арик крупп биография личная
Арик крупп биография личная
«Тебе все мало тех дорог,
где благороден риск,
где песня новых ищет строк,
где ветер серебрист.
Где крут судьбы водоворот,
где бьет твой звездный час.
Борис Щеглов «Песня о друге», посвящение А.Круппу. Автор ролика Т.Кочурина
Последним в цепочке шел Игорь Корнеев. Он один остался жив, несколько дней пытался откопать товарищей. Вокруг грохотали лавины. Поняв, что товарищей ему не спасти, Игорь оставил свои записи в палатке, отметил место запасной лыжей и пошел обратно к людям. Через 250 метров его накрыло лавиной. Погибли все.
Над ними был слой снега в 10-12 метров. Шансов спастись не было. Когда группа не вернулась в назначенный срок, на вертолете вылетели спасатели. Несколько недель в три смены искали туристов. Нашли сначала восьмерых и только позднее в мае девятого, когда начал таять снег и обнажилась рука с поднятой вверх палкой. Всех ребят похоронили вместе в Минске. Поставили скромный обелиск.
Благо, что начальство его любило, и Арик мог взять отпуск, когда ему было надо. В выходные, в праздники, в отпуска уходя в лес, горы, тундру, молодые ребята 60-70-х годов выпадали временно из социума из обыденщины и официальщины, уходили в брезентовые города и жили по своим нравственным законам, где все было по самому большому счету. Теперь говорят, что туризм был скрытой и неосознанной формой социального протеста молодежи против существующего несвободного строя. Может быть.
Арик начал писать песни на свои стихи в 59-м. И написал их порядка 80. Многие стали классикой жанра. Но Арика любили не за песни. Песни давали известность. Его любили за открытый и добрый характер. Он обладал способностью притягивать к себе людей.
Арик был председателем Минского КСП, участвовал во Всероссийских песенных конкурсах, неоднократно становился лауреатом. Бывая часто в походах в белорусских лесах, ребята находили солдатские могилы и другие отголоски недавно прошедшей войны. В 1965 году в районе Бреста состоялся первый всесоюзный слет туристов, на котором Арик спел свою песню «Ровесников следы», посвященную солдатам.
В центре с гитарой Ю.Клячкин, справа А.Крупп
По другой версии (возможно это легенда). Послушав песню, Маршал сказал: «Вот видите, можно же писать хорошие песни без похабщины. Кто написал?» Арик ответил: «Я». «Как фамилия?» «Крупп.» Маршал поморщился и сказал: «Плохая фамилия.» На что Арик ответил: «Сменю!»
В это время бардовские песни были бешено популярны из-за своей неподцензурности, из-за того что в них выражалась свободная душа автора. В это время выступали Высоцкий, Окуджава, Визбор, Городницкий, Ким, Кукин. И Арик Крупп был одним из них, таким же талантливым. «А все-таки все-таки хочется жить, даже когда окончательно ясно, что выдуманные тобой миражи скоро погаснут, скоро погаснут. » Такое ощущение, что он торопился жить, может быть предчувствовал?
Имя на поэтической поверке. Арон Крупп
Визитной карточкой советского поэта, барда Арона Круппа, классика «туристического» направления в авторской песне, является наиболее известная песня, из его наследия, в крайне короткой творческой жизни:
«Хочется жить» («А всё-таки, всё-таки хочется…)
А всё-таки, всё-таки хочется жить,
Даже когда окончательно ясно,
Что выдуманные тобой миражи
Скоро погаснут, скоро погаснут.
Гаснут, и значит, к началу пути
Снова ты брошен, а путь давно начат…
Трудно, а всё-таки надо идти.
Хочется жить, невозможно иначе.
Хочется, хочется жить.
А всё-таки, всё-таки хочется петь,
Даже когда в сердце песням нет места.
Только б не сдаться и только б успеть
Спеть свою самую главную песню.
Ставь против горя свою доброту –
Это, наверное, кое-что значит.
Пусть даже песня застрянет во рту,
Хочется петь, даже если ты плачешь.
Хочется, хочется петь.
А всё-таки, всё-таки хочется взять
Мир, окружающий в долг под проценты
И, на ладонях держа осязать
Спящих дыханье и пульс континентов.
Чтоб потом, раздавая долги,
Сердцем и памятью стал ты богаче.
Тратя себя, ты себя сбереги.
Хочется взять невозможно иначе.
Хочется, хочется взять.
Хочется, хочется петь.
Хочется, хочется жить…
Арон Яковлевич Крупп (30.10.1937. Даугавпилс – 25. 03.1971. Восточные Саяны) – советский поэт, бард, классик «туристического» направления в авторской песни.
Арон, Арик – как его называли друзья, родился 30 октября 1937 года в латвийском городе Даугавпилс, в семье адвоката Якова Самойловича и учительницы английского языка Мины Ароновны.
Во время войны семья Круппов жила в Алма-Ате, после войны вернулись в Даугавпилс.
В 1955 году Арик поступил на механический факультет Ленинградского института киноинженеров. С третьего курса Арика забрали, в армию и с 1958 по август 1961 года он служил, срочную службу в армии под Киевом.
В 1961 году восстановился в институте, окончил Ленинградский институт киноинженеров (ЛИКИ) в декабре 1964 года, получил квалификацию инженера-механика, по распределению уехал в Минск.
Работал инженером-оптиком на Минском механическом заводе имени С.И.Вавилова, бывший секретный военный завод, «почтовый ящик №42», изготавливающий перископы, прицелы, приборы ночного видения.
За время работы имел два свидетельства об изобретениях.
С 1959 года Арон Яковлевич начал писать песни на свои стихи, успел написать около 80-ти.
У Арика была яркая, короткая жизнь на полную отдачу. Он был из тех романтиков, кто не хотел и не мог делать карьеру, ему важнее ходить в походы, интереснее писать песни, чем диссертацию, для кого «дружба нам важнее, чем богатства мильон».
Благо, что начальство его любило, и Арик мог взять отпуск, когда ему было надо.
В выходные, в праздники, в отпуска уходя в лес, горы, тундру, молодые ребята 60-70 годов, выпадали временно из социума, из обыденщины и официальщины, уходили в брезентовые города и жили по своим нравственным законам, где всё было по самому большому счёту.
Набивали рюкзаки консервными банками, туда непременно попадал туристический топорик, спальник, палатка, аптечка, свитера. И со всем этим тяжёлым скарбом отправлялись в путь.
Рюкзак у Арика был самый тяжёлый, он и посуду мыл в походе и чистил закопчённые котелки и хворост таскал для костра. Брал на себя самую тяжёлую и грязную работу.
Арика любили не за песни. Песни давали известность. Его любили за открытый и добрый характер. Он обладал способностью привлекать к себе людей.
Теперь говорят, что туризм был скрытой и неосознанной формой социального протеста молодёжи против существующего несвободного строя. Может быть.
Был лауреатом конкурсов туристической песни I и II Всесоюзных походов молодёжи в Бресте-1965 и в Москве-1966 год, участвовал в Новосибирском фестивале в Академгородке-1968 года.
В 1965 году в районе Бреста состоялся первый Всесоюзный слёт туристов, на котором Арик спел свою песню «Ровесников следы».
На следующий день Арик и другие ребята сидели на скамеечке в крепости, и вдруг к ним подошёл Маршал Советского Союза Конев в сопровождении военных, и сказал:
-«Это не вам ли я вручал вчера премии за песни?»
Арик, ничуть не оробевший, ответил: «Нам»
— «А не могли бы вы спеть ещё раз?»
Арик окончил песню и Маршал спросил:
«Не из тех ли ты Круппов, сынок, с которыми я всю жизнь воевал?»
-«Иван Степанович, я из тех Круппов, которые Ваши знакомые фашисты, хотели полностью уничтожить, стереть с лица земли».
Пошутить Арик любил.
В то время бардовские песни были бешено популярны, из-за своей неподцензурности, из-за того, что в них выражалась свободная душа автора.
В то время выступали Высоцкий, Окуджава, Визбор, Городницкий, Ким, Кукин, Клячкин… А Арик был одним из них, таким же талантливым.
Был председателем первого минского клуба самодеятельной песни (КСП) «Свiязь». Увлекался горным туризмом и альпинизмом, участвовал в сложных походах по Саянам, Кольскому полуострову, Приполярному и Полярному Уралу.
Осенью 1971 года, Арик, планировал ещё поехать на IV Всесоюзный фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина – под Самару. Фестиваль проводится в форме туристического слёта, в условиях палаточного городка.
Главная концертная площадка фестиваля – плавучая сцена в форме гитары. Без Арика, в этот год собрались 5.5 тысяч участников из 18 городов. Арика, к этому времени – не было в живых, в марте он с товарищами ушёл в свой последний поход, в Саяны.
К сожалению, в Саянах, в 1971 году, всю зиму не было снега. Ребята выходили на маршрут пешком с лыжами за плечами. И вдруг повалил снег, густой, обильный. За день-два выпала вся зимняя норма. А пригрело солнце, всё же март, и загрохотали лавины.
Две лавины стали роковыми для девяти туристов из Белоруссии, где был и Арик Крупп.
25 марта 1971 года, Арон Крупп, вместе с восемью товарищами погиб под шквалом лавин на подступах к Пихтовому перевалу (Восточные Саяны).
Погибшие участники похода: Миша Корень, Аня Нехаева, Володя Скакун, Саша Носко, Вадим Казарин, Саша Фабриенко, Федя Гимеин, Игорь Корнеев.
Последним в цепочке шёл Игорь Корнеев. Он один остался жив. Несколько дней пытался откопать товарищей. Вокруг грохотали лавины. Поняв, что товарищей ему не спасти, Игорь оставил свои записки в палатке, отметил место запасной лыжей и пошёл обратно к людям.
Через 250 метров и его накрыло лавиной. Погибли все… Над ними был слой снега в 10-12 метров. Шансов спастись не было. Когда группа не вернулась в назначенный срок, на вертолёте вылетели спасатели.
Несколько недель в три смены искали туристов. Нашли сначала восьмерых и только позднее в мае девятого, когда начал таять снег обнаружилась рука с поднятой вверх палкой. Всех ребят похоронили в Минске, на Чижовском кладбище, поставили скромный обелиск.
« Уходим на маршрут. Сейчас придут олени, и мы пойдём. Фотоаппаратов у нас много, а снегу мало. Если не загнёмся, то, может, и передачу сделаем. Привет от всех! Меня зовут Арик Крупп».
Говоря о передаче, Арик имел в виду сюжет для телевизионной передачи «Ветер странствий»
Это были последние написанные им строки.
В 1993 году в Москве вышла тоненькая книжка всего 60 страничек, стихов и песен Арона Круппа с неброским названием «Сначала и потом», составленная женой Надеждой Крупп-Манацакановой.
Друзья хотели поставить Арику памятник. Саша Чуланов собрал деньги, а вскоре памятник был готов. О том, чтобы установить его в городе, не могло быть и речи.
Его поставили у дороги в Дзержинском районе. Народу собралось множество на его открытие. Но памятник этот не простоял и неделю. Его попросту снесли. Саша Чуланов попытался выяснить, кто занимается варварством.
И добрался туда, где знают всё. Очень уж компетентными во всём были эти органы. И услышал такое, что захотелось застрелиться.
Ему сказали: «Что ты мечешься? Ты хочешь, чтобы в районе, в котором родился рыцарь революции, стоял памятник какому-то еврею? Никто этого не допустит».
Свою песню: «Зима кончается почти…» известный барда Борис Щеглов, из Москвы, посвятил Арику Круппу:
«Зима кончается почти…»
«Памяти Арика Круппа»
Зима кончается почти
На мартовском дворе,
А ты Саянские хребты
Увидишь на заре
Тебе всё мало январей.
Тебе ль сидеть в тепле?
И ждёт гитара у дверей
В брезентовом чехле.
Но пять лавин перешагнуть
Одна ль нужна весна?
И ближний путь – не ближний путь
Ты выбрал, старина!
А песня, вот она, жива!
Прожгла снега и льды,
И в сердце падают слова –
Ровесника следы.
Такое ощущение, что Арик торопился жить, может быть предчувствовал?
Об этом говорят строки, из самой известной песни Арика: «Хочется жить».
«А всё-таки, всё-таки хочется жить, даже когда окончательно ясно, что выдуманные тобой миражи скоро погаснут, скоро погаснут…»
Арику Круппу было 33 года, когда он погиб, из них он только 12 лет занимался творчеством но он остался жив в своих стихах и песнях, которые оставил нам на светлую память о себе.
Из поэтического наследства Арона Круппа.
«Осенняя песня о зиме»
В небе крик журавлей – это песня осенняя,
Над печалью полей, над осенними тенями.
Я слежу, чуть дыша за полётом на юг.
Птичьи клинья спешат от метелей и вьюг.
И плывёт, чуть простуженный,
Птичий горестный крик
Над морями, над сушею
На чужой материк.
Ветер листья озёр полосует морщинами,
По утрам на костёр ставлю воду со льдинами.
И горят, и дрожат листья клёнов, берёз,
Не загасит пожар дождь потоками слёз.
Ветер сети связал в путях
Из осенних дождей,
Он запутал меня в сетях –
Ни надежд, ни путей.
Но ведь это дожди – а они уйдут,
Журавлей проводив, мир снегам отдадут.
И пойдут по снегам лыжные следы,
Нас ведь не испугать ватою из воды.
Это птицам лететь на юг,
Нам – их в путь провожать.
Это нам встречать время вьюг,
И сквозь вьюги бежать.
1965 год.
Опять над головой костёр качает дым,
Бредёт сквозь лес в обнимку тишина.
А мы идём искать ровесников следы,
Тех самых, кто на четверть века старше нас.
Им больше не стареть, и песни им не петь,
И что на сердце, никому не высказать.
Последние слова наткнулись на свинец,
Да не над всеми обелиски высятся.
А им хотелось хоть семи смертям назло,
Семь раз не умирают, дело верное,
Вперёд! – и встали в рост, и шли на танки в лоб
С винтовкой образца девяносто первого.
Давно отмыта гарь, развеялись дымы,
И временем земные раны сглажены.
Мы ищем на земле ровесников следы,
Пусть вечные огни горят для каждого.
Нам в памяти хранить простые имена,
Ни временем не смыть их, ни обманами,
Нам в памяти хранить и чаще вспоминать.
Ровесников, не быть вам безымянными.
1966 год.
«Демография»
«И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле»
Библия. Бытиё глава №1стих №28
А Москва – то полна населения,
А в Москве муравейная скученность,
Знать, в планированье размножения
Никакой нет системы научной.
А домой прилетевши, ринулся
Не к буфету, а к книжному шкафу я,
Ни стакашка, не приняв, принялся
Изучать, изучать демографию.
Прочитал я, что пишут учёные,
Что растёт, мол, растёт население,
А которые реакционные,
Те – по Мальтусу и без стеснения.
Не боюсь я за сытость публики:
Принесёт нам наука пользу,
Будем делать из дырок бублики,
Как московскую водку – гидролизом.
Лес повырубят, хоть он и нужен нам,
Ну а насчёт биосферы как же?
Вон квартиры все ниже и уже,
Да и тех не хватает на каждого.
А китайцы, друзья позапрошлые,
Размножаются, ох, размножаются.
Раньше были такие хорошие,
А теперь на Сибирь покушаются.
Ах, народы, ну на фиг вам
Размножение антинаучное?
Лучше ночью учить демографию,
Может, что-нибудь в мире улучшиться.
1967 год.
Шорох серых дождей,
Желтизна там, где было всё зелено.
Дни прошли, сколько ж дел
В суете не доделано?
Суета, как во сне,
Не туда всё заносит:
Прикоснулся к весне,
Оглянулся – уж осень.
Осень…
Сколько мыслей и слов
Суета задавила в зародыше!
Суета у столов,
Суетливые сборища.
Я – зарвавшийся мальчик.
Всё стремился к себе,
Оглянулся – стал дальше.
Дальше…
И не хочется петь!
Всё старо и не знаешь, о чём ещё.
И уже не успеешь,
Если просят о помощи.
Суетою обвит,
Как морскою травою:
Нет ни битв, ни любви –
Ни предатель, ни воин.
Ни воин…
Где-то плачет дитя,
Кто-то предан, а тот – в одиночестве.
Это всё не пустяк,
Если можешь помочь ещё!
Ночь над миром лежит,
Загораются звёзды.
Продолжается жизнь,
Оглянуться не поздно!
Не поздно!
1970 год.
Мы уезжаем, до свидания, город,
Колёсам долго стыки рельс толочь,
Тебе – переживать прощанья горечь,
А нам – идти в полуденную ночь.
Значит надо уехать, значит, ждёт нас пурга,
Переходы и песни, да белые вьюги.
Пусть товарищи выпьют за ушедших в снега,
Убежавших по зову Полярного круга.
Полярный круг, ну что это такое?
Условная, придуманная нить,
А потому-то не даёт покоя,
Зачем-то чем-то нас к себе манит.
Значит, надо уехать, значит, ждёт нас пурга,
Переходы и песни, да белые вьюги.
Пусть товарищи выпьют за ушедших в снега
Убежавших по зову Полярного круга.
В края, где ни дорог нет, ни тропинок,
Где гребни гор дырявят облака.
Стоят там молчаливые Хибины,
Подставив ветру белые бока.
Воротники там от дыханья седы,
Там поровну на всех и груз и грусть,
И вышедший с полотен Кента Север
Ветров объятьем бросится на грудь.
Значит, надо уехать, значит, ждёт нас пурга,
Переходы и песни, да белые вьюги.
Пусть товарищи выпьют за ушедших в снега,
Убежавших по зову Полярного круга.
1967 год.
Здоровье. Человек. Природа.
Непознанные аспекты религии, астрологии, жизни людей и влияние их на здоровье.
Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного.
Прости меня грешного, Боже, что мало или совсем не молюсь Тебе.
30 октября 2017 г.
Новосибирский фестиваль 1968:
Авторская песня сегодня далеко ушла от лесных полян, окончательно превратившись из социального феномена в культурный. Тысячными тиражами издаются диски, плодятся творческие объединения, бесперебойно работают бард-кафе, все новые и новые авторы с гитарами наперевес штурмуют прославленные площадки. Но, словно в пику всеобщему процветанию, люди, стоявшие у истоков движения КСП, констатируют вырождение жанра. Так ли это? Чтобы разобраться, вернемся к первым кострам — туда, где пел свои песни Арик Крупп.
Арон Яковлевич Крупп родился в 1937 году в Даугавпилсе, в обычной еврейской семье. Его отец был юристом, мама — преподавательницей английского. Круппов не настигла оккупация — они успели эвакуироваться в Среднюю Азию, а после войны семья вернулась в уже советскую Прибалтику. Надо сказать, что власти отнюдь не радовались возвращению недобитой буржуазной интеллигенции. С большим трудом Якову Круппу удалось найти работу в Лиепае, еще недавно называвшейся Либавой. Там семья и поселилась. Арик, окончив школу в 1955 году и стал студентом Ленинградского института киноинженеров. Примерно к тем же годам относится и самая известная из его ранних песен. До сих пор люди удивляются, узнав, что Крупп — автор знаменитой «Сигареты», сразу же легко и непринужденно вписавшейся в лагерно-уличный фольклор, который сейчас принято называть «шансоном».
Шансонье из него, к счастью, не получилось. Впрочем, ведущего инженера тоже, хотя все предпосылки к тому были: на счету Круппа несколько запатентованных изобретений. Его настойчиво упрашивали, почти умоляли заняться наконец карьерой. Крупп с не меньшей настойчивостью ее избегал. Он вообще ничего для себя не «пробивал». Не пошел в аспирантуру. Восемь лет гнездился на общажной койке, хотя мог бы получить квартиру. Мог охмурить любую девушку, но вместо этого трепетно влюблялся в самых недоступных. Патологический бессребреник, Крупп был из тех, про кого говорят: «не умеет жить». Нет, жить Крупп умел, как никто другой. Довольствуясь малым, радовался мгновению, щедро раздаривая себя. Его все любили: он был очень органичен и в песнях, и в общении. Он все делал весело и просто, абсолютно не заботясь, что о нем подумают. От этой дзенской простоты голова шла кругом что у друзей, что у начальства. Никто не знал, на какую полочку его пристроить. Инженер — тогда зачем регулярно сбегает в походы? Альпинист-спасатель? Тогда почему на заводе пашет? Поэт? Но поэты должны состоять в специальных объединениях. Тогда появится имя, можно будет печататься. Единственная повесть Круппа долго пылилась в редакции «Немана». Лишь некоторые из стихов да рассказ «Хадата» вышли при жизни. Для них не находилось идеологически выверенной вывески. А штамповать одинаковые, как болванки, песенки про прелесть таежных строек было тошно.
Самое удивительное, что о тайге и тундре Крупп как раз и писал, почти все его песни — про север, палатки, странствия. Сегодня они кажутся старомодными, молодое поколение отметает их, не вслушиваясь, — и напрасно, ибо ни у кого из именитых основателей бард-движения нет столь ясного ответа на вызов времени. Ни Окуджава, ни Визбор, ни Городницкий не объясняют одной странной вещи, неизбежно всплывающей при мысли о шестидесятничестве: отчего русская интеллигенция бросилась в леса? Не хватало искренней романтики, свободы, собственного подвига? Что ж, оно и верно. Но все же это поверхностные причины при всей их объективности. «Есть десяток звезд над головой». Для того чтобы создать гениальную бессмертную строчку, иногда достаточно простой творческой честности. Десяток звезд. Ночь, север, и ты один. Один? Вот вам и разгадка. Только там, в странствиях, вдали от давящих городов, человек мог оказаться наедине с собственной душой. Атеистическому поколению, лишенному Б-га, это уединение было необходимо, как кислород. Не будь его, душа оказалась бы утрачена.
«Тундра, ты мысли в слова облекать,
Думать о ближних меня научи».
Что это, как не молитва?
И, как положено в серьезной религиозной практике, подлинность веры проверяется близостью смерти. Для этого нужны горы, ледники, безразличные полярные снега, в которых кто-то ждет помощи. Здесь, на краю гибели, все наносное, ненастоящее, все, чем оброс в суете городов, не видящих неба, отсеивается. Остается правда. Песни — лишь словесный ее оттиск, более или менее точный, своеобразный «побочный эффект» строгой проверки на дорогах, растущий по мере приближения к городам. Когда переживание правды ослабеет (а до нового маршрута еще далеко!), песня поможет его восстановить. Но в хмуром и суетном бетонном мире остаются городские друзья, любимые — те самые ближние, ради которых ты отправился испытывать себя. Ты им нужен, у них тысячи нужд и забот, и без тебя им никак.
. Его рвали на части, как героя «Марсианских хроник». Он должен был принадлежать всем сразу, потому что никого не мог предать, ведь горы предательства не прощают. И петь предатель не имеет права.
Одна из любимых шуток русского «коллективного бессознательного» — жесткая обратная связь слова с судьбой. Крупп принимал ее как данность, даже не пытаясь отделить поэтическую реальность от повседневной. Будучи хорошим инженером, последовательно проверял стихи на собственной шкуре. И, поскольку в творчестве не было места компромиссу, не возникло его и в реальности.
. Тогда, в 70-м, все стало налаживаться. У Круппа появилась семья. Неустроенность, казалось, закончилась: друзья помогли собрать на кооператив. Туристская тематика отошла на второй план, уступая место глубокой и сильной философской лирике. Созревшая душа наконец обрела собственный неповторимый голос. Круппу тридцать три — возраст, когда мужчина из ученика и воина становится хозяином земли.
. Он погиб под лавиной 25 марта 71 года в тренировочном походе у перевала Пихтовый, в Саянах.