андрис лиепа личная жизнь сейчас
Андрис Лиепа
Андрис Марисович Лиепа (латыш. Andris Liepa). Родился 6 января 1962 года в Москве. Советский и российский артист балета, театральный режиссёр, продюсер, педагог. Заслуженный артист РСФСР (1986). Народный артист РФ (2009).
Андрис Лиепа родился 6 января 1962 года в Москве.
В балетную школу он решил пойти сам, без настояния родителей, которые предоставляли детям свободу выбора. Поначалу у него с балетом складывалось не очень хорошо. Но упорный труд и настойчивость дали результат.
Андрис Лиепа в детстве с отцом и сестрой
В 1980 году окончил Московское Академическое хореографическое училище по классу педагога А. Прокофьева.
В 1981 году получил золотую медаль на Международном конкурсе артистов балета в младшей группе.
По окончании училища стал солистом балета Большого театра.
Его первые гастроли с труппой ГАБТ прошли по городам Польши (Варшава, Познань, Лодзь).
В 1988 году он стал первым советским танцовщиком, которому советское правительство официально разрешило работать в иностранной труппе. Андрис со своей партнершей Ниной Ананиашвили стали приглашенными артистами в труппе Нью-Йорк сити балле (Нью-Йорк). Они станцевали «Вариации Раймонды», «Симфонию Си» и «Аполлон». Позже в том же 1988 году начал работать в Американском театре балета (АВТ), где он исполнил партию Принца Зигфрида в новой постановке «Лебединого озера», осуществленной Михаилом Барышниковым, а также танцевал в «Ромео и Джульетте» Кеннета Макмиллана и «Скрипичном концерте» Джоржа Баланчина.
Гастролировал с Кировским балетом в Париже, Лондоне, Вашингтоне и Токио и танцевал ведущие партии в балетах «Баядерка», «Лебединое озеро», «Щелкунчик», «Спящая красавица» и другие. За это время он танцевал на сценах театров Ла Скала с Карлой Фраччи, Парижской Оперы с Изабель Гирен, работал с Морисом Бежаром в Лозанне.
Работал как приглашенный солист в Римской опере, Шведской опере и других прославленных балетных труппах. С труппой «Кремлевского балета» исполнил ведущие партии в спектаклях «Макбет» и «Золушка», постановку которых осуществил прославленный танцовщик, звезда Большого театра Владимир Васильев.
Специально для английского телевидения «Темза ТВ» Андрис адаптировал «Видение розы» и станцевал ведущую партию.
Андрис Лиепа в фильме «Короткое дыхание любви»
В 1993 году он восстановил три балетных шедевра легендарного хореографа Михаила Фокина 1910-1911 годов «Петрушка», «Шехерезада» и «Жар-птица». Эти балеты, созданные для знаменитых дягилевских «Русских сезонов» в Париже, впервые были показаны в России.
Позднее в 1997 году на киностудии «Мосфильм» был снят фильм-балет «Возвращение Жар-птицы». Андрис в нем выступает в роли режиссера-постановщика, продюсера, а также исполняет главные партии во всех трех балетах. С тех пор фильм был представлен на фестивалях в Москве, Петербурге, Риге, Киеве, Сочи, Анфлёр (Франция), Норвегии и Нью Йорке.
Андрис Лиепа в фильме «Возвращение Жар-птицы»
В 1997 году Андрис сыграл роль русского поэта С. Есенина в пьесе «Айседора, когда она танцевала» в Токио (Япония).
В 1997 году Андрис Лиепа организовал Благотворительный фонд им. Мариса Лиепы и стал Председателем правления фонда. Концерт-презентация фонда прошла в Большом театре России.
Восемь лет был педагогом-репетитором в Мариинском театре. Главный балетмейстер Олег Михайлович Виноградов попросил его репетировать с Ульяной Лопаткиной. И Ульяна танцевала свое первое «Лебединое» под его руководством. В Мариинке он ставил «Жар-птицу» и «Шехерезаду». Работал с такими танцорами как Андрей Баталов, Андриан Фадеев, Фарух Рузиматов.
Андрис Лиепа является членом попечительского совета фестиваля «Черешневый лес».
Андрис Лиепа
Личная жизнь Андриса Лиепы:
Андрис Лиепа и Людмила Семеняка
22 мая 1995 года они обвенчались в Николаевском соборе в Санкт-Петербурге. Поженились в январе 1998 года, незадолго до рождения их дочери Ксении (она родилась в Германии, в Мюнхене). Дочь назвали в честь Ксении Петербургской.
В 2012 году развелись. Андрис пытался сохранить семью и был удивлен решением экс-супруги. Он рассказывал: «Катя попросила в какой-то момент, чтобы мы пожили отдельно. Но я надеялся, что у нас выйдет так же, как у Аллентовой с Меньшовым: они тоже какое-то время жили порознь, а потом поняли, что друг без друга не могут. Я не считал, что всё у нас так непоправимо. Дочка все-таки. Но я ошибся. Остается только подчиниться. Насильно мил не будешь».
Дочь Ксения имеет в Латвии вид на жительство.
Позже экс-супруга Лиепы Екатерина обвиняла Андриса в том, что тот не платит алименты дочери.
Андрис Лиепа и жена Екатерина с дочерью
Партии Андриса Лиепы:
Фильмография Андриса Лиепы:
Режиссерские работы Андриса Лиепы:
Сценарии Андриса Лиепы:
Награды и звания Андриса Лиепы:
Мария Лиепа-Шульц. Старшая сестра
Я не сразу поняла, что Илзе НЕ хочет знать правды. Зачем она ей? «Это мы не помним, этого не знаем, а этого и вовсе не было». Дневники папы она так и не прочла. Ни о чем неприятном, а тем более трагическом и слышать не желала. На последних годах жизни Лиепы был поставлен жирный крест, сестру вполне устраивает миф о великом танцовщике и безупречном джентльмене, который они с Андрисом создали.
Вся жизнь домочадцев крутилась вокруг Илзе. Она — великая балерина, а все остальные ей преданно служат и не смеют перечить. Помню, сидим, что-то обсуждаем. В дверях появляется Слава:
— Илзунечка, тебя к телефону.
Ледяным тоном, не повернув головы, та бросает:
— Не видишь, я разговариваю?! — и не потому, что так важно общение с сестрой. Просто Слава посмел прервать ее, а это строго наказывалось.
В ноябре 2008 года она пригласила меня с мужем и годовалой Марусей в свой загородный дом: «У нас будут снимать программу «Пока все дома». Мы сидели за накрытым столом, Андрис с семьей опаздывал. Илзе на камеру блестяще играла роль гостеприимной хозяйки. На вопрос ведущего «Правда, что вы с сестрой познакомились не так давно?» стала рассказывать: «Машку я впервые увидела, когда ей было девять, это были похороны нашего отца. Потом слышала, что она учится в Щукинском театральном училище, но сама никаких шагов к сближению не делала. А встретившись, я так растерялась, что в тот момент забыла, как ее зовут. Позвонила маме:
— Ты только не волнуйся, мы встретились с Машей.
Была долгая пауза, а потом она сказала:
— Конечно, нужно общаться. Разве дети виноваты в том, что делают родители?»
Я молча сидела рядом и чувствовала, как краска возмущения заливает лицо, но не могла перед камерой перебить сестру: «Это неправда! А как же наша первая встреча на премьере фильма о Бемби? Не помнишь, как ты обидела папу?» Илзе, гордясь собой, сказала в заключение: «Мы принимаем участие во всех наших опекаемых». «Опекаемые» — это я! Только тут мне открылось истинное отношение сестры: никто меня не искал и не собирался искать. И мое имя она забыла совсем не от волнения.
Андрис Лиепа, которого не смущают «мерседесы»
Андриса Лиепу и его сестру Илзе в 1970-е наверняка называли «золотой молодежью». К Богу они шли каждый своей дорогой, как и большинство в те годы, – через пионерское детство и комсомольскую юность. Сегодня брат входит в Патриарший совет по культуре, сестра – в числе попечителей Благотворительного фонда святителя Василия Великого.
С народным артистом России Андрисом Лиепой мы беседовали в Нью-Йорке после воскресной литургии, по соседству с Николаевским Патриаршим собором, вдали от театральных подмостков и огней Линкольн-Центра. Но разговор с солистом балета, театральным режиссером, продюсером и основателем Благотворительного фонда имени Мариса Лиепы о вере не был бы полным без разговора о творчестве и балете, с которым у Андриса связаны без малого 45 лет жизни.
Латышское детство
 |
| Андрис Лиепа в Нью-Йорке у Николаевского Патриаршего собора |
– В 1962 году, когда я родился, папа, Марис Лиепа, уже был ведущим солистом Большого театра. Родился отец в Риге, и его мечтой всегда было переехать в Москву и танцевать в Большом театре. В своем дневнике он так и написал: «Я буду танцевать принца Зигфрида на сцене Большого театра». И мечта осуществилась.
Мама была драматической актрисой. С отцом она познакомилась в самолете, когда летела в Ригу на съемки фильма «Илзе», в честь которого и назовут мою сестру. А меня назвали в честь моего прадедушки – он тоже был Андрей. По внутреннему латышскому распорядку крестили меня в лютеранской церкви. Бабушка Лилия Кришевна и дедушка Эдуард Андреевич, коренные латыши-лютеране, решили, что если я регулярно приезжаю к ним, то и ответственность за мое будущее в какой-то степени тоже лежит на них.
Так случилось, что вскоре после моего рождения мама забеременела Илзе, и меня отправили в Ригу, где я прожил до трех лет. Первым языком, на котором я заговорил, стал латышский. Когда Илзе родилась и немного подросла, меня решили вернуть обратно в лоно наших московских квартир. Папа с мамой были заняты на работе, и за мной отправили мамину маму Екатерину Ивановну. Всё было хорошо до тех пор, пока мои латышские бабушка с дедушкой были рядом. Они меня посадили в поезд, а когда поезд тронулся, маленький мальчик подумал, что его украли, и стал носиться по поезду и кричать: «Верните меня к бабушке с дедушкой!» Я не знал по-русски ни одного слова, Екатерина Ивановна знала по-латышски лишь одно – «Нельзя!» И только по приезде в Москву меня начали учить русскому языку.
– Какими языками вы владеете сейчас?
– Русским, конечно, а разговорный латышский знаю примерно так же, как и английский, и мне даже сказали, что по-латышски я говорю с американским акцентом.
– Андрис, вот вы вернулись в Москву, и там у вас началось обычное детство? Или всё-таки необычное для 1960–1070-х?
– Обычное для московского мальчика детство. Родители – на работе, с нами сидела бабушка. Мы с Илзе с детства занимались хореографией, гимнастикой, ритмикой; нас водили на фигурное катание и в музыкальную школу. В итоге из всех родительских экспериментов остался только один – балетная школа, тем более что отец в этой школе преподавал.
На театральных подмостках
– Как вписывалось ваше лютеранское воспитание в жизнь семьи известного столичного артиста балета?
– Отец был педагогом школы Большого театра, лауреатом Ленинской премии, народным артистом СССР, получал по тем временам огромную зарплату – 550 рублей. Квартиру нам дали очень красивую – в центре Москвы на улице Неждановой (теперь это Брюсов переулок). До нас в ней жила знаменитая русская балерина Екатерина Васильевна Гельцер; она осталась после революции в России и стала первой народной артисткой РСФСР. Была звездой Большого театра, дожила до 1962 года. У нее, к сожалению, не было ни детей, ни родственников, и после ее кончины квартира отошла Большому театру. А так как у отца на тот момент было пополнение – мы с сестрой, ему выделили эту огромную квартиру – 250 метров, целый этаж! Но в советское время не полагалось иметь такие большие площади, и потому ее разделили пополам: одну половину отдали дирижеру Александру Копылову, а вторую половину – нам. В результате нам достался красивый зал с колоннами, фойе с лепниной, но при этом у нас не было ни кухни, ни ванной. Всю жизнь отец хотел выкупить соседскую половину, но из центра Москвы, понятно, никто уезжать не хотел.
Жили мы рядом с храмом Воскресения Словущего, который никогда не закрывался. В нем пели Козловский и Лемешев, там служил митрополит Питирим. Когда в 1960-е годы из центра Москвы стали убирать церкви, наш храм тоже хотели закрыть и разрушить. Козловский с Лемешевым пошли в правительство Москвы, и им удалось его отстоять.
Не могу сказать, что до сознательного возраста я был воцерковленным мальчиком, но всегда помнил, что крещен. Меня очень тянуло в католические храмы; в наш храм в Брюсовом переулке я тоже заходил, но больше неосознанно: все-таки сказывалось пионерское детство. А Илзе вообще крестилась в сознательном возрасте.
В 8 лет нас с Илзе определили в балетную школу…
– Любое специализированное учебное заведение – это все-таки закрытое пространство со своими законами, порой неписаными. Сложности какого плана были у вас как у детей известного танцовщика?
– Отец действительно был знаменитым танцовщиком, и потому другие дети на нас смотрели как сквозь лупу. При этом у большинства детей, которые приходят в балетную школу (или которых приводят родители), как правило, складывается превратное понимание того, что такое балет. Одно дело – смотреть в театре на балерин в пуантах, и совсем другое – постоянные занятия. Да, балет – это красиво, но чем это оборачивается в частности для здоровья, мало кто знает. И когда детей ставят к станку и заставляют двигать ножкой, то месяца через полтора-два желание танцевать исчезает. А мы-то с сестрой знали, что это такое – балет, так как часто часами сидели на репетициях с папой.
– Тем не менее, это была престижная профессия…
– …и конкурс в балетную школу был большой – из 200 человек брали одного. Все прекрасно понимали: достойная жизнь и зарплата, а самое главное – в советское время при «железном занавесе» танцовщики Большого театра уже в 20 лет получали возможность выезжать за границу. Большой театр тогда гастролировал в Америке, Англии, Франции, отец часто ездил и в Австралию. Советский Союз продвигал балетное искусство. Эта пропаганда сыграла положительную роль в развитии советского балета, и мы этим имиджем до сих пор живем.
Советское правительство, и особенно нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский, были очень внимательны к творческим работникам. Дом, в котором мы и сейчас живем, построил по личному распоряжению Луначарского архитектор Щусев специально для артистов. В нем, кроме уже упомянутой Екатерины Васильевны Гельцер, жили великие русские актеры Василий Иванович Качалов и Леонид Миронович Леонидов.
У нас всегда было много гостей: приходили известные танцовщицы Галина Сергеевна Уланова, Марина Тимофеевна Семенова, Татьяна Михайловна Вечеслова, из-за границы приезжали Надя Нерина, Морис Бежар… Приходил Юрий Григорович. Отец и мама любили устраивать русские приемы. Папа надевал косоворотку, на стол ставили русские блюда.
 |
| Икона «Спаса Вседержителя» из коллекции Мариса Лиепы сейчас находится в Преображенском соборе |
– Как вы смотрели на увлечение вашего отца коллекционированием икон? В те годы это было естественно для человека его круга?
– Отец действительно всю жизнь собирал антиквариат и иконы. Как пришло к отцу это увлечение – не знаю, но, анализируя наше детство, пон имаю, что в окружении святынь человек не мог оставаться равнодушным к вере, к церкви…
Свою коллекцию отец собирал с большим пониманием и серьезностью: ходил в комиссионные магазины, находил там уникальные вещи: красивую мебель, сервизы – и отдавал их на реставрацию. Однажды в старой комиссионке он приобрел мебель, принадлежавшую Буденному.
Иконы отец очень ценил. У нас были иконы святителя Николая Чудотворца XVII века, коллекционные иконы. Мне кажется, что старинная, намоленная икона, вне зависимости от того, знаешь ты о ней или нет, осознаешь ее присутствие в доме или нет, всё равно на тебя воздействует и оберегает.
– А можете вспомнить, в какой момент вы сознательно пришли в церковь?
– Еще в балетной школе, выходя на сцену, я всегда склонял голову и внутренне обращался к Богу. Не конкретно с молитвой, а обращался туда, вверх, потому что понимал: кроме того, что ты можешь делать что-то своими ногами, нужна и поддержка высших сил. Я не крестился прямо, однако перед выходом на сцену складывал руки так, как мы это делаем, подходя к причастию. Но до моего воцерковления пройдет еще немало лет…
Я понимал уже тогда, что ангел-хранитель дается нам с момента крещения, и всё, что со мной происходило на протяжении моей жизни, происходило по воле Божией. Это чудо, и оно продолжается всю мою нестандартную, необычную жизнь.
Часто говорят, что природа на детях отдыхает. Так и о нас с сестрой думали с самого детства: раз папа гений, то дети, хотя и будут продолжать его дело, но без большого успеха. Не могу сказать, что меня это угнетало, но я сразу понял, что мне нужно будет работать не на сто процентов, а на двести.
В школе я не любил математику, химию, зато обожал литературу, историю, географию, общественные науки. Музыкальную школу мы с Илзе закончили вместе с балетной и получили хорошее, в том числе и теоретическое, образование – по музыкальной литературе, истории искусств и театра. Сегодня эти знания дают мне возможность ставить в Мариинском театре и оперы, и балеты.
– Ваш отец Марис Лиепа был не только танцовщиком, но еще и балетмейстером и педагогом. Какие его качества вы унаследовали?
– Работоспособность и беззаветную преданность своему делу. Платили или не платили – он ехал, танцевал, выступал в благотворительных концертах, перечислял деньги в Фонд мира. Всё это выглядело немножко пафосно, но у него это было внутри.
Я тоже занимаюсь благотворительностью, сотрудничаю, в частности, с Первым московским хосписом: пятнадцать лет дружим, делаем благотворительные спектакли, концерты. Планируем концерт, посвященный первому главному врачу хосписа, который сейчас носит ее имя, – Вере Васильевне Миллионщиковой. И я понимаю отца, когда он по велению сердца участвовал в благотворительных проектах. Просто раньше это воспринимали как непонятный многим дополнительный пиар: зачем, например, деньги отдавать в Фонд мира, если они всё равно непонятно куда уйдут? Сейчас мы оказываем адресную помощь.
Америка Барышникова и «Русские сезоны»
– Знаю, что, приезжая в другие страны, вы обязательно идете в православный храм. А ездите вы много. В вашей биографии был и американский период творчества. Как он сказался на вашей жизни в целом?
 |
| В Дивеево |
– Я был молодым танцовщиком Большого театра, когда в 1986 году мы с Ниной Ананиашвили участвовали в конкурсе в американском городе Джексоне, штат Миссисипи, и впервые в истории балета получили гран-при в паре (обычно эта награда присуждается одному артисту). До нас гран-при на этом конкурсе были удостоены Михаил Барышников и Надежда Павлова. А спустя год мы с Ниной первыми из российских артистов балета получили приглашение и разрешение на работу в компании «Нью-Йорк Сити Балет». Это был феноменальный эксперимент. Мы приехали на полтора месяца в Нью-Йорк, выучили три балета Джорджа Баланчина: «Раймонда» («Вариации») на музыку Глазунова, «Симфония» и «Море».
Еще раньше, на гастролях в Париже, я встретился с Рудольфом Нуриевым, который в Нью-Йорке познакомил меня с Михаилом Барышниковым. Для 1988 года это было нечто из ряда вон выходящее: два советских молодых танцовщика сидят в частной квартире в центре Манхэттена и беседуют об искусстве с двумя величайшими звездами и притом невозвращенцами, с которыми мы не имели права общаться. Через год я приехал в Нью-Йорк и попросился на работу к Барышникову в «Нью-Йорк Сити Балет». В Москве полным ходом шла перестройка, и я, опять же первым, получил разрешение на работу в США и в труппе, которой руководил Михаил Барышников. Год для меня был успешным и плодотворным: я благодарен Мише за то, что он со мной много работал: я станцевал около 40 спектаклей, в том числе и его постановку «Лебединого озера», проехал с туром по крупным городам Америки. В Нью-Йорке я нередко бывал в русских православных храмах: Николаевском Московской Патриархии и Знаменском Русской Зарубежной Церкви, которые расположены на Манхэттене недалеко друг с друга.
В 1989 году Барышников ушел из компании, а я вскоре получил приглашение работать в Мариинском театре.
В 1992 году, во время гастролей по Америке, я простыл и в Вашингтоне просил разрешить мне не приходить на репетицию. Но меня заставили обязательно быть. На репетиции «Жизели» я упал и разорвал крестовидную связку. Так закончилась моя безоблачная карьера артиста балета.
– Сколько лет вам было тогда?
– 32 года. Я восстановился, но нога всё равно болела. Начал танцевать на одной ноге и так танцевал еще пять лет. Но уже когда я болел, понял, что пора заниматься чем-то еще. Пока восстанавливался, в Ленинграде зашел в библиотеку имени Луначарского и начал раскапывать материалы по «Русским сезонам».
В 1957 году сын основателя современного классического балета Михаила Михайловича Фокина Виталий переслал в библиотеку его архив, который официально открыли только в 1992 году. Я посмотрел формуляр и понял, что стал вторым человеком, кто знакомится с этими материалами. В 1992 году я впервые в России восстановил три балета Михаила Фокина: «Петрушка», «Жар Птица» и «Шехерезада». Премьера их, с участием звезд Большого и Мариинского театров, прошла в Санкт-Петербурге. Вслед за премьерой на студии «Мосфильм» был снят кинофильм «Возвращение “Жар-птицы”», а в 1993 году я перенес эти невероятно красивые спектакли на сцену Мариинского театра, а затем показал их и в Нью-Йорке. Этим проектом началась моя вторая жизнь. И в тот момент в жизнь мою вошло Православие.
Так случилось, что на первый спектакль, который я танцевал на сцене Кировского театра, осветитель Татьяна Пейкина принесла мне иконку блаженной Ксении Петербургской и сказала, что эта святая – покровительница Санкт-Петербурга – будет меня охранять. Я внутренне поблагодарил ее, и с тех пор эта иконка всегда и везде со мной.
Уже после травмы я как-то попал на экскурсию в Эрмитаж и, проходя по одному из дворцов, увидел домовую лютеранскую церковь. Я узнал, что для желающих перейти в Православие существует чин миропомазания. Это стало для меня переломным моментом. Жил и работал я в то время в Ленинграде, но приезжал в Москву. Тогда же наши соседи предложили купить вторую половину квартиры – она выходила на храм, и изображенные в нишах православные иконы смотрели прямо в наши окна. Я всё яснее стал ощущать, что надо что-то менять: и в жизни, и в эмоциональном настрое, и в понимании того, что надо делать, а что – нет. И Православие мне внутренне открыло ответы на мои вопросы, привлекло своей душевностью и настоящим пониманием красоты.
К 32 годам я созрел для того, чтобы перейти в православную веру. С тех пор все важные дела я делаю по благословению, в том числе прошу благословения и на новые проекты. Очень люблю украшать храм, приносить к иконам цветы. В Париже, куда мы ездим с «Русскими сезонами», я всегда покупаю орхидеи и иду к святой Женевьеве, покровительнице французской столицы. В Японии всегда хожу в храм, где покоятся мощи святителя Николая (Касаткина).
Нет атеистов в шторм на корабле
– Андрис, чувствуете ли вы необходимость постоянного духовника?
– Сам я не искал особых духовников или старцев. Я прихожу в храм к Богу. Особенно ярко я прочувствовал это в Японии. Пришел я однажды на исповедь, смотрю: исповедует батюшка-японец. Причем там были батюшки, по-английски говорившие и английского не знавшие. Я подошел к батюшке, который, как оказалось, не понимал по-английски. Я ему пытался объяснить, что хотел бы исповедоваться на английском, а он сказал: «Исповедуйтесь…» В этот момент я осознал, что ему не надо понимать мои слова, потому что я исповедуюсь Богу. Поэтому ситуация, когда говорят: к этому батюшке пойду, а к этому – не пойду, – мне непонятна. Мне абсолютно всё равно, к какому батюшке идти.
 |
| У могилы отца Владимира Шикина в Дивеево |
С моим первым духовником, отцом Владимиром Шикиным, я познакомился на исповеди в Дивееве. Ему было всего 54 года, когда он умер. Перед кончиной он принял монашеский постриг и был похоронен вместе с монашествующими у храма.
Благодаря отцу Владимиру я познакомился с его духовником схиархимандритом Власием из Боровска. Первый раз я ездил к отцу Власию вместе с матушкой Ириной Шикиной в 1998 году и с тех пор с особо важными вопросами отправляюсь к нему.
– Вы входите в Патриарший совет по культуре. Насколько эта работа приносит вам удовлетворение? Вносили ли вы лично конкретные предложения в ходе его работы?
– Я выступал с предложением установить, наряду с существующими светскими, церковную награду, которая давала бы понять православному человеку, что тот или иной спектакль, театральная постановка оценена Православной Церковью и заслуживает внимания. Наши деятели искусств – каждый в своем направлении – ставят много достойных, интересных вещей, и эта награда говорила бы о том, что спектакль заслуживает доверия, его можно смотреть православному человеку с семьей, с детьми. Совсем недавно я наблюдал постановки «Евгения Онегина» – настолько разные, и среди них есть одна, после первого отделения которой родители вынуждены были уводить детей домой.
– Среди людей искусства много православных?
– В моем кругу – много. При этом я спокойно общаюсь, например, с Владимиром Владимировичем Познером и с интересом смотрю, как в своей телепрограмме он ведет диалог со светскими и церковными людьми. Думаю, всегда можно найти консенсус между светскими и воцерковленными. Владимир Владимирович человек умный, с большим чувством юмора, воспитанный и, кстати, крещенный в католической церкви – в соборе Парижской Богоматери. Я считаю, что даже человек, называющий себя атеистом, всё равно признает существование Бога. Мне нравится выражение «Нет атеистов в шторм на корабле». Иногда в жизни бывает ощущение, что стоишь на грани жизни и смерти, и в последний момент успеваешь сказать: «Господи, помилуй, Господи, прости!» В эту секунду ты проходишь через некое горнило, тебя выводит невредимым, и потом ты начинаешь по-другому смотреть на многие вещи. Так было с Михаилом Таничем – удивительным поэтом.
Ему делали операцию, и его жена – Лидия Николаевна, человек верующий, – молилась за него. В соседней палате лежала монахиня, которую Лидия Николаевна тоже просила молиться. Матушка сказала, что постарается его вымолить, но нужно, чтобы он крестился. Михаилу Исаевичу делали сложнейшую операцию на сердце: шансы были пятьдесят на пятьдесят. Позже он рассказывал, что лежал в реанимации, и ночью ему поставили катетер. Вдруг иголка выскочила, и кровь пошла наружу. Как потом выяснилось, это его и спасло.
Прагматичный человек, Михаил Исаевич стал православным христианином: принял Крещение и прожил еще десять лет. Когда он ушел из жизни, его отпевали в храме святого Илии Обыденного, на панихиду пришло очень много людей.
Через испытания пришел к Православию и режиссер Марк Захаров. Я ведь тоже по-настоящему пришел к вере после того, как пострадал, и с этой верой прохожу через все жизненные коллизии. К сожалению, семья моя распалась. Развелись мы по-светски, но, я думаю, Господь Сам управляет нашу жизнь. По крайней мере, я делал всё, чтобы сохранить семью.
– Изменилось ли ваше восприятие людей после того, как вы пришли к вере? Какие качества в людях вам импонируют?
– Профессионализм и работоспособность. Если человек умеет и любит работать, он может творить чудеса. В нашей, как и в любой публичной, профессии нельзя любить только цветы и успех. Всё это прикладывается, но не ради этого мы работаем, а чтобы после успеха на следующее утро встать пораньше, пойти на репетицию и станцевать не хуже, чем вчера. Чтобы иметь успех, нужно быть по-настоящему трудоголиком. И Барышников, и Нуриев, и мой отец работали до изнеможения. Кстати, Михаил Барышников танцует и сегодня. Майя Михайловна Плисецкая танцевала на своем юбилее в 80 лет.
Как-то она мне рассказала потрясающую историю: во время гастролей в Аргентине она пошла в храм и около иконы Пресвятой Богородицы так расплакалась, что один из ее друзей сказал ей: это благодать. Майя Михайловна об этом понятия не имела, потому что, в отличие от своего супруга Родиона Щедрина, она невоцерковлена. Но я думаю, что такой неординарный человек всё равно живет под покровом Божиим, и это дает ей силы трудиться. Я полостью согласен с замечательной актрисой Людмилой Максаковой: «Жизнь – это велосипед: она идет, пока ты крутишь педали». Я перешел 50-летний рубеж, поэтому и меня это касается. Даже прежде, чем утром пойти в храм, я занимаюсь у станка.
– Часто бывает потребность прийти в храм?
– Да, и как правило, чем больше у меня работы, тем чаще у меня возникает потребность молиться. Работа держит меня в тонусе и духовном, и эмоциональном, и рабочем. К тому же я понимаю, что без молитвы ничего не получится. А когда случается перерыв, то кажется: вот самое время стоять и молиться… Но для меня время без работы – это настоящее испытание…
– Сейчас довольно много разговоров о том, что в Русской Церкви прихожан смущают то неугомонные бабушки, то «мерседесы». Вас в церкви что-нибудь смущает?
– Абсолютно ничего не смущает: ни бабушки, ни нищие, ни часы, ни «мерседесы». Сам я, когда был молодым, ездил на «Жигулях». Сейчас – в моем возрасте и при моих травмах – мне важно и удобно ездить на правильной и хорошей машине, но от этого мое желание молиться и бывать в храме меньше не становится.
Я считаю, что Господь какие-то вещи попускает, и если эти вещи существуют, значит, надо ими пользоваться. На примере знакомых мне благотворителей я вижу, что Господь часто дает именно тем людям, которые знают, как этим воспользоваться. И есть, наоборот, люди, которые, если им много дается, гибнут духовно, – и Господь не дает им больше, чем нужно. Чтобы жить, надо работать – вот что я имею в виду. А как только у тебя появляется возможность жить и не работать, то вся жизнь идет под откос. Только единицы могут себя заставить при хорошем материальном достатке работать по-настоящему и к тому же получать от этого удовольствие. Такими людьми я восхищаюсь.
С Андрисом Лиепой
беседовала Татьяна Веселкина
Фото автора и из архива Андриса Лиепы