Апулей золотой осел о чем
Герой романа Луций (случайно ли совпадение с именем автора?!) путешествует по Фессалии. В пути он слышит увлекательные и страшные истории о колдовских чарах, превращениях и прочих ведьмовских проделках. Луций прибывает в фессалийский город Гипату и останавливается в доме некоего Милона, который «набит деньгами, страшный богатей, но скуп донельзя и всем известен как человек преподлый и прегрязный». Во всем античном мире Фессалия славилась как родина магического искусства, и вскоре Луций убеждается в этом на собственном печальном опыте.
В доме Милона у него завязывается роман со служанкой Фотидой, которая открывает любовнику тайну своей хозяйки. Оказывается, Памфила (так зовут жену Милона) с помощью чудесной мази может превращаться, предположим, в сову. Луций страстно хочет испытать это, и Фотида в конце концов поддается на его просьбы: оказывает содействие в столь рискованном деле. Но, проникнув тайно в комнату хозяйки, она перепутала ящички, и в итоге Луций превращается не в птицу, а в осла. В этом облике и пребывает он до самого конца романа, зная лишь, что для обратного превращения ему надо отведать лепестков роз. Но различные препятствия встают на его пути всякий раз, как он видит очередной розовый куст.
Новоявленный осел становится собственностью шайки разбойников (они ограбили дом Милона), которые используют его, естественно, как вьючное животное: «Я был скорее мертв, чем жив, от тяжести такой поклажи, от крутизны высокой горы и продолжительности пути».
Не раз находящийся на краю гибели, измученный, избитый и полуголодный, Луций невольно участвует в набегах и живет в горах, в притоне разбойников. Там ежедневно и еженощно выслушивает он и запоминает (превратившись в осла, герой, к счастью, не утратил понимания человеческой речи) все новые и новые страшные истории о разбойничьих приключениях. Ну, например, — рассказ о могучем разбойнике, облачившемся в медвежью шкуру и в этом облике проникшем в дом, избранный его сотоварищами для ограбления.
Самая известная из вставных новелл романа — «Амур и Психея» — дивная сказка о младшей и прекраснейшей из трех сестер: она стала возлюбленной Амура (Купидона, Эрота) — коварного стреловержца.
Да, Психея была столь прекрасна и обворожительна, что бог любви сам полюбил ее. Перенесенная ласковым Зефиром в сказочный дворец, Психея каждую ночь принимала Эрота в свои объятия, лаская божественного возлюбленного и чувствуя, что любима им. Но при этом прекрасный Амур оставался невидимым — главное условие их любовных встреч…
Психея уговаривает Эрота разрешить ей повидаться с сестрами. И, как всегда бывает в подобных сказках, завистливые родственницы подбивают ее ослушаться мужа и попытаться его увидеть. И вот во время очередного свидания Психея, давно снедаемая любопытством, зажигает светильник и, счастливая, радостно разглядывает прекрасногo супруга, спящего рядом с ней.
Но тут с фитиля лампы брызнуло горячее масло: «Почувствовав ожог, бог вскочил и, увидев запятнанной и нарушенной клятву, быстро освободился от объятий и поцелуев несчастнейшей своей супруги и, не произнеся ни слова, поднялся в воздух».
Богиня любви и красоты Венера, чувствуя в Психее соперницу, всячески преследует избранницу своего стрелоносного и капризного сына. И с чисто женской страстностью восклицает: «Так он на самом деле любит Психею, соперницу мою по самозваной красоте, похитительницу моего имени?!» А затем просит двух небожительниц — Юнону и Цереру — «найти сбежавшую летунью Психею», выдавая ее за свою рабыню.
Меж тем Психея, «переходя с места на место, днем и ночью с беспокойством ищет своего мужа, и все сильнее желает если не ласками супруги, то хоть рабскими мольбами смягчить его гнев». На тернистом пути своем она попадает в отдаленный храм Цереры и трудолюбивой покорностью завоевывает ее благосклонность. И все ж богиня плодородия отказывается предоставить ей убежище, ибо связана с Венерой «узами старинной дружбы».
Так же отказывается приютить ее и Юнона, говорящая: «Законы, запрещающие покровительствовать чужим беглым рабам без согласия их хозяев, от этого меня удерживают». И хорошо хоть, что богини не выдали Психею разгневанной Венере.
А та между тем просит Меркурия объявить, так сказать, вселенский розыск Психеи, огласив всем людям и божествам ее приметы. Но Психея в это время и сама уже подходит к чертогам своей неукротимой и прекрасной свекрови, решив сдаться ей добровольно и робко надеясь на милосердие и понимание.
Но надежды ее напрасны. Венера жестоко насмехается над несчастной невесткой и даже избивает ее. Богиню, кроме всего, бесит уже сама мысль о перспективе стать бабушкой: она собирается помешать Психее родить дитя, зачатое от Амура: «Брак ваш был неравен, к тому же, заключенный в загородном поместье, без свидетелей, без согласия отца, он не может считаться действительным, так что родится от него незаконное дитя, если я вообще позволю тебе доносить его».
Затем Венера дает Психее три невыполнимых задания (ставшие затем «вечными сюжетами» мирового фольклора). Первое из них — разобрать несметную кучу ржи, пшеницы, мака, ячменя, проса, гороха, чечевицы и бобов — Психее помогают выполнить муравьи. Так же, с помощью добрых сил природы и местных божеств, справляется она и с остальными повинностями.
Но и Амур тем временем страдал в разлуке с любимой, которую уже простил. Он обращается к своему отцу Юпитеру с просьбой разрешить этот «неравный брак». Главный Олимпиец созвал всех богов и богинь, велел Меркурию немедленно доставить Психею на небо и, протянув ей чашу с амброзией, сказал: «Прими, Психея, стань бессмертной. Пусть никогда Купидон не отлучается из объятий твоих и да будет этот союз на веки веков!»
И была сыграна на небе свадьба, на которой весело плясали все боги и богини, и даже Венера, уже к тому времени подобревшая. «Так надлежащим образом передана была во власть Купидона Психея, и, когда пришел срок, родилась у них дочка, которую зовем мы Наслаждением».
Впрочем, Зевса можно понять: во-первых, он был не совсем бескорыстен, ибо за согласие на этот брак попросил Амура подыскать ему на Земле очередную красавицу для любовных утех. А во-вторых, как мужчина, не лишенный вкуса, он понимал чувства сына…
Этот трогательно-трагический рассказ Луций услышал от пьяной старухи, которая вела хозяйство в пещере разбойников. Благодаря сохранившейся способности понимать людскую речь, превращенный в осла герой узнал множество и других удивительных историй, ибо почти непрерывно находился в пути, на коем попадалось ему немало искусных рассказчиков.
Приключенческий роман завершается главой, посвященной религиозным таинствам. И происходит это вполне органично и естественно (ведь речь все время идет о превращениях — в том числе и духовных!).
Пройдя через серию священных обрядов, познав десятки таинственных посвящений и в конце концов возвратившись домой, Луций вернулся и к судебной деятельности адвоката. Но в более высоком звании, чем был ранее, и с добавлением священных обязанностей и должностей.
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
«Золотой осел» Апулея как алхимический трактат
Роман «Метаморфозы, или Золотой осел», созданный римским писателем Апулеем во II в.н. первое, известное нам, произведение в жанре романа-инициации. Уроженец Африки, сын состоятельного человека, Апулей все свое состояние потратил на путешествия с целью приобретения мистического знания. В ХХ веке возникает похожая ситуация с магом Алистером Кроули, растратившим все свое наследство на приобретение магических книг, альпинистские походы и поиски тайного знания. Путь эзотерика повторяется в разные времена. Женившийся на богатой вдове Апулей был подвергнут обвинениям в колдовстве. Сохранилась его речь в свою защиту «Апология, или о магии», которая благоприятно подействовала на суд; Апулей был оправдан. Впрочем, за ним на всю жизнь сохранилась слава мага. И вот человек с репутацией альфонса, волшебника и блестящего оратора пишет роман о превращении молодого повесы в осла. Подобная же вещь есть и у Лукиана («Лукий, или осел»). Но разница между этими текстами состоит в том, что в конце романа Апулея речь идет о мистическом опыте: о столкновении осла с Исидой.
Луций Апулей был платоником, а это означает, что он разделял идеи Платона, связанные с метемпсихозом, т.е. реинкарнацией. Платон, в свою очередь, был орфиком. Миф об Орфее включал в себя «сошествие в ад», причем музыка Орфея пришлась по сердцу Персефоне, одной из главных действующих лиц Элевсинских мистерий. По предположению М. Элиаде, Орфей и был их основателем.
Вообще в европейской цивилизации инициация сопряжена скорее со спуском в ад, чем с полетом на небо, и это связано, на наш взгляд, с разделением женского, экстатического и мужского, рационального начал, восходящих к исходному распределению функций между богами разного пола. Инициация как спуск вниз, к Богине-матери, к Гее, связывает духовное рождение и рождение физическое, что было особенно актуально для земледельцев. Простейшая аналогия, доступная землепашцу — смерть/возрождение зерна и миф о воскрешении Осириса, была совершенно непонятна скотоводам с их дымом, возносящимся в небо. Отсюда и противопоставление Авеля (скотовода) и Каина (земледельца).
Будучи значительным памятником римской литературы, «Метаморфозы…» послужили источником вдохновения для многих произведений европейской культуры. В частности, большой популярностью пользуется до сих пор вставная новелла об Амуре и Психее, существуют сотни, если не тысячи художественный работ на эту тему.
В «Апологии, или о магии» — писатель достаточно убедительно опровергает обвинение в колдовстве и способствует своему оправданию. Однако, замеченные комментаторами М. Гаспаровым и Е. Рабинович особенно сомнительные пункты (поимка ядовитой рыбы, «колдовской» припадок у мальчика раба, странные предметы, завернутые в тряпье и хранившиеся у домашнего алтаря, бессловесная, что осуждалось в то время, молитва и т.п.) позволяют нам вынести суждение о том, что Апулей все-таки был магом.
Интересно, что «Метаморфозы…» связаны общим сюжетом по крайней мере с тремя детскими сказками. Так осел, попадающий в разбойничье логово, находящееся в укромном месте, по всей видимости, послужил вдохновителем для сказки «Бременские музыканты», записанной братьями Гримм. Еще одно сходство: животные в немецкой сказке доедают остатки разбойничьего ужина, а осел-Луций, плененный разбойниками, не утратил человеческих пристрастий в еде и с удовольствием ест овощи в саду. Затем, попав к двум рабам, воровавшим у своего господина, осел получает возможность питаться мясом и пирожками. Он также учится танцевать, бороться, возлежать за трапезой и отвечать на вопросы кивками — все это за деньги, которые дают одному из его хозяев восхищенные зрители. Осел из «Бременских музыкантов», убежав от хозяина, хочет зарабатывать сам — игрой на лютне.
Общее в атмосфере дворцов Амура и Чудовища то, что еда на столе появлялась без участия слуг, при этом звучала музыка, но нигде не было видно музыкантов. Ни Белль, ни Психея не любили своих странных партнеров до определенного времени. Только нарушение уговора между красавицей и ее спутником приводит к тому, что красавица влюбляется в «чудовище», и эта любовь открывает для нее всю прелесть объекта страсти. Психея, заметим, долгие месяцы жила с Амуром в темноте, Белль видела чудовище, но не видела в нем принца. Прекрасная дама во сне Белль, судя по всему — Венера в образе богини любви, злая фея, заколдовавшая принца — ревнивая свекровь Психеи. То есть, если рассматривать эти два женских образа с психологической точки зрения, они превращаются в злую (отсутствующую) и добрую мать по знаменитой схеме Мелани Кляйн.
И тут мы видим, что именно объединяет роман Апулея и русскую сказку. Вернее даже наоборот, именно сказка позволяет объединить две, казалось бы, совершенно не связанные друг с другом части романа: основное повествование и вставную новеллу. Так часто и бывает: более позднее по времени произведение позволяет понять исторически более далекое. Из этого, однако, не следует, что сказка, которая очевидно более близка к нам по времени, основана на истории, рассказанной Апулеем. Рискнем выразить предположение, что эти два текста восходят к одному источнику, принадлежат к мистериальной традиции, хотя и находятся на разных ступенях откровенности. Текст сказки для нас более прозрачен. Более того, он позволяет связать истории осла и Амура.
Луций, присутствуя при тайном превращении фессалийской ведьмы в сову, на самом деле наблюдает за тем, как она летит на свидание к своему любовнику. Предполагается, что затем она превратится в женщину. Финист — очевидный, хотя и тайный, в виду жанра волшебной сказки, любовник красной девицы. То есть, по сути дела, перед нами одна и та же история о крылатых возлюбленных — будь то маги или боги.
Фессалийская волшебница, сам Луций как ее инверсионный вариант, Амур и Финист Ясный Сокол — это персонажи, чьей движущей силой является любовь, и даже более — страсть, причем наделенные крыльями и способностью к метаморфозам, превращениям. Их образ двоится, они предстают перед читателем как женщины, птицы, мужчины, ослы, крылатые боги, драконы, любовники, маги. Но, возможно, они значат больше, чем может показаться на первый взгляд.
Человечество с древности волновал вопрос о возможности индивидуальных полетов. В рамках рациональной цивилизации он решался с помощью разнообразных аппаратов: самолетов, вертолетов, дельтапланов, воздушных шаров и дирижаблей. В магическом сознании полет — важная часть мистериального опыта, который нужно попытаться осуществить собственными силами. Полет для мага — это квест — то есть одновременно и путь, и цель.
Но когда Луций пытается стать крылатым простым способом, не затрачивая на это никаких особенных усилий — соблазнив служанку волшебницы и подговорив ее украсть баночку с мазью, — у него ничего не выходит. Более того, он проваливается вниз по лестнице духовной иерархии. Потому что осел гораздо дальше от неба, чем человек. И уже в виде осла Луций проходит свой путь страданий, попадая то в одну передрягу, то в другую, претерпевая побои и унижения, что может символизировать духовное очищение через телесные страдания.
Еще один сказочный мотив мы видим в сцене с Венерой, заставляющей Психею разобрать кучу зерна по сортам. Обессиленная пытками Психея, даже и не пытается выполнить это задание, однако на помощь ей приходят муравьи. Золушка справляется с испытанием с помощью других волшебных помощников — голубей (заметим, что голубь — птица, символизирующая любовь и принадлежащая Венере).
З. Фрейд интерпретирует миф о Психее через древние функции богини любви как богини смерти. Таким образом, Психея в аспекте Золушки — младшей из трех сестер, подвергаемой унижениям, но лучшей и выбираемой принцем, соотносится им с богиней смерти, что символизирует добровольный уход из жизни, смирение со своей смертной судьбой.
Если взглянуть на миф с точки зрения мистерий, то гнев Венеры на Амура, влюбившегося в «соперницу» по красоте, типологически близок к горю Деметры (Цереры), потерявшей Персефону. Последствия его так же губительны для размножения, как печаль Деметры — для плодородия, и пагубно влияют не на злаки, а на людей: «… а через то ни страсти нет никакой, ни приятности, ни благолепия, а все стало неблаговидно, грубо и дико; ни браков супружеских, ни союзов дружеских, ни от детей почтения, но всеобщее позорище и от несообразных соединений горечь и отвращение». Венера в каком то смысле теряет Амура, в то время, когда он проходит базовую, половую, инициацию и тем самым уходит из–под доминирования матери-богини.
Одно из заданий, выпавшее на долю Психеи, заключалось в том, чтобы собрать золотую шерсть с бешеных овец, грозящих ей гибелью. Но не подвиг Язона и аргонавтов следует видеть здесь, а устойчивое в мистериальной традиции отождествление, иррациональное тождество Золотого Руна и Философского камня.
Обратим наше внимание на ту связь, которая существует между «Апологией, или о магии» и «Метаморфозами…». Главный герой обоих произведений — Луций (в первом случае сам автор, во втором — персонаж, носящий то же имя). Естественно, что в «Метаморфозах…» обыкновенное отождествление автора и лирического героя усиливается из–за тождественности их имен. И там присутствует Гермес/Меркурий, которого разъяренная Венера призывает найти Психею. В «Апологии…» статуэтка Меркурия становится оправданием для Апулея, обвиняемого в колдовстве. Он предъявляет ее суду с тем, чтобы убедить присутствующих: это всего лишь тот бог, которого обычно носят с собой риторы, а не какой-нибудь другой (вероятно, хтонический), чье ношение считалось предосудительным.
Во времена Апулея живая связь между Меркурием — покровителем риторов и Меркурием — патроном алхимии еще не прервалась. И, демонстрируя этот предмет, тайный алхимик мог выдавать себя за профессионального ритора.
Существовала ли алхимия в Древнем Риме? Ее возникновение возводят обыкновенно еще к Древнему Египту. То есть ко 2 в.н.э. алхимия — уже достаточно зрелая эзотерическая дисциплина. Интересно, что согласно Книге пророка Еноха, входящей в эфиопскую Библию, ангелы, вступавшие в брачные отношения с земными женщинами, научили их алхимии.
«Апология…» ярко показывает нам тот зазор, который существует между эллинистической и современной европейской культурными практиками.
Если взять те обвинения, которые предъявляют Апулею, получится очень интересная картина. Безмолвная молитва, добыча редких сортов рыб, оборачивание священных предметов в тряпицу, присутствие при эпилептическом припадке (подразумевалось, что он был вызван у мальчика-раба специально, чтобы тот предсказал будущее) и тому подобные вещи, которые современному человеку и в голову не пришло бы назвать предосудительными. Однако ни одному современному оратору, в свою очередь, не удалось бы так красноречиво проговориться, защищаясь по последнему пункту, касающемуся мальчика-раба. Приводя в качестве довода то, что «назначенный для пророчества отрок» должен был быть «телом прекрасен и беспорочен, а мальчик-раб был, напротив, безобразен, Апулей иллюстрирует последней фразой своего опровержения саму суть «оговорки по Фрейду».
И эта фраза такова: «Воистину, как говаривал Пифагор, не из всякого бревна вырубишь Меркурия!»Обыденный смысл данной фразы может быть прочитан как «не из каждого ученика выйдет ученый». Однако в контексте речи Апулея, в которой ритор оправдывается, что заказал фигурку Меркурия резчику по дереву, она становится саморазоблачительной.
Дело в том, что практический смысл поговорки определялся тем, что фигурки Меркурия делали только из одного типа дерева — вечнозеленого самшита. Дадим слово самому Апулею: «Вот Сатурнин и начал было резать по тому же самшиту, а я между тем отправился в загородное поместье — и тут пасынок мой Сициний Понтиан вознамерился порадовать меня подарком. Он принес резчику ларец из черного дерева… и уговорил его употребить для работы эту более редкую и более твердую древесину, ибо такой-де подарок мне будет особливо приятен… А вы не постыдились солгать, будто я-де просто по всему городу разыскивал нужное для дела полено…»
Таким образом, оказывается, что Апулей — обладатель не традиционной фигурки Меркурия, покровителя риторов, сделанной из самшита, а особенной вещи — исполненной из черного дерева.
Черное дерево само по себе — один из ключевых символов мистериальной традиции. Оно использовалось для изготовления статуэток «Черных мадонн», по преданию привезенных в средневековую Европу тамплиерами. Иконография Черных мадонн такова (смуглое лицо, младенец на руках), что позволяет сравнить их с темнолицей богиней Исидой. Исида, наряду с Венерой, входила в число богинь-покровительниц трех стадий алхимического Великого Делания или процесса создания Философского камня.
Стадия Исиды — Делание в Черном — характеризуется тотальным разрушением, смертью, гниением, из которого появляются ростки новой жизни. Это стадия, соответствующая депрессии, меланхолии, характеризующаяся ощущением безнадежности. В христианстве с Деланием в Черном сравнимо, вероятно, Сошествие во ад. Но этот пессимистический этап в алхимии — не финальный, он необходим для начала трансмутационного процесса.
Заметим, что «Метаморфозы…» — роман о превращении, в этом смысле он близок алхимическому Великому Деланию. Превращение осла в человека подобно тому, как алхимик превращает свинец в золото. Поскольку существует два типа алхимии: внешняя, занимающаяся облагораживанием металлов и внутренняя, чья цель — совершенство самого человека, такое сравнение нам кажется особенно уместным.
А что, если вся защитная речь Апулея являет собой алхимический манифест? То есть, наша гипотеза состоит в том, что после судебного процесса алхимик-ритор дописал текст своего выступления таким образом, чтобы включить в него свой мистический опыт. Известно, что речь Апулея длиннее, чем речи, обычно произносимые в римских судах. То, что она дописана позднее, не вызывает никаких сомнений. Наше же предположение сводится к тому, с какой целью это было сделано.
Мистериальная традиция, вынужденная скрывать свои ценности, тексты и символы на протяжении сотен лет, приучилась мимикрировать. Многие известные произведения детской литературы написаны эзотериками, чьей целью была передача мистических знаний. Это и сказки Александра Пушкина, в юности стремившегося стать масоном, и повесть А. Погорельского «Черная курица, или подземные жители», сказки Г.Х. Андерсена, К.Т. Гофмана, «Мэри Поппинс» ученицы Г.И. Гурджиева Памелы Треверс. Когда мы видим детскую сказку, в которой легко заметить параллели с алхимическими представлениями, гностическими или масонскими идеями, мы понимаем, что мистики пишут для детей для того, чтобы повлиять на историю.
В случае с «Апологией…» зашифрованные в судебной речи мистериальные реалии подобны письму, закупоренному в бутылке и найденному за сотни километров от необитаемого острова. Уже и отправитель его давно умер, а, все-таки, по жалкому обрывку определяются координаты, и экспедиция плывет за кладом, за погибшим кораблем.
Апулей жил в эллинистическую эпоху, когда христианство крепло и мужало. Оно еще конкурировало с древними культами и гностическими сектами, но отблески будущей победы уже озаряли его образ. Существует мнение, согласно которому, в отличие от своего земляка, Блаженного Августина, Апулей был противником христианства. В этом случае и центральный у Апулея образ осла, который, согласно Новому Завету, сопровождал Иисуса Христа от самого рождения в Вифлеемской пещере, до триумфального въезда в Иерусалим, может быть оценен как сатирический.
Но вернемся к алхимии. Юнгианка Мария-Луиза фон Франц в лекции, посвященной греческой алхимии, рассматривает рукопись Марция «Обращение пророчицы Изиды к своему сыну». Этот текст датируется 1в. н.э., или ранее, а это значит, что он мог быть знаком Апулею. Речь здесь идет о том, как Изида получает алхимическое знание от ангела, который ее жаждет ее благосклонности. В тексте упоминается священный брак между матерью и сыном, Изидой и Гором, который можно с некоторой долей допущения связать с браком Апулея и вдовы Пудентиллы, тем более, что Апулей годился своей жене в сыновья, будучи соучеником и ближайшим другом ее родного сына, а она была вдовой. Вдова — одно из наименований Изиды, из–за которого масоны, возводящие свой мистицизм к древнеегипетскому, и называли себя впоследствии «дети вдовы».
В рукописи Марция Изида говорит Гору: «Итак, мой сын, реализуй эту тайну, лекарство, эликсир вдовы». Мария Луиза фон Франц сообщает, что из–за того, что в этом тексте Изида нередко называется вдовой, философский камень, тайна в алхимии получают наименование «тайна вдовы», «вдовий или сиротский камень». Катализация с помощью урины неиспорченного мальчика, упомянутая в рукописи Марция, расшифровывается фон Франц через обычай, согласно которому маги использовали свойства бессознательного мальчиков, находящихся на пороге половой зрелости, в своих целях, например, для пророчеств или поиска пропавших предметов. Этот же самый неиспорченный мальчик появляется в «Апологии…» там, где Апулей поясняет, почему юноша-раб не годится для совершения магических действий и пророчеств.
Апулей не только описал в «Метаморфозах…» преображающее действие мистерий Изиды, в буквальном смысле превращающих осла в человека, но и был посвящен в них в реальной жизни. Уроженец Мадавры, «земляк» Блаженного Августина, Апулей является парной к отцу церкви фигурой, яростно защищающей языческие ценности. Причем оба они были неоплатониками, а Августин неоднократно отзывался об Апулее как о qui nobis Afris Afer est notior, и как о маге, чьи чудеса, в глазах язычников, превосходили чудеса Иисуса. А ведь сложись их судьба немного иначе, и Августин мог бы остаться манихеем, и Апулей перейти в христианство. И тогда образ осла рассматривался бы нами не в качестве пародии на христиан, обвинявшихся в почитании головы этого животного, на котором, согласно предсказанию о грядущем Мессии, Иисус въехал в Иерусалим, а совсем другим образом.
Но история не терпит сослагательного наклонения, и сейчас мы рассматриваем «Метаморфозы…» в качестве алхимического романа или трактата. В пользу нашего предположения о том, что роман Апулея носит инициатический и алхимический характер, говорят многие детали. Остановимся на одной из них.
Венера поручает Психее добыть шерсть золоторунных овец, и это подается как необыкновенно трудное испытание, с которым Психея справляется с помощью говорящего тростника, издревле считавшегося символом человека. Заметим, что тростник упоминается в мифе об Иштар и Думузи, который внезапно падает замертво, подобно тростнику. У Апулея тростник предупреждает Психею о грозящей ей смертельной опасности от полуденного бешенства овец. До этого хтонический муравей, представляющий силы Земли и, если говорить на языке Юнга, коллективного бессознательного (муравей как часть разумного муравейника) помогал Психее рассортировать разные виды зерна — символа воскресения во многих культурах. Попадая в землю и претерпевая нечто вроде Nigredo, алхимического Делания в Черном, стадии разложения и гниения, зерно воскресало в новом урожае, становясь символом богов и богинь плодородия.
Собирание золотой шерсти овец мы понимаем как метафорическое описание алхимического процесса, суть которого состоит в трудоемком получении золота. В этом смысле и путешествие аргонавтов также может быть рассмотрено с мистериальной точки зрения. Третье и предпоследнее невыполнимое задание Венеры состояло в том, что Психея должна была добыть воду из горного стигийского источника, который охраняли драконы, и принести ее в склянке, бутылке из граненого хрусталя. Драконы — часто встречающийся алхимический символ, чье значение сильно варьируется. Наиболее распространено изображение Уробороса, или дракона, кусающего собственный хвост, что означает воскресение, вечную жизнь. Уробороса, заключенного в огромную колбу, мы видим на иллюстрации к алхимическому трактату XV в. «Восходящая Аврора» (Aurora consurgens), приписываемому Фоме Аквинскому. На его хвосте победоносно сидит синий орел. Эту картинку можно объяснить как победу духа (птицы в мифологии обычно связываются с духовным началом) над первоматерией, и она относится к одной из финальных стадий алхимического процесса. Таким образом, орел, помогающий Психее добыть воду Стикса, связанную с жизнью и смертью, символизирует третью стадию испытания Психеи-души.
Заметим, что Венера — одна из главных действующих лиц этой драматической истории — в алхимии отвечала за медь, и была одной из семи главных планет Великого делания. Четыре испытания Психеи соотносимы с четырьмя стадиями алхимического процесса — Nigredo, Albedo, Zitrinitas и Rubedo. Причем третья стадия, Делание в Желтом, была отвергнута алхимиками Средневековья, и сейчас достаточно проблематично определить, каковы были ее свойства.
В этом смысле изучение вставной новеллы «Метаморфоз…» позволяет нам восстановить алхимический смысл Zitrinitas, присутствующий у Апулея как у позднеантичного автора. Здесь нам помогают исследования Марии Луизы фон Франц — соратницы и ученицы К.-Г. Юнга. Понимая алхимический процесс как ступени индивидуации, становления личности человека, М.Л. фон Франц помогает интерпретировать текст Апулея с точки зрения выдвинутой нами гипотезы об алхимических отсылках текста «Метаморфоз, или Золотого осла». Надо сказать, что особенно важным представляется нам открытие М.Л. фон Франц последнего текста Фомы Аквинского, известного под названием «Восходящая Аврора». По версии фон Франц, отец церкви надиктовал этот трактат, будучи в предсмертном состоянии острого психоза. Причем спонтанно проявившиеся в трактате алхимические символы многое могут сказать о коллективном бессознательном. Для нас здесь важно то, что «Восходящая Аврора» отчасти перекликается с историей Амура и Психеи.
Но прежде, чем перейти к анализу сходств этих предположительно алхимических трактатов, подчеркнем одну ключевую мысль: главная проблема в понимании алхимии заключается в том, что ее воспринимают в качестве предшественницы химии, хотя на самом деле она является предшественницей психологии. Это подобно тому, как невольно ищется связь между метафизикой и физикой, хотя связь эта обусловлена чистой лингвистической случайностью. Алхимия — это психология прошлого, учение о становлении души. Причем первым, кто заметил это, был ученик З. Фрейда Герберт Зильберер, опубликовавший в 1914 году работу, связанную с психоаналитическим применением алхимии. И уже затем К.-Г. Юнг развил эту идею в своих книгах «Психология и алхимия» и “Mysterium Coniunctionis”.
Если бы мысль о взаимосвязи психологии и алхимии была достаточно очевидна, никому бы не приходило в голову сомневаться в том, что новелла об Амуре и Психее — это алхимическая история о единении Серы и Соли, или, в терминах христианской алхимии — Бога и Души. Обратим внимание на первую фразу рассказа об инициатических испытаниях Психеи. «Но как только Аврора выехала на небосвод, Венера позвала Психею и обратилась к ней с такими словами…» В этой фразе мы видим связь с одним из самых известных мистических трактатов, принадлежащих перу Я. Беме «Аврора, или утренняя заря в восхождении», с уже упоминавшимся алхимическим трактатом «Восходящая Аврора» Фомы Аквинского и с масонскими ложами, называвшимися по имени Авроры и с мистическим орденом «Золотая заря». Можно допустить, что даже вхождение в коммунистический миф крейсера с именем «Аврора», провозгласившего своим выстрелом начало новой исторической эпохи, имело под собой тайный оккультный смысл. Дело в том, что здесь мы видим игру латинских слов aurum и Aurora, т.е. слова «золото» и «заря» в представлении римлян сохраняли этимологическое родство.
Интересно, что все действия, которые Психея предпринимает для того, чтобы добыть «философский камень», побуждаются злой свекровью Венерой. Тем не менее, они идут Психее на благо. Подобно тому, как жестокие инициационные испытания делают в традиционной культуре из ребенка человека, Психея в результате выполнения сверхчеловеческих заданий становится бессмертной. Причем ей даже приходится спуститься к Прозерпине в царство мертвых, за баночкой с красотой для злой свекрови. И делает она это, держа в обеих руках по лепешке для пса Цербера, а во рту — две медных (Венера олицетворяет медь) монеты для Харона.
Эти четыре испытания Психеи можно рассматривать с разных точек зрения. Прежде всего, конечно, стоит провести параллели между четырьмя свойствами стихий, применявшимися в алхимии, а именно сухостью, влажностью, огнем и холодом и заданиями Венеры. Тогда можно сопоставить задание с зерном и сухость, добычу воды и влажность, собирание золотого руна в жару и огонь, спуск в Аид и холод. Все это абсолютно естественно для человека античности. Смысл же этих испытаний состоит в том, что первичная материя, materia prima, основа для создания Философского камня — может быть найдена в любом месте, будь то гора, равнина или подземный мир и может принадлежать к любой из стихий. В этом смысле Апулей действовал как философ древности, постигающий природу разных сфер.
Но мы не должны забывать и о том, что Апулей был жрецом Исиды, Великой богини-матери. То есть, насколько мы понимаем ситуацию, был посвящен в тайные обряды, которые нельзя было раскрывать простым смертным. И здесь жрец боролся с писателем, подобно тому, как в Моцарте масон боролся с композитором. На наш взгляд, Апулей достаточно изящно и спокойно выходит из этой щекотливой ситуации. А именно, делегирует тайные сведения об Исиде другим женским божественным сущностям. Не надо думать, что если история с «Волшебной флейтой» и наказанием Моцарта за раскрытие священной тайны кажется сомнительной выдумкой, то деятели культуры прошлого никогда не вставали перед подобным выбором. Так, Н.И. Новосадский в книге «Элевсинские мистерии» приводит три примера, ярко иллюстрирующих наш тезис.
Первый случай связан с Нумерием, захотевшим разгласить тайны мистерий, в результате чего ему приснились Деметра и Персефона, выразившие ему свой гнев за такой легкомысленный поступок. А мы должны понимать, что древние богини — это не агнец-Христос. Со всей уверенностью можно сказать, что Нумерию приснился кошмар. Следующим упоминается Эсхил, едва спасшийся от расправы разъяренной толпы, решившей, что он раскрыл тайны Элевсинских мистерий. Третий случай — пример с Павсанием, который не решился описать местные достопримечательности, будучи знаком с историей Эсхила.
В истории о Венере и Психее явственным образом проглядывает шумеро-аккадская и вавилонская мифологии, а именно истории Иштар и Инанны. Интересно, что Иштар отождествлялась известным мифологом-компаративистом Дж. Кэмпбеллом, на чьих идеях был основан сценарий «Звездных войн», с Афродитой, или с Венерой. Да и сами вавилоняне относили планету Венеру под покровительство Иштар. В этом смысле мы понимаем Венеру и Психею как две ипостаси Великой богини, Амур же играет здесь роль Думузи (Таммуза) — сына и возлюбленного богини.
Во всех четырех испытаниях Психеи речь идет об аспекте нисхождения в подземный мир, о плодородии — о том, что можно назвать атрибутами Великой богини. Зерно — древний символ плодородия и вечной жизни. Золоторунные овцы символизируют знак Овна, посвященный Иштар. Склянка с водой, добытая у драконов, слишком сильно напоминает живую и мертвую воду из русских сказок, чтобы не наводить на мысли о восприятии ее в качестве эликсира бессмертия. И, наконец, нисхождение в подземный мир, уподобляющее Психею не только Эвридике и Персефоне, — двум предшественницам Христа, сходящего во ад, — но и Инанне и Иштар, спускающимся в преисподнюю вслед за божественным супругом.
Интересно, что тростник, подсказывающий Психее одно из правильных решений смертельно опасного квеста — не только растение, с которым сравнивается умерший Думузи, но и материал, из которого сделаны стрелы любви в шумерском заклинании, причем стреляет ими не юноша-Амур, а девушка — жрица Инанны!
Судя по всему, в тексте Апулея во многих местах разбросаны отсылки к реалиям, которые мы просто не улавливаем. Однако наша задача в том и состоит, чтобы хотя бы отчасти приблизиться к смыслу, который вкладывался в текст автором. Совершенно очевидна параллель между путешествием Инанны и Иштар в подземное царство Эрешкигаль, и тем, как Психея отправляется к Прозерпине. Прежде всего стоит обратить внимание на то, как все трое оставляют в подземном мире некоторые предметы из мира материального — украшения, одежду, медные монеты, лепешки. Несомненно, это связано с похоронными обрядами, во время которых покойник одевался в лучшую одежду, украшался драгоценностями, в рот или на глаза его клались монеты, обеспечивался запас еды и воды. Это, естественно, жертвоприношение для облегчения посмертной участи. Но путь Иштар и Инанны в подземное царство можно рассматривать и несколько иным способом.