акимкин павел актер жена дети
Валерий Гаркалин родился в простой семье работника автомастерской и кассирши в столовой. Его отец не понимал такой профессии — актер. Но парень упорно хотел в театральный. С первого раза не вышло, и он пошел слесарем на завод. А потом поступил в музыкальное училище им. Гнесиных — там было кукольное отделение, где преподавал сам Сергей Образцов.
Получив диплом, выпускники этого курса создали свой театр под названием «Куклы и люди» и отправились колесить по всему СССР. К слову, были весьма популярны. Гаркалин работал в кукольном театре у Образцова и только в 34 года окончил ГИТИС, добившись своего и начав выходить на сцены обычных театров.
Отец так и не одобрил выбор сына и никогда не обсуждал с ним его работу. И только после смерти Бориса Гаркалина мать показала Валерию коробку с вырезками из газет и журналов — всего, что касалось постановок с участием актера.
Свою будущую жену Катю Валерий встретил в кукольном театре. Она была там педагогом-методистом, а он пришел, будучи студентом. Пришлось некоторое время скрывать роман. Получив диплом, Гаркалин в тот же год женился на Екатерине.
Этот брак стал на удивление крепким, особенно для актерской среды. Жена поддерживала супруга во всем, и, возможно, благодаря ей он смог достичь успеха. Они даже на гастроли ездили всегда вместе, не считаясь с расходами — не могли надолго расставаться.
В картине «Ширли-мырли» сыграл сразу три роли. Фото: кадр из фильма
Дочь Ника родилась только через шесть лет после свадьбы. Они хотели детей, но не получалось. Поэтому, когда Екатерина сообщила Валерию радостную новость, он сначала не поверил.
Проблемы с алкоголем у Гаркалина начались с юности. Он сам признавался, что позволял себе даже на съемки явиться подшофе. В какой-то момент жена сумела убедить супруга остановиться, пригрозив, что заберет дочь и уйдет навсегда. В завязке он был 18 лет. Именно в этот момент карьера пошла в гору. Работа в театре, антрепризы, кино, а также преподавание в ГИТИСе.
Наибольшую популярность ему принес фильм «Ширли-мырли», в котором он сыграл трех братьев-близнецов. И хотя о картине режиссера Владимира Меньшова часто отзывались как о халтурной, Гаркалину она очень помогла — широкая известность повлекла за собой множество заманчивых предложений.
В июне 2008 года Гаркалин вышел на сцену дома культуры в Клайпеде в спектакле «Ботинки на толстой подошве». Доиграв сцену и едва выйдя за кулисы, он рухнул без сознания. К счастью, прямо напротив ДК оказался военный госпиталь. Врачи вытащили актера: он был в состоянии клинической смерти. После операции эскулапы пояснили: инфаркт, сильно закупорены сосуды, слишком много курите. Гаркалин уверяет, что тогда сразу бросил. Однако в ноябре того же года случился второй инфаркт. А через три месяца его любимая жена Катя скончалась от онкологического заболевания.
Тогда Валерий Борисович снова развязал. То тут, то там стали появляться новости: устроил пьяную драку с соседом, который сломал ему нос и выбил зуб, попал в больницу в состоянии алкогольного опьянения с травмами грудной клетки и живота. Актер каялся, признавая вину. Пояснял, что пытается так глушить боль.
В период пандемии Валерий Борисович не оставил своих студентов, занимался с ними удаленно. Фото: Instagram-аккаунт Валерия Гаркалина
В 2018-м ему снова становится плохо во время гастролей. Запущенная простуда перешла в пневмонию, а дальше случился приступ удушья. В больнице диагностировали отек легких и сердца, артист две недели находился в коме. Вытащили чудом, но Гаркалину пришлось заново учиться ходить и говорить.
С тех пор он не снимался в кино и не выходил на театральную сцену. Осталось лишь преподавание в театральном вузе. Но главная его радость, которая еще держит 66-летнего Валерия Борисовича на плаву, — это внуки, восьмилетний Тимофей и двухлетняя Екатерина. Дочь Гаркалина Ника стала театральным продюсером. Ее муж — актер Театра наций Павел Акимкин. Ради семьи и собственного здоровья актер окончательно завязал с пагубными привычками.
Внуки Тимофей и Катюша — главная радость актера. Фото: Instagram-аккаунт Ники Гаркалиной
В июле 2020 года появились сообщения о том, что Валерий Гаркалин снова очутился в больнице с травмой головы и резаными ранами лица. Якобы неудачно упал дома. Тут же зашептались о том, что он снова злоупотребляет алкоголем. Однако актер опроверг эту информацию.
— Это все ложь и кошмар. Я жив, здоров и счастлив, — заявил тогда Валерий Борисович.
Эксклюзив: Павел Акимкин очень рад всему, что ним происходит
Он талантливый и разноплановый актер. Композитор. Выпускник Гнесинки и ГИТИСа. Азартный трудоголик, получающий искреннее наслаждение от своего дела. Невероятно обаятелен — и как актер, и как человек. Из всех участников нынешней юбилейной «Золотой маски в Латвии» он тесней всех связан с Латвией и, в частности, с Лиепаей — и Rus.lsm.lv и побеседовал с ним за пару часов до спектакля Театра наций «Шведская спичка» в Лиепайском театре.
Родился 4 сентября 1983 года в г. Курске.
Окончил музыкальную школу по классу баяна.
В 1998 году поступил в ГМУ им. Гнесиных по классу «Руководитель народного хора».
В 2006 году окончил актерский факультет РАТИ (ГИТИС), мастерская О. Л. Кудряшова.
С 2006 года играет в Театре Наций («кудряшей» взял под свое крыло художественный руководитель театра Евгений Миронов). Сейчас играет в постановках «Шведская спичка», «Ромео и Джульетта», «Рассказы Шукшина», «Женихи», «Fарс-мажорный концерт для драматических артистов и оркестра», «Песни военных лет».
Продолжает сотрудничество с режиссером Владимиром Панковым и студией SounDrama. Также сотрудничает с режиссером-постановщиком и хореографом Сергеем Землянским — создает музыку для всех его постановок.
Женат на Нике Гаркалиной, театральном продюсере студии SounDrama. В семье растет сын. Тесть, соответственно, народный артист России Валерий Гаркалин.
На сцене. С баяном и без
— Давайте начнем с вашего музыкального образования.
— Родители в пять лет отдали меня в музыкальную школу, на скрипку. Я год проучился — или промучился, уж не знаю. Потом мы перебрались в Эстонию, потому что отец был военным, и мы много ездили… Там я пошел в первый класс и сказал, что на скрипку больше не хочу. Мама ответила — мол, ну и ладно, зачем тебе мучиться. Но это не помешало мне через какое-то время поскандалить, когда я узнал, что мою скрипку продали какой-то девочке. Потом мы жили в Дании два года, а затем переселились в Подмосковье, родители и сейчас там живут. И
мама с папой решили отдать меня в музыкальную школу, полагается ведь, чтоб ребенок куда-то ходил. Отдали меня на баян, и я поучился четыре года.
— В одном интервью вы сказали, что сами выбрали инструмент.
— Да, мама спросила: «Хочешь на аккордеон или на баян?». Я спросил, какая разница, мама ответила, что у одного инструмента прямоугольные кнопочки, у другого круглые. И я выбрал круглые. Через какое-то время заявил, что не хочу больше заниматься, но мама сказала, что ее это не волнует, ходить я буду, потому что очередной скандал из-за проданного инструмента ей не нужен. Мой дедушка был очень хорошим гармонистом-самоучкой, очень любил этот инструмент, и гармошка мне от него хорошая осталась. А потом я поступил в Гнесинку, точней, мне посоветовали, я даже про это училище и не знал.
— Но поступили на «руководителя народного хора». Почему?
— У нас в музыкалке было фольклорное отделение, и заменять нашего педагога пришла моя будущая хорошая подруга Ксюша Ковтун. Она и убедила меня, что мне надо поступать в Гнесинку, где она сама тогда и училась. Так я туда и поступил. Отучился, но дальше в музыкальное идти не хотелось, потому что понимал — на какой-то инструмент пойти не могу, а углубляться дальше в фольклор. Познакомился тогда с Володей Панковым (художественный руководитель, режиссер и актер студии SounDrama — Rus.lsm.lv), у которого я сейчас в студии SounDrama работаю, он и посоветовал поступать в ГИТИС к его мастеру, Олегу Кудряшову, тот как раз в том году студию набирал. И поступил.
— В другом интервью вы поведали трогательную историю, что на тот момент были не в курсе, что Немирович-Данченко — один человек.
— (Смеется) Ну, не до такой степени. Но для меня было много новостей. Ничего не читал, только подготовил тот литературный материал, который мне помогли выбрать друзья. Я читал Улицкую, Кундеру, еще
мне сказали, что надо сонет выучить и выбирать-учить его пришлось самому. И когда я его читал, услышал голос из зала: «О господи»
(хохочет). Потому что я вытворял на сцене что-то в своем понимании театра — бил в стены, кричал. Так я поступил в ГИТИС.
— Это был режиссерский или все же актерский факультет?
— Режиссерский, но он интересен тем, что там учатся и актеры, и режиссеры, то есть режиссер имеет возможность сразу работать с актерами и наоборот.
— Пыталась посчитать, сколько у вас сейчас ролей в разных театрах. Запуталась.
— Да не так много, недавно считал. В Театре наций четыре спектакля: «Шведская спичка», «Рассказы Шукшина» и два концерта, один по ретро-песням, это «Fарс-мажорный концерт для драматических артистов и оркестра», и «Песни военных лет», мы его к юбилею Победы сделали, получилось у нас смешать Шостаковича, военные и советские песни. В ноябре будем второй раз показывать. Мне кажется, работа получилась интересная. В других театрах я особо не занят. С Володей Панковым работаю в студии SounDrama, а он ставит в разных театрах. Три года базировались в Гоголь-центре у Кирилла Серебренникова, но сейчас закончился контракт с ним, остался один спектакль, который мы доигрываем, это «Двор» по пьесе Лены Исаевой, Володина работа. С остальными его постановками периодически куда-то ездим. Собственно, у меня только Театр наций сейчас и параллельно музыкой занимаюсь.
— В «Шведской спичке» у вас шесть ролей, до какой степени это сложно?
— Да ни до какой. Там роль Лошади, к примеру, занимает три минуты, надо стоять на четвереньках (смеется). У Никиты Гриншпуна (режиссер «Спички» — Rus.lsm.lv) была задача сделать все максимально театрально. Там не только мы играем несколько ролей, там у каждого предмета их несколько. Нас там семь человек. Рома Шаляпин, Женя Ткачук; мы с Артемом Тульчинским ведем музыкальную линию. Это постоянный состав, а остальные менялись по несколько раз. Но все, собственно, кудряшовские. А если нет, то все равно наши по духу.
— Судя по рецензиям, это такое очень правильное и веселое хулиганство. (Через пару часов и лиепайская публика убедилась, что «Шведская спичка» действительно прекрасная, веселая, великолепно поставленная и сыгранная постановка. — Rus.lsm.lv.)
с таким запалом это и делалось. Мы были только после института, еще не было ни у кого никаких моральных обязательств перед семьями, это было как будто продолжение учебы, только без лекций.
— У вас музыкальных ролей достаточно много.
— Эксплуатация моей игры на баяне.
Мне кажется, тот период, когда я в любой работе играл на баяне, уже прошел.
На пианино я не очень хорошо играю, натренькать что-то могу. Но у Володи Панкова очень часто все играют на всем — человеку дается задание, 1,5-2 месяца времени, и он дудит или пиликает.
— Вам интересней драматические роли или с музыкой?
— Да все равно, наверное. Вот прям целиком музыкальной роли мне не предлагали.
— В мюзиклах вы очень мало играли?
— Только Кая в «Нежной королеве», когда учился на 3-м курсе. Есть у меня друг, Рома Игнатьев, он пишет музыку к московским мюзиклам. И мы сделали в Сергиевом посаде «Королеву», раза 3-4 сыграли всего.
— Вы сказали как-то, что мюзиклы — слишком большая нагрузка.
— Нагрузка в том плане, что нет времени для другой работы. Есть, конечно, ребята, которые переходят из одного мюзикла в другой, но я не знаю, успевает ли кто-нибудь из них работать в других театрах. У меня бы не получалось. И участие в мюзикле — это, грубо говоря, на год из всего выпасть, играть каждый вечер. И я бы не успевал играть в драматическом театре. К этому я не готов, потому и отказываюсь от предложений играть в мюзиклах.
«Кайф — это возможность делать то, что хочешь»
— Давайте поговорим про вас-композитора. Как у вас получается объединять?
— Во-первых, я бы сказал, что это музицирование, а не композиторство. Для этого у меня образования нет, так что я не тешу себя надеждами в этом плане. Но у меня, как мне кажется, есть вкус, привитый мастерами. И
я делаю то, что мне нравится. И пока это совпадает с тем, что нравится кому-то еще.
И все равно это делается параллельно, в основном ночами, и это, конечно же, каждый раз ад адский (смеется). У меня есть друзья, композиторы Артем Ким и Саша Гусев, которые в SounDrame работают. Эти люди могут за ночь сделать и принести какой-то материал, про который думаешь — господи, как он родился? И они не пишут полтора часа музыки для спектакля, 700 тем, как я вначале пытался делать — новый номер и к нему новая музыка. Они берут 2-3 темы и потом грамотно их переплетают. Я стараюсь этому научиться, где-то у меня получается, где-то не очень. Поэтому у меня все это занимает кучу времени, я ведь не знаю технической базы, как сделать все быстро и четко.
Самое главное — команда, потому что один вряд ли что-то может сделать, в том плане театра, который я понимаю.
— То есть ни разу вам не предлагали роль, к которой — ну не лежит душа!?
— Наверное, предлагали, но скорей, было непонимание, как ее делать, и от этого был дискомфорт, но всегда рядом были люди, которые четко знали, куда надо идти, и поэтому эта проблема решалась.
В связях с Латвией замечен
— В Латвии вы уже немного свой. Особенно для нас, в Лиепае. И то, что вы сейчас сказали насчет «не получается» — уж извините, «Индулис и Ария» это совершенный восторг, в том числе и музыка. Не просто так вы номинированы как «Лучший композитор» на «Ночь лицедеев».
— Да, это было удивительно. И очень приятно, естественно. Я просто не понимал, как это получилось. Мне кажется, что есть люди, которые профессионально этим занимаются. А тут. Это как если бы человек первый раз в жизни написал стихотворение, а его на какую-то престижную премию выдвинули.
На самом деле, главное — не зазнаться после этого.
— Насколько сложно было для «Индулиса и Арии» писать музыку? Все же это эпос другого народа? Тем более, что для нас Райнис — это святыня.
— Да, по этому поводу я очень переживал. Но с другой стороны, я занимался фольклором, поэтому надеялся, что мое чутье меня не подведет. К тому же были люди рядом, в том числе и актеры вашего театра, и когда я приносил какие-то куски, то следил за реакцией — по актерам всегда видно, нравится или нет. Тут были идеальные условия — в Москве семья, работа, другие обязательства, вот мы сейчас с Сережей (Землянским — Rus.lsm.lv) делали «Жанну д’Арк», это было тяжело, работать приходилось только по ночам. А тут. Чаще ребята говорили, что им нравится, если не очень — шел в выделенную мне студию звукозаписи под крышей и переделывал. Но обычно совпадало. И давало уверенность в том, что правильно иду.
— Как у вас сложилось такое сотрудничество с Землянским?
— Прекрасное оно у нас, я ведь музыку только для него делаю, получилось у нас так сработаться, что ему нравится то, что я делаю и наоборот. Вначале в студии SounDrama мы сделали «Опасные связи». Потом было «Материнское поле» и «Дама с камелиями» в Театре им. Пушкина, затем «Демон» и «Ревизор» в театре Ермоловой, «Индулис и Ария», и вот сейчас опять в театре Пушкина «Жанна д’Арк».
— Сергей говорил, что очень хочет снова ставить в Лиепайском театре.
— Да, он говорил, что у него есть какие-то договоренности с Хербертом (Лаукштейнсом, директором Лиепайского театра — Rus.lsm.lv). Я б с удовольствием поработал, конечно.
— Вы работали с Алвисом Херманисом над «Рассказами Шукшина» в Театре Наций. И как музыкальный руководитель, и играете там. Отличается как-то работа с русскими и латвийскими режиссерами?
— Не знаю, латвийская ли это черта, или Алвис такой человек. Могу сравнить его с Хербертом. Это два человека, очень волевые и, с одной стороны, очень жесткие. Эту жесткость они ни разу не проявляли, но ты чувствуешь, что человек имеет какие-то убеждения и основания для того, чтобы быть режиссером или худруком. Но при этом в них
есть какая-то безумная трогательность, интеллигентность, боязнь тебя ненароком обидеть. Они хотят, чтобы ты оставался самим собой и как-то очень аккуратно к тебе подходят.
И всегда ощущение, что они немного стесняются тебе что-то говорить, боясь в тебе что-то нарушить. Это самое главное, потому что ты с таким же трепетом начинаешь относиться к ним, к тому, что они делают, к вашей какой-то общей работе. Это люди, очень нежные в какие-то моменты, потому что они заботятся о тебе. Вот с Алвисом так было. И с Хербертом тоже самое — он меня первый раз видит, мне не так много лет, у меня нет каких-то наград, но я приехал к нему работать и он относился с большим уважением.
Как я к Алвису попал — это было просто удивительно. Позвонила мне Юля Пересильд, моя подруга и соратница по оружию. Сказала, что надо прийти и разучить какую-то песню для нового спектакля, который они делают. Пришел. Попал прямо внутрь репетиции. Алвис спросил: «Что у тебя есть, какая музыка?» (цитируя Херманиса и Лаукштейнса, Павел очаровательно изображает латышский акцент — Rus.lsm.lv). Я ему поставил какой-то трек на телефоне. Он: «Да-да, мне все подходит, хорошо, все, мы работаем». И все! Начал я с ними что-то делать, потом еще попал туда и как актер.
В Алвисе есть еще такая штука очень интересная — он и не ругает, и особо и не хвалит. Поэтому ты никогда не понимаешь — то делаешь, не то. В общем, это очень трогательный человек, очень приятный. Очень жалко, что он не имеет моральной возможности приехать в Россию, чтобы снова с нами работать. К сожалению, это политика.
— В кино у вас ролей мало, в основном ситкомы, фигня всякая. Я не очень обидно сказала?
— (Фыркает.) Нет, все правильно! Хотя были интересные работы, но в основном — да, фигня всякая.
— И это вам совсем неинтересно или просто только в подобном и предлагают сниматься?
— Есть две вещи. Первая — когда предлагают фигню. Вторая — когда предлагают что-то хорошее, а ты либо не подходишь, либо тупо не имеешь времени в этом участвовать. Последнее — самое обидное.
Вот недавно студия «Рок» Алексея Учителя предлагала мне роль, главную. В кои-то веки предложили мне главную роль, и это совпало с выпуском «Жанны д’Арк» и с гастролями, где я не могу ни замениться, ни поменяться. А у них жесткие сроки, они уже снимают и скоро закончат. И это очень обидно. Но я надеюсь, что еще будут предложения.
Трудоголик и семьянин
— Пишут, трудоголик вы. Это так?
— Знаете, не трудоголик, но мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь. Кажется, люди-трудоголики этим и отличаются. Я понимаю, что у меня есть какие-то сроки, и мне в них надо уложиться. Вот выпускали мы сейчас «Жанну д’Арк», и время у меня было только ночью. Я сроднился с нашими монтировщиками и охранниками!
— Семейное счастье зависит от правильного выбора. То, что ваша жена из актерской семьи — это важно?
— Да, она понимает все, например, когда у меня выпуски и меня нет постоянно. Не всегда понимает, когда я берусь за какие-то работы, не слишком перспективные для меня. Она ведь заинтересована в том, чтобы был рост какой-то. Или когда я больше отдаюсь какой-то работе, а не семье. Но все обсуждается. Я слушаю ее, иногда поступаю так, как она говорит, потому что считаю, что она больше понимает в каких-то вещах. Так что взаимопонимание у нас есть. Это то, на чем строятся отношения в семье моих родителей — на любви и уважении друг к другу. Сын у меня прекрасный. Я вот сейчас приеду и два дня буду с сыном и женой. Дальше начнутся опять спектакли и гастроли, но эти два дня мы будем вместе.
— Надо бы у вас еще и про тестя спросить.
— А что тесть? Можно много про него рассказать, но что касается работы, то он всегда дает очень дельные советы. Самое приятное — ему нравится то, что я делаю. И когда у меня что-то не получается, он умудряется сказать буквально два слова и это меняет все кардинально. А еще он чудесный дедушка! Очень рад, что у меня такой тесть.
Ника Гаркалина: «Паша взял на плечи всю нашу семью»
Дочь Валерия Гаркалина — о том, как в ее жизни появился настоящий мужчина
Ника Гаркалина и Павел Акимкин вместе уже десять лет и официально женаты семь. Их отношения начались в самый страшный для Ники период: сначала серьезно болел папа, Валерий Гаркалин, а потом ушла из жизни мама. И та поддержка и радость, которую дарил ей молодой актер, помогла выстоять. Сейчас их сыну Тимофею уже шесть лет. Это событие стало огромным счастьем и для Валерия Гаркалина. Ника по стопам отца не пошла, но и без театра не смогла, поэтому стала продюсером, работает в ЦДР и с Саундрамой вместе с мужем, где они, кстати, и познакомились, а Павел еще играет на сцене Театра Наций и пишет музыку для спектаклей. Подробности — в интервью июньского номера журнала «Атмосфера».
— Почему вы решили расписаться?
Ника: Это было Пашино решение, а я согласилась. Он мне подарил на день рождения поездку в Копенгаген, мы гуляли по городу, а потом почему-то вдруг пошли в очень красивый дорогой ресторан. Паша начал говорить какие-то приятные слова, стал на колено передо мной и сделал предложение. Я, естественно, ему сказала, что подумаю, а через минуту ответила. (Смеется.)
Павел: Я просто хотел сделать Нике подарок. На самом деле мы понимали, что рано или поздно это произойдет, и я подумал: «А почему бы не сейчас? Чего мы тянем?» Решение оформить наши отношения не было способом удержать ее или какой-то провокацией. Я был уверен и в себе, и в Нике. Все логично вытекло из нашей жизни.
— Ты ни минуту не сожалел, что в достаточно молодом возрасте потерял свободу?
Павел: Нет. Кому она нужна, эта свобода? Что с ней делать? Я не могу сказать, что был какой-то рубаха-парень, и свобода была мне позарез нужна.
— Ника, а ты не пожалела о своем выборе?
Ника: Нет, что ты! Паша оказался рядом со мной в очень тяжелый момент, когда у папы случились инфаркты и они с мамой находились в Литве. Мы работали вместе, часто виделись, общались и как-то незаметно, аккуратно он начал обо мне заботиться. Я такого внимания никогда в жизни не чувствовала ни от кого, кроме родителей и бабушек с дедушками. И потом, когда выяснилось, что мама больна и ее не стало, он поддерживал не только меня, но и моего папу, и бабушку с дедушкой, маминых родителей. Он взял на свои плечи всю нашу семью, вообще-то еще чужую на тот момент. Мы и полугода не были вместе. И я помню, как сказала ему: «Паша, тебе не надо быть со мной только из-за того, что у меня такой тяжелый период. Это слишком большая ответственность». На что Паша очень строго ответил: «Если бы я не хотел, то не делал бы». Поэтому я не то что не пожалела, а мне сразу стало понятно, что с этим человеком не страшно ничего. И ни разу в этом не усомнилась.
— Паша, когда вы стали жить вместе, что новое ты открыл в Нике?
Павел: До этого я ее близко вообще не знал, а когда узнал, не увидел ничего, что бы меня шокировало. Она вся один сплошной достаток (Улыбается.) В Нике развита такая черта, как уважение, а в семейной жизни это очень важно. Когда ты чуток, то можешь пожертвовать своими желаниями и сделать так, как хочется другому. И это мне очень дорого в ней.
— Ника, во время родов Паша тоже поддерживал тебя?
Ника: В конце моей беременности Паши не было в Москве, у нас был в Швейцарии большой проект «Синдром Орфея» Саундрамы и лозанского театра. Я лежала на диване с компьютером на животе, но у меня ни разу не возникло ощущения, что я одна. Паша наполнял собой все мое пространство, контролировал мои действия и по Скайпу, и даже через моих подруг. (Смеется.) И он успел приехать как раз к выписке.
— И в самый ответственный момент ты тоже была на связи с Пашей?
Ника: В самый пиковый момент — нет. (Смеется.) А вообще я там пыталась подключить Скайп, хотела знать, как прошли премьеры, это был очень важный для нас проект, но санитарка мне грозно сказала: «Вы вообще где находитесь? Это же роддом». А когда все случилось, Паша играл спектакль, и после окончания режиссер Володя Панков объявил, что у Павла Акимкина родился сын, и все швейцарцы аплодировали, плакали, это был, как он рассказывал, очень трогательный момент.
— Ника, у тебя ведь до Паши был опыт замужества, совсем другой…
Ника: Да, бывает, что люди ошибаются. И мой первый муж, музыкант, счастливо женат, живет сейчас в Израиле, у него тоже родился ребенок. Так что для нас обоих как будто бы этого брака не было. Я не думаю, что правильно что-либо сравнивать, но у меня действительно ощущение, что сейчас все по-другому.
— Мне кажется, в твоей семье лидером была мама, а папа в хорошем смысле удобно располагался под ее мягким каблучком…
Ника: Удобно было всем. (Смеется.) Мне кажется, это такая женская мудрость. Я бы не назвала маму лидером, она была фундаментом семьи, серьезным плечом, на которое могли опереться все близкие. Конечно, какие-то бытовые вопросы лежали на ней, но она и тут советовалась с папой.
— Когда мамы не стало, вы долго жили все вместе…
Ника: Да, больше двух лет. До этого я жила отдельно, но, когда умерла мама, мы находились у папы. И так и остались там. Я помню, как увидела его однажды перед микроволновкой. Он поставил туда кашу, закрыл и стоял… Стало понятно, что он не знает, как ее включить. То есть ему нужна была помощь в самых простых бытовых вещах, не говоря о его душевном и физическом самочувствии. И мы жили очень дружно. Паша абсолютно органично вошел в пространство нашего дома и в папину жизнь, они очень легко выстраивали отношения. Из-за этого мы долго не могли переехать. Мы ездили вместе с папой на гастроли. И у нас было совершенно великолепное путешествие в Париж.
— А у вас в семье, наверное, Паша — глава?
Ника: Мне кажется, мы живем в состоянии демократии. Я даже не могу вспомнить ситуации, когда бы мы Пашей ругались или выясняли отношения. Безусловно, бывают какие-то обиды, но они столь сиюминутные и кажутся такими нелепыми по прошествии времени, потому что, как правило, связаны с усталостью или недосыпом.
— Кто из вас более эмоциональный и более вспыльчивый?
Павел: Мы как-то синхронно обычно вспыхиваем, но при этом, слава богу, очень быстро гаснем. Совсем не дуться, мне кажется, невозможно. Главное — не расставаться на плохой ноте. Уйти из дома, оставить человека одного в такой атмосфере — погано.
— Ника, Паша очень много работает. Тебе и сыну его не хватает?
Ника: Конечно, его мало, потому что всегда хочется проводить с людьми, которых ты любишь, больше времени. У Паши огромная занятость и слава богу, потому что без работы он мается. Я сама работаю в театре и прекрасно понимаю, что такое выпускной период, что такое написание музыки и сколько на это требуется времени. Но все равно, когда прихожу на спектакль, где Паша создавал музыку, чаще всего у режиссера Сережи Землянского, испытываю чувство гордости и не понимаю, когда он это успел сделать. Если у Паши есть свободные полчаса, то он их полноценно посвятит сыну. Вот сегодня утром они умывались, вместе собирали «Лего» и готовили завтрак. Я надеюсь, что ребенок вырастет и не скажет, что папа все время работал.
— Есть же еще и отдых, путешествия…
Ника: Да, мы очень любим путешествовать. Я счастлива, что и Паша в этом абсолютно такой же. В каждой семье денежный бюджет распределяется по-своему: кто-то строит дома, кто-то откладывает, а у моих родителей деньги всегда шли на путешествия. Первое, что они сделали, когда появилась возможность, отправили меня в четырнадцать лет в Лондон по обмену со школой, а через полгода — в Нью-Йорк к моей подруге. Если у них было три свободных дня, они садились в самолет и летели, например, в Норвегию, а если неделя, выбирались к друзьям в Нью-Йорк. А Паша, поскольку его папа военный, жил и в Эстонии, и в Дании, и на пограничной заставе. И у него есть уникальное качество — он очень открытый миру человек. Ему интересно все, все виды искусства, новые изобретения. Мы стараемся хотя бы раз в полгода на неделю-две уехать куда-то, взять машину и путешествовать.
— Вы без Тимоши никогда не отдыхали?
Павел: Без него мы ездили только один раз на гастроли в Америку. Но отдыху Тимофей не мешает. Пока мы прекрасно себя ощущаем втроем. Мне кажется, романтика у нас с Никой и так существует. Поэтому такой уж зашкаливающей потребности отдыхать вдвоем у нас нет.
— Вы сходитесь в своих предпочтениях относительно мест отдыха и времяпрепровождения там?
Ника: Не совсем. Но легко находим компромиссы, как и во всем. Паша любит горы, озера, спокойный отдых и бесконечные переезды. А я обожаю море, и мне хочется хотя бы неделю находиться на одном месте. (Смеется.) В прошлом году были в Словении. Прилетели в Любляну, взяли машину и поехали в горы. Жили там, потом попутешествовали по округе, а затем неделю провели на море. Еще Паше нравится арендовать квартиры, ему кажется, что так будто живешь жизнью этого города, страны, а я люблю отели, завтраки там, это для меня особый ритуал. В итоге в горах мы жили в отеле, а на море — в квартире. Любое маленькое разногласие можно раздуть в огромную проблему, если стоять на своем.
— Паша легкий в быту?
Ника: Да, ему все это вообще неважно. Быт начинает поедать людей, они раздражаются, цепляются к валяющимся вещам. Я люблю наводить порядок, раскладывать все по полочкам. Но у нас и полежать что-то может, если ни у кого нет настроения убирать. Готовлю я раз в два-три дня, и все это едят с удовольствием. Паша сам может сделать завтрак. Например, Тимофей ест только папину яичницу.
Павел: Я тоже люблю чистоту, но не до паранойи. И понукать Нику никогда не буду. Бросает она все время одну кофту на пол, ну ради бога. (Улыбается.) Если меня это раздражает, я сам уберу. Помощница по хозяйству раз в неделю помогает с делами, на которые нам тяжело время найти: перегладить все белье, перемыть полы, пропылесосить. Но вообще главное — не мусорить. (Смеется.)
— Ты таким же непривередливым был и живя с родителями?
Павел: Мне кажется, я всегда был не особо привередлив. В детстве, как и все дети, не очень любил есть, а в общежитии ел, как и остальные, то, что было. Я могу питаться одним и тем же хоть месяц. Мои друзья, смеясь, говорили раньше: «У Акимкина в холодильнике всегда есть майонез, пельмени, масло и молоко для кофе». Такой джентльменский набор. А Ника готовит разносолы, хотя считает, что у нее все блюда — простые.
— Значит ли это, что во многих вопросах ты консерватор? Касается ли это места отдыха, одежды, с которой с трудом расстаешься?
Павел: Это я абсолютно. Ненавижу выбрасывать вещи, могу годами ходить в одном и том же. Если бы они не пачкались, я бы вообще не переодевался. Но сейчас я приучил себя каждый день надевать что-нибудь новое. Слава богу, гардероб не такой большой: три-четыре вещи, которые я меняю каждый день.
— Паша, а у Ники есть какие-то привычки, которые бы ты изменил?
Павел: Изменить… нет. Есть какие-то мелочи, к примеру, она долго собирается куда-то, но это больше забавляет меня, нежели раздражает. Она меня все время спрашивает: «Как мне это?» И обычно я говорю: «Очень хорошо». Ей надо просто сказать, что не надо мерить тридцатую майку и идти в этой, она прекрасна. Тогда и ей она сразу нравится.
— А у вас есть няня?
Ника: Да, потому что Тимоша не ходит в сад. К тому же, когда ему было восемь месяцев, мне позвонила дочка друзей родителей и сказала, что она уезжает с мужем в Италию, а няня должна остаться в семье! И сейчас Татьяна — ближайший друг Тимофея и родной человек для нас.
— А до восьми месяцев вы справлялись сами?
Ника: Да, хотя было сложно, потому что Тимошка почти не спал, а для меня сон очень важен. Паша, несмотря на то, что утром ему нужно было на работу, проводил бессонные ночи, очень помогал мне. Как и Пашина мама, и Марина, папина сестра, и папа. Он в свободную минуту мог прийти, взять молча коляску и уйти гулять на час. И когда Тимоша плакал, брал его на руки, и тот замолкал и засыпал. У них сложные взаимоотношения, они ссорятся, мирятся, потому что похожи, но при всем этом очень дружат. Недавно папа достаточно тяжело болел, Тимоша сильно переживал, насколько понимал в силу своего возраста. И когда мы приехали на дачу, и он увидел, что дедушка вышел нас встречать, подбежал к нему радостный: «Дедушка, а не очень ты и болеешь».
— Рождение Тимоши что-то изменило в ваших отношениях?
Ника: Любая женщина естественным образом переходит в это новое состояние материнства, когда ты понимаешь, что уже не предоставлена самой себе, не можешь пойти туда, куда хочешь, сделать то, что хочешь. Я пока не встретила той девушки, которую бы это не тяготило, но к этому привыкаешь. Я вообще не уходила в декрет, просто работы стало меньше. А у Паши был тяжелый выпуск в Театре Наций спектакля «Женихи», и он приходил после репетиции и занимался Тимошей. Он мог и меня приободрить, и сходить в магазин, и взять все бытовые функции на себя. Но мы хотели ребенка, ждали его, это не было случайным событием.
— Паша, когда родился Тимоша, ты ощутил что-то новое пришедшее в твою жизнь?
Павел: Первое, что у меня всплывает из новых ощущений — это страх, который появился сразу, как только Тимоша родился. Щенячья безумная радость все время борется с таким же парализующим страхом. Даже больше не по поводу здоровья, а относительно социума: вдруг его кто-нибудь обидит или что-то нехорошее произойдет? Мне мама когда-то сказала: «Не думай об этом, иначе с ума сойдешь». Я спросил: «Мам, но как же об этом не думать?» «А так, — говорит, — переключайся. У меня двое, я же выжила как-то». Весь мир, по сути, для тебя становится враждебен с рождения ребенка. Есть только маленькие островки покоя, а все остальное — это переживания. Но когда он рядом, мне спокойнее.
— Кто у вас главный воспитатель, кто следит за режимом, занятиями, рационом сына?
Павел: Это все знает Ника и наша прекрасная няня. Они нашли для него определенный режим. Кстати, мы четыре года думали, что Тимофей может спокойно ложиться спать тогда же, когда и его родители, то есть поздно и не вставать рано. А однажды он устал и лег в восемь вечера, и на следующий день был такой спокойный, приветливый и не капризничал, что я сказал Нике: надо попробовать снова его уложить в это время. Оказалось, что для него это идеально. И если я дома, мы можем сесть и посмотреть кино с Никой.
Ника: Как-то так повелось, что если мы оба хотим увидеть какой-то фильм или спектакль, то не делаем это отдельно, чтобы никому не было обидно. Если у Паши долгий перелет, он смотрит те фильмы, которые меня точно не заинтересуют. И я так же могу посмотреть какую-нибудь Бриджит Джонс с подругами. Я была со своей подругой в Нью-Йорке, у нас было потрясающее путешествие, но каждую минуту я думала: «Как жалко, что нет рядом Паши, что он не может увидеть то же, что я». И когда лет через пять мы оказались в этом городе вдвоем, мы вместе пошли в те же места. И я была счастлива.
Павел: Ника очень смешно смотрит кино — она все время в телефоне. Начинаются титры, и она говорит: «О! Я где-то видела этого актера, сейчас, одну секунду», — и дальше она иногда поднимает глаза. Есть какие-то фильмы, на которых она откладывает телефон, но это случается достаточно редко.
— При ваших идеальных отношениях ревность к вам никогда не заглядывает?
Ника: У меня не было повода даже задумываться об этом. А что касается девочек, подруг Паши, то я счастлива дружить с ними тоже. С Юлей Пересильд и Леной Николаевой мы даже родственники. Он крестный их дочек. У них замечательный курс, очень талантливые люди, и наблюдать за ними — одно удовольствие. Нам с Пашей повезло с друзьями. Он легко влился в мою компанию, а я в его.
— Паша, а ты по натуре ревнивый человек?
Павел: Судя по прошлому, дониковскому периоду, я бывал ревнив. Сейчас — нет, потому что жена не дала мне, во-первых, ни разу повода для этого, во-вторых, я абсолютно уверен в ней как в человеке. Мне кажется, что для того, чтобы я запереживал, должно что-то такое случиться у нас в жизни… Надеюсь, этого никогда и не произойдет.
— А подарки у вас в доме заведены?
Ника: Да! Паша знает, что я люблю сюрпризы и что я страшно любопытная. Если узнаю о подарке заранее, он теряет для меня всяческий интерес. И каждый раз Паша что-то придумывает, хотя, мне кажется, это очень тяжело. Самым запоминающимся подарком была наша поездка в Копенгаген, в котором мы уже были до того и где и стало понятно, что наши отношения серьезнее, чем мы думали. Он, конечно же, как мужчина считает, что подарок должен быть практичным, и удивляется, как можно получить удовольствие от сто пятого колечка, но даже их он находит необычные, дизайнерские. Он фантазер. И так было у меня дома, потому что папа всегда привозил нам с мамой подарки, когда ездил куда-нибудь, он и сейчас это делает. Все мои лучшие вещи — его. Когда мне говорят: «Ой, какое у тебя красивое платье!», — я отвечаю: «Папа привез». Он всегда, к моему удивлению, знает мой размер и что подойдет мне, вне зависимости от того, худая я или поправилась. Паша предпочитает дарить другое, потому что с папой в этом сложно соревноваться. Мне кажется, что я Пашу удивляю меньше, чем он меня. Мы любим делать и Тимофею сюрпризы, дарим подарки и по поводу и без повода. Подарки — это тоже одна из наших ценностей.