весна смеется,
куда глаза глядят, иди.
Иди и сам всего не ведай,
и наизусть стихи учи,
и ровно в два часа обедай
так, как советуют врачи.
С УТРА
Заметен щебет птиц в округе,
мороз готов лежать костьми,
и парников большие дуги
из магазинов понесли.
Зима привыкла дальше видеть
и в мае, где-нибудь с утра,
боясь кого-нибудь обидеть,
свои расплавила снега.
И окна новые маршрутки
откроют сантиметра в два,
чтоб не простыть, но чтоб все сутки
весна заглядывать могла.
И не машины, мотоциклы
уже захватывают власть.
Лишь женщин месячные циклы
идут, погоды не боясь.
В БИБЛИОТЕКЕ
Бывало день возьмет в охапку
свои великие дела,
а ты засовываешь шапку
у гардероба в рукава.
И подчеркнешь всегда в анкете:
когда? откуда? и зачем?
У стеллажей библиотеки
доволен будешь очень всем.
Потом сидишь до поздней ночи,
ждешь утра и читаешь труд,
как будто новый день по почте
тебе с распискою внесут.
СКАМЕЙКА
Хвала ботве и помидорам,
привет, сушеный чернослив,
я человек, ну тот, который
от грядок просто так счастлив.
Золы бросай на грядку больше,
пока есть выходные дни,
и ты давай, и лоб не морщи,
люби растения свои.
Сади веселую петрушку,
пусть вырастает каждый год,
на всю, на самую катушку
хвали свой лучший огород.
Когда же будет трудновато
и надо урожай спасать,
то к помощи суперфосфата
как надо знаю прибегать.
Хвали Гороховы развитья
и яблоневы черенки,
и парниковые укрытья
на всякий случай похвали.
И пусть садовая скамейка
вздыхает вечером одна,
зато твоя подруга-лейка
в руках твоих всегда видна.
Хвала растительной культуре,
где много всяческих идей.
Но, слышь, не многовато ль дури
скопилось нынче у людей?
ДО ДОНЫШКА
Луга, трава, сердца, глаза,
река до ершика, до донышка.
Прикидывай, кто будет за
то, чтоб светило утром солнышко.
КОГДА СВЕТЛО
Бывало, просто нечем крыть,
когда заполонит акация,
и укорачивает прыть
всевидящая гравитация.
Ты знай ручьи наперечет,
копайся в этой самой вечности,
отождествляй с работой счет
от одного до бесконечности.
Иди, куда глаза глядят,
и отовсюду слушай новости,
одно всем говори подряд
и с каждым за руку здоровайся.
ДНИ РОЖДЕНЬЯ
Спокойна улицы сутулость,
в капризах предвесенний день,
таинственная вдруг проснулась
за городом вся дребедень.
Весна взволнованно так дышит,
прикидывает все в уме,
опять неправильно распишет
суть жизни следующей зиме.
Поля, леса в красивых пледах,
и чувства борются мои,
как спицы на велосипедах
порою катятся они.
КНИГИ
Еще сугробы далеки,
и линии их рвут дороги,
они пологи и легки
как стоматологов налоги.
И в книге лучшие места
фломастер чертит, не сдается.
И скрипнет пол, ему звезда
на небе тотчас отзовется.
Сидишь. И тянет из щелей.
Но это лишь твоя беспечность.
И край стола. Гора вещей.
И запах щей лакает вечность.
Сорвет луна под вечер сделку,
на скатерть рухнут пироги,
опять задумают побелку,
хоть с дома к вечеру беги.
И лучше всякого варенья
вранье про рыбу из реки,
которую под воскресенье
из самой глуби извлекли.
Давай, пока жива эпоха,
будь лучше день и ото дня,
а то подумают ведь плохо
все люди, вместе, про тебя.
А все всему безумно рады:
домам и свету вдалеке,
и переполненные взгляды,
как спички жмутся в коробке.
И звезды благодарны мифам,
едва мерцают в глубине,
и по завышенным тарифам
отвешивают счастье мне.
вдали увидел материк
и вник в закат предательский,
как будто голову подстриг
в ближайшей парикмахерской,
как будто главный окулист
опять, во время акции
вновь написал на целый лист
свои рекомендации.
У ДОРОГ
Причуды есть и у зимы,
они причудливее лета:
берет зима снега взаймы,
метели отдает за это.
Деревья у дорог стоят,
они прекрасны без прелюдий,
как будто бы они хотят,
чтоб в чем-то слушались их люди.
И просто жди, не выбирай,
ты от рожденья богатеешь
и чувства в кучу собирай:
потом так сделать не сумеешь.
НА СЛУХ.
НА СЛУХ
Метель мелодию на слух
метет в сугробах затаенных,
и этот день похож на вслух
слов несколько произнесенных.
И служат лире тополя,
несутся с ветром от погони,
и это все конечно для
созданья в округе гармоний.
РАВНОВЕСИЕ
Ты знал, хотя был слишком молод,
что это все тебя спасет:
закат, рассвет, печаль которых
по форме с жизнью совпадет.
И шел ты с битыми боками,
в зубах травиночку держал
и равновесие, руками
махая изредка, держал.
И знал ты все не понаслышке,
пил сам настоянный овес
и в голове своей излишки
энциклопедий разных нес.
И день устал. Калиткой скрипнул
довольный этим всем весьма,
как обязательный постскриптум
в конце короткого письма.
И птиц опять веселый визг
качает томную дремоту,
и снова на свой страх и риск
день новый вышел на работу.
ВЗГЛЯДЫ
Как хорошо сидеть на крыше,
бросая взгляды как блесну
и все познать не понаслышке,
а попытаться самому.
Смотреть небесную обивку,
прикинуть, что там вдалеке,
как будто всем домам прививку
сегодня сделали Пирке.
Листва, переплетаясь, пела,
трамвай ей шел наперекор,
больница, как всегда болела,
брел на работу светофор.
Как хорошо быть в затрудненье
и не понять, как поступить:
то ль чай попробовать с вареньем,
то ль без него его попить.
СПЯТ ЗАКАТЫ
Ночь тихонечко сдается,
спят закаты с животом,
мысль о вечности несется
без дороги напролом.
Отсырели важно спички,
как на поле валуны,
наступает по привычке
полнолуние луны.
Облака до дури низки,
переходят с вы на ты,
как на музыкальном диске
шелест, шепот темноты.
За окном поля со снегом
кровоточат как десна,
чай попить пойду к коллегам,
вот уляжется весна.
КАЖДЫЙ ДЕНЬ
Все существует без прикрас,
и, чтобы было интересней,
ты каждый день и каждый час
выкидывай слова из песни.
И дух лесной заполонит,
карманы листьями наполнит,
и тишина так зазвенит
и ноты Моцарта напомнит.
СТОЙ НА СВОЕМ
Весна. Потянуло укропом,
скотиной чумазой, жильем,
а ты, зачарованный роком,
стой все равно на своем.
Ты стой на своем и без спору,
стой годы и жизни подряд.
Так тучи в дождливую пору
на небе дождливом стоят.
Нащупай поляны грибные,
изведай целебность сосны,
и пусть тебе все городские
завидуют хвастуны.
ОПЯТЬ ЗАСТАВЯТ
В ЭТУ ЗВЕНЬ.
Опять заразная весна,
опять несут на свалку санки,
вылизывает дочиста
собака дно консервной банки.
Опять заставят в эту звень,
чтоб меньше уставали клетки,
пить по одной три раза в день
невыносимые таблетки.
А ты, покорная судьбе,
спешишь всему раскрыть объятья,
перебирая на себе
оборку маминого платья.
КОСТЯНИКА
Есть места, где весело и дико,
там танцует в зарослях река,
и стоит стеною костяника,
словно регулярные войска.
Там под осень будет все забавней:
небо глубже, величавей пруд.
Там бидон с аптечной белой марлей
мне под эту ягоду дадут.
В НАСТОЯЩЕМ
Оседает первый снег
на паромы быстрых рек,
на кедровые вершины,
кинофотомагазины.
Мы живем всегда вчерашним,
нашу душу теребящим,
иль о будущем поем,
почему-то настоящим
совершенно не живем.
А на шины и подошвы,
где поменьше, где побольше,
на велосипедный трек,
в настоящем, а не в прошлом,
налипает первый снег.
ГЛУХОМАНЬ
Дома в сугробах темных тонут,
и, разбивая сладость снов,
в оградах проволоки стонут
с цепями осторожных псов.
Бытует быль и небылица,
и настоятельно в обед
дается мерзлая кислица
к столу уже две сотни лет.
Там жнет народ и ладит сани,
и песни долгие поет,
неторопливыми мечтами
путь пролагает он вперед.
КОРНИ
Там, где кроты рыли
темные норы в земле,
корни деревьев жили
в глине сырой и мгле.
Подземные слушая токи
и гул холодной земли,
шум величавой осоки
расслышать они не могли.
Там, где кроты рыли
норы свои у дорог,
гибкие корни жили,
но я их расслышать не мог.
Звездам, что играют в прятки,
путь до дома укажи,
все по-прежнему порядку
все на место положи.
И служи, счастливец, лире,
никогда не знай дилемм,
ничего в просторном мире
не бери ты насовсем.
Что молчишь? Ну что ты нажил?
Как судьбе своей ты внял?
Все, что не имеешь даже,
положи откуда взял.
ВОЛК
Ветры тучи в клочья растрепали.
Снег струями по полю ползет.
Старый волк, отбившийся от стаи,
по лесу иссохшему идет.
Страшен волк. Глаза его упруги.
Лоб туманом белым обнесен.
Но прекрасен: средь кромешной вьюги
срока на земле не знает он.
С НЕБОМ ЗАОДНО
Костер у старого причала
под звездами горит всю ночь,
и кажется, что здесь начало
всему, что улетает прочь.
БЫЛА ВЕСНА
Была весна, и дни покорны,
в пекарнях вкусно хлеб пекли,
и густо шиферные волны
по крышам медленно текли.
Была весна; сады кружили,
листва по улицам ползла.
Родители нам разрешили
гулять сегодня допоздна.
Горело небо, словно лампа,
и по руке гуляла дрожь,
и у центрального почтамта
развертывался крупный дождь.
И с неизведанной вершины
дождинки делали витки,
и молча грузчики с машины
сгружали хлебные лотки.
И СКРИП СУСТАВОВ
У СОЛДАТ
Должно все пламенем гореть
без трепетного вдохновенья
и не обязано иметь
первостепенного значенья.
Не различим сквозь сто преград
и безразлично одинаков
и скрип суставов у солдат,
и блеск звезды созвездья Раков.
Должно все полным быть, пока
одной судьбой мы с вами свиты,
и в небе плоском облака
битком под горлышко набиты.
Должно же все-таки иметь
необязательное сходство,
и на одном костре гореть
писательство и скотоводство.
Должно быть слитно все, дружок,
как шум песка на перекатах,
и в сельской школе кувырок
на неуемных жестких матах.
ПОНИМАНИЕ
Осень. Лужи. Листопад
чем сильнее, тем противней.
Озадачивают сад
обязательные ливни.
Пар главенствует в избе,
под сплошное одобренье
мирно трудится в трубе
парового отопленья.
Лудят люди решето,
вслух горланят очень дивно.
Философствовать про то
в общем-то не эффективно.
Много всяческой муры.
И на все это, однако,
смотрит днем из конуры
с пониманием собака.
ОБЩЕСТВО ОХРАНЫ
СТАРИНЫ
В общество охраны старины,
где с утра посвистывал кофейник,
вытерев о плашечку пимы,
заходил я каждый понедельник.
За окном летали снегири,
и с утра с ответственным значеньем
с круглым апельсиновым печеньем
пили чай ответсекретари.
В общество охраны старины
било солнце из большого сада,
крохотно, как зубки из десны,
пробивалась в ящиках рассада.
Жизнь крепка, как ветер из окна,
как весною на деревьях почки.
Жизнь крепка, хоть иногда она
тонкая, как жилка на листочке.
В обществе охраны старины,
в комнате торжественно задорной
густо пахло воздухом весны
и еще рассадой помидорной.
В сейфах были заперты века,
и в бутылке веточка дрожала,
ниткой перевязана слегка,
в папке вся история лежала.
А в окно, мужая и искрясь,
годы, ветры, ветки дерзко били.
На историю облокотись,
чай из блюдца секретарши пили.
КОРШУН
Там, среди гор, где небо шире,
в невыносимую жару
сидит он на крутой вершине
и точит когти о скалу.
Там, в небе лютом, круг за крутом
он разбивает тишину
и зрит в краю чужом подругу,
чтоб поднялась с ним в вышину.
И оттого, что он заметен
на небе слишком далеко,
его охотник на рассвете
сбивает метко и легко.
ЭЛЕГИЯ
Когда заката медленный-премедленный венец
прекрасно виден прямо над буграми,
для поддержанья красных кровяных телец
люблю дышать сосновыми борами.
Там можно видеть каждый день подряд,
прогуливаясь, удивляясь лету,
как паутины меж деревьев колесят
и пауку служа, и воздуху, и свету.
ДРЕВО
Ветром корни у древа обдуло,
до крови оголило кору.
И в объятьях подземного гула
это древо стоит на яру.
Непреклонно стоит и без страха,
неподвластное памяти дней,
с чудотворным, великим размахом
потаенных и гибких корней.
ЗА НАРЫМОМ
Нет никого, лишь темнота,
да старый дедовский уклад,
да крепко переплетена
крапива с хмелем у оград.
Нет никого на три версты,
и тонут заводи в веках,
лишь звезды в небе, что кресты
на верующих мужиках.
ШИРОКОСПИННЫЕ ЗАЛИВЫ
ГИБКИЕ СТРУИ
День прожит, и травы уснули.
Костры пастухи развели.
Протяжные гибкие струи
на небо пошли от земли.
А сосны совсем по-иному,
чем люди, научены жить:
могучему свету денному
еще продолжают служить.
***
Туманится поле вдали,
торопится к дому пчела,
прозрачные капли смолы
блеснули в извивах ствола.
КОТЛОВАН
В невиданном облаке пыли
и в боли от ссадин и ран
рабочие рыли и рыли
вручную большой котлован.
В нем холодно было и просто,
как свет не зашедшей луны.
И выше коровьего роста
лежали вокруг валуны.
Недвижно сходили ступени.
И, чтоб заглянуть в глубину,
ты должен был встать на колени
и вглядываться в темноту.
Насмешливо, как для забавы,
и счета не зная дням,
тянулись зеленые травы
по омертвелым краям.
Меркнет день. Одинока луна.
Перевернута черная лодка.
Из рыбацкого тлеет окна
слабый свет осторожно и кротко.
И, холодным туманом дыша,
ходит лошадь, сверкает уздечка.
Даль повисла. Немеет душа.
И изогнуто светится речка.
ОПЯТЬ НАХЛЫНУЛИ
МЕЧТЫ
Весна. И лист упрям и нов,
как молодой красивый Герцен,
и получай сто (вместо снов)
величественных индульгенций.
И получай переполох,
и сбившиеся наземь тени.
Опять «застукала» врасплох
весна печальные сирени.
И школьники пригвождены
лучами солнечной лавины,
навеки освобождены
от зависти и дисциплины.
Опять нахлынули мечты,
и ветры в двери бьют и рамы,
от темноты до темноты
пронизывая капилляры.
Вот-вот ударит первый гром,
и ловит ртом капели гений,
и пар восходит над лотком
от хлебобулочных изделий.
***
Мирно спали озера и реки;
вдруг ударила низко гроза,
осветила дома и телеги,
ослепила до боли глаза.
Занавеска с окошка срывалась.
И мне чудилось,- все я могу.
А домашним цветам показалось,
что гуляют они на лугу.
Там ночами собаки не лают,
варят фабрики яблочный джем,
там меня очень сильно ругают,
что я жизни не знаю совсем.
В заготпункт клюкву сдам для варенья,
чтоб рублей мне хватило вполне,
чтоб на душу всего населенья
было больше варенья в стране.
Будет петь возле стога синичка,
будет солнце всходить из ветвей,
о любви мне расскажет москвичка
и в какой-нибудь сводит музей.
А когда вмерзнут в заводи лодки,
я вернусь под кедровый свой кров
и пошлю ей в красивой коробке
золотых-золотых чебаков.
Широкоспинные заливы
и тонущие берега,
склоненные на воду ивы,
а дальше все стога, стога.
Сквозь кроны тонкие оконца
туман младенческий течет.
Чтоб раньше всех увидеть солнце,
трава на цыпочки встает!
НЕ ВОЛЕН
От всех душа сокрыта глаз,
и ты перечить ей не волен,
волнуется она у нас,
когда весь мир весною болен.
Когда лениво, не спеша,
зима заполонит равнины,
приветствует опять душа
снегов холодные лавины.