Атомная отрасль что это
Атомная отрасль что это
Мобильная версия энциклопедии:
Введение
Для современной России атомная отрасль приобрела исключительное значение – по целому ряду причин. Начать с того, что наша страна, как и многие другие, планирует постепенно снижать объемы полезных ископаемых, сжигаемых в котлах тепловых электростанций, которые выбрасывают в воздух углекислый газ вместе с букетом других загрязнителей. А учитывая, что продвижение альтернативной «зеленой» энергетики в наших краях идет ни шатко, ни валко, атомные станции выходят на первый план в качестве источников экологически чистой энергии. И сейчас масштабы «атомной стройки» по размаху сравнимы с временами расцвета отечественной ядерной индустрии, пришедшегося на семидесятые и восьмидесятые годы прошлого века.
Надо добавить, что интерес к нашим технологиям вовсе не ограничивается границами России. Во всем мире десятки государств нацелились на развитие ядерной энергетики, причем многие страны – как ближайшие соседи, так и дальние партнеры – делают ставку именно на российский «мирный атом».
Сегодня возведение ядерных энергоблоков под флагом Росатома идет в Китае, Индии, Беларуси, Иране, Бангладеше; на очереди – Финляндия, Венгрия, Турция, Вьетнам. Масштабы работ действительно впечатляют: к слову, кроме Росатома, больше никто в мире пока не решается вести строительство на стольких площадках сразу. Сверх того, усиленно налаживается сотрудничество с рядом других стран: Бразилией, Саудовской Аравией, Египтом, ЮАР, Аргентиной, Индонезией, Малайзией, Нигерией и прочими игроками, желающими обладать ядерной энергетикой. И здесь есть все шансы на успех.
Многочисленные атомные станции – построенные, строящиеся или еще только проектируемые специалистами Росатома – должны быть обеспечены ядерным топливом, основой которого является обогащенный уран. На сегодняшний день Росатом удерживает лидирующие позиции и в данной области. Не все об этом знают, но газовые центрифуги, установленные на отечественных обогатительных предприятиях, воплощают самую совершенную, самую эффективную на текущий момент технологию. Благодаря ей, наша атомная отрасль занимает львиную долю на мировом рынке обогащения урана – более одной трети (!), – и планирует «откусить» еще.
Кроме того, одним из условий успешного развития отрасли является освоение новых урановых месторождений. Учитывая размах строительства АЭС – как в России, так и за границей, – приходится констатировать, что собственных запасов будет маловато – недостаточно для обеспечения всех наших проектов. Именно поэтому Росатом в свое время активно занялся расширением добычи за рубежом, достигнув в этом деле неплохих результатов. Так, Казахстан в последние годы выбился в мировые лидеры по добыче природного урана во многом благодаря участию Росатома в эксплуатации ряда совместных предприятий. Но эти предприятия, в свою очередь, являются частью еще более глобальной системы – компании «Юраниум Уан Инк.», объединившей все зарубежные проекты по добыче урана, которыми ведает Росатом. Англоязычное название не должно настораживать: это – стопроцентно наша компания. На сегодняшний день «Юраниум Уан» владеет месторождениями в Казахстане и США, а также занимается перспективными проектами в Южной Африке.
Помимо ядерной энергетики, одним из важнейших векторов деятельности отечественной атомной отрасли является кораблестроение. С одной стороны, речь идет о чисто мирных сферах. Атомный ледокольный флот, которым ныне обладает Россия, – это уникальный, не имеющий аналогов комплекс: все прочие государства, пытавшиеся отправить «мирный атом» в плавание, потерпели неудачу. Сегодня, как и в советские времена, атомные ледоколы рассматриваются в качестве ключа к богатствам Арктики и Крайнего Севера: мощные корабли, способные много месяцев работать без «дозаправки», дают возможность значительно расширить сроки навигации по Северному морскому пути.
В конце прошлого века «морская» составляющая атомной отрасли оказалась в глубоком загоне, но сейчас ситуация в значительной степени выправилась. Уже спущены на воду первые представители атомных субмарин четвертого поколения: подводные лодки классов «Борей» и «Ясень». На верфях Балтийского завода в Санкт-Петербурге заложено два новых атомных ледокола проекта «ЛК-60Я». В общем, работа движется, и это добавляет оптимизма.
Надо бы упомянуть и о том, что деятельность российских атомщиков в новом веке обусловила столь немаловажный эффект, как «потепление» отношения со стороны общественности. В самом деле, еще не так давно наша атомная отрасль ассоциировалась в основном с «негативом»: радиационными авариями, угрозой облучения, смертельными заболеваниями. Но за последний период, похоже, удалось переломить сложившиеся мрачные стереотипы. В частности, это проявляется в молодежной среде. Известно, что современное поколение очень чутко реагирует на успех: на практике это выражается в том, что выпускники школ, некогда обходившие «ядерные» специальности стороной («туда не пойдем: у них там радиация!»), сейчас с возросшим интересом изучают информацию о профильных вузах Росатома. Это и неудивительно: в перспективе многие не прочь стать частью крупной, авторитетной компании, нацеленной в будущее.
Даже охват лишь основных этапов и направлений деятельности Росатома, этого «государства в государстве», потребует целой энциклопедии. Собственно, это издание – и есть попытка «написать портрет» атомной отрасли. Точнее, даже не портрет, а набросок, который все же позволит получить ответы на основные вопросы.
С чего все начиналось? Как мировой науке стало известно о силах, скрытых в ядре атома? Когда отечественные ученые занялись укрощением атомной энергии? Какие рекорды были поставлены нашими атомщиками? Какие ошибки были ими допущены, и каковы гарантии, что эти ошибки не будут повторены впредь? Что можно сказать об успехах Росатома в наступившем тысячелетии, о ближайших и отдаленных перспективах его развития? Именно об этом и пойдет речь дальше.
Хотелось бы надеяться, что информация, изложенная в этой книге, позволит читателю составить более-менее целостный образ, отражающий суть отечественной атомной отрасли, – и понять, откуда она взялась, чего достигла и к чему стремится.
Атомная энергетика — перспективы, экономика, общественное восприятие
Ко дню энергетика месяц назад я дал большое интервью об атомной энергетике, ее состоянии сегодня, перспективах, плюсах и минусах, рисках, экономике, экологии и общественном восприятии. Думаю, это будет небезынтересно моим читателям, интересующимся этой темой. Оригинал интервью для екатеринбургского издания ItsMyCity тут. Но тут я выкладываю чуть расширенную и уточненную версию.
— Сегодня на атомную промышленность есть два крайних взгляда. С одной стороны, есть те, кто видят в ней абсолютную угрозу, утверждают, что безопасных АЭС не бывает, на любой из них в любой момент может произойти авария с серьезными последствиями. Сторонники противоположной точки зрения уверены в полной безопасности современных атомных станций, ссылаясь на пример реакторов ВВЭР-1200. На какой позиции стоите вы, и насколько опасны те АЭС, которые есть в мире и России?
—Я не сторонник крайних взглядов. Моя позиция ближе ко второй, но с важным уточнением. Не бывает полной и абсолютной безопасности. Любая техника может отказать, и инженеры и проектанты атомных станций знают это лучше, чем кто-либо. Атомная станция — это очень сложная и действительно потенциально опасная система. Цена ошибки там высока. Но люди имеют опыт создания таких систем безопасными. Просто вы рассчитываете риски отказов, рассматриваете самые невероятные сценарии аварий и закладываете в проект меры компенсации для них, делаете большой запас прочности важных элементов, дублируете все важные системы защиты и т.д. Такой же подход применяется, например, в авиации или других опасных производствах. Т.е. какое-то оборудование может сломаться, но в итоге это не приведет к аварии или катастрофе, потому что у вас есть план и резерв на этот случай, и порой не один. В стоимости АЭС системы безопасности составляют значительную величину, чуть ли не половину.
Я недавно смотрел статистику по авариям на наших электростанциях, хотя точнее сказать по отказам оборудования. На АЭС в этом году приходится лишь 2% отказов, хотя их доля в выработке электроэнергии в стране почти 20%. При этом ни один отказ не сопровождался угрозой радиационных аварий. Обычно это выход из строя какого-то электротехнического оборудования, не влияющего на ядерную безопасность, ну, например, отказ трансформатора, которые есть на любой электростанции. Но мы видим, что даже по таким отказам не влияющих на радиационную безопасность элементов АЭС оказываются куда надежнее. И, кстати, когда в новостях мы читаем об остановке какого-то энергоблока АЭС, это тоже говорит о приоритете безопасности – т.е. автоматика постоянно отслеживает работу всех систем и если видит что что-то идет не так, срабатывает даже без участия человека, перестраховываясь до выяснения причин. Такие остановы происходят на АЭС во всем мире, на наших АЭС несколько раз в год, и их число с годами снижается. Часто это ложные срабатывания из-за отказа какого-то датчика. Хотя в СМИ обычно каждый такой останов блока подается как авария или угроза крупной аварии на АЭС, чем он, конечно, не является.
Но и старые и новые блоки обладают очень низкой вероятностью тяжелых аварий. Риск погибнуть в ДТП в тысячи раз выше. Результат мы видим, так как каждый год в мире на дорогах погибает почти полтора миллиона человек. Риск погибнуть в авиакатастрофе гораздо меньше, но многие боятся самолетов. То же касается и АЭС. Яркие события, будь то авиакатастрофа или Чернобыль, надолго запоминаются и пугают. А то что кажется привычным уже не так страшно.
Но статистика и научные исследования говорят о том, что даже с учетом жертв Чернобыля (порядка 4000 человек по данным ВОЗ) и Фукусимы (максимум 1 от заболеваний, связанных с облучением и несколько сот из-за стресса при эвакуации, и это на фоне 18 тыс. погибших от самого цунами), атомная энергетика является одним из самых безопасных способов получения электроэнергии.
Статистика смертей на 1 ТВт*ч произведенной электроэнергии по разным типам генерации. Источник: Ourworldindata.org
Так что да, атомную энергетику нельзя назвать абсолютно безопасной, но она вопреки частому заблуждению, гораздо безопаснее других видов энергетики, и даже по данным исследования уже спасла жизни почти 1,8 млн человек за счет сокращения выбросов, которые иначе были бы произведены станциями на угле, газе или мазуте.
— Но кроме внутренней технической системы АЭС, еще может быть и внешнее влияние. Например, теракты, крупные природные катастрофы… В этой части насколько защищены АЭС?
— Тогда как вы оцените то, что ряд европейских стран уже давно отказались от АЭС, а ряд планируют поэтапно закрыть уже действующие. Причем не только европейские страны. В азиатской части планеты, например, в 2016 году Вьетнам отказался от строительства первой в стране АЭС с помощью России.
— Да, есть ряд таких стран. Германия следует плану полного закрытия АЭС в 2022 году. По этому пути идет и Бельгия. Италия и Литва ранее уже отказалась от атомной энергетики. Это их выбор, и они имеют на него право, у них наверняка есть для этого аргументы. Но не стоит думать, что это единственно верный вариант и опция. Германия, конечно, любимый пример антиядерных активистов, но есть и контрпримеры. Только в Европе Франция, Великобритания, Финляндия, Чехия, Венгрия, Украина, да и Россия, в конце концов, видят атомную энергетику как важную составляющую своего энергобаланса. В этих странах уже есть АЭС и они строят или планируют строить новые. Кроме того, появляются новые страны, где строят первые АЭС. В этом году заработала первая АЭС в Объединенных арабских эмиратах, идет запуск АЭС в Белоруссии, строятся первые АЭС в Турции, Бангладеш, Египте.
Но надо понимать, что у каждого решения есть цена, свои плюсы и минусы. Например, закрывшая АЭС Италия на текущий момент главный импортер электроэнергии в Европе. Причем покупает она ее во Франции, где 70 % электроэнергии вырабатывается на АЭС. Закупается во Франции и Германия. Литва, закрывшая в 2010-м году по требованию Евросоюза АЭС «Игналина» с реакторами чернобыльского типа, сейчас импортирует 70% электричества. А атомная Франция по итогам прошлого года является крупнейшим экспортером электроэнергии в Европе.
Другой аспект решения по атому связан с выбросами. Многие страны ставят своей целью существенно сократить выбросы углекислого газа (CO2) в ближайшие десятилетия для выполнения Парижских соглашений по климату. Энергетика и транспорт на основе углеводородов и угля – главные источники выбросов. Отсюда и программы по развитию электроавтомобилей, и развитие низкоуглеродных возобновляемых источников энергии (ВИЭ) с использованием энергии солнца и ветра. ВИЭ должны заменить тепловые электростанции, в первую очередь на угле, который дает в два раза больше выбросов, чем сжигание газа.
Однако атомная энергетика тоже относится к низкоуглеродным. Так же, как и солнечные и ветровые, в процессе самой работы АЭС выбросов CO2 не производит, они происходят при строительстве, выводе из эксплуатации и производстве топлива. Однако их уровень сопоставим с выбросами ВИЭ и в сотни раз ниже традиционных тепловых станций. Поэтому то многие страны и рассматривают атомную энергетику как важную составляющую своего энергобаланса, без которых нужного снижения выбросов не достичь. Например, избранный президент США Джо Байден, который заявляет что в своих решениях будет больше описаться на науку, чем его предшественник Трамп, в своем амбициозном плане по переводу американской экономики на зеленый курс планирует поддерживать и ВИЭ и атомную энергетику. Сейчас в США больше половины всей низкоуглеродной энергии получают на АЭС. Несколько недель назад Борис Джонсон, премьер-министр Великобритании, тоже озвучил план из 10 пунктов по декарбонизации страны. И там указаны и ветровая, и водородная, и атомная энергетика, как важные оставляющих так называемой зеленой промышленной революции. Кстати, солнечной энергетики в этом плане нет.
Но что мы видим в Германии. Она тоже работает над сокращением выбросов и достигла больших успехов в получении энергии солнца и ветра. Сейчас они дают почти 40% электроэнергии. Но их развитие пока не компенсирует закрытие АЭС, поэтому они продолжают жечь много угля и газа. И по прогнозам даже через 10 лет Германия будет давать треть всех выбросов Европы, оставаясь одним из лидеров по удельным выбросам CO2 на произведенный киловатт*час электроэнергии. Во Франции же уже сейчас удельные выбросы в 10 раз ниже, а электроэнергия почти в два раза дешевле… Поэтому отказаться от АЭС, конечно, можно, но надо взвешивать сроки и стоимость альтернатив.
Кстати, у нас такое сложно представить, у нас обычно протестуют только против, но на западе есть общественные организации вроде Mothers for Nuclear или гражданские кампании вроде Stand up for Nuclear, которые выступают как раз за сохранение и развитие атомной энергетики как важной составляющей климатического ответа.
Фото с одной из акций в поддержку атомной энергетики в рамках кампании Stand up for Nuclear. Фото: Standupfornuclear.org
Но в целом доля выработки АЭС в Европе в будущем будет постепенно снижаться. Уже сейчас центр развития атомной энергетики переместился в развивающиеся страны Азии, которые активно наращивают потребление электроэнергии. В первую очередь это Китай, который с 1990-го года увеличил потребление электроэнергии в 10 раз, тогда как во всем мире оно за это время выросло лишь в 2,5 раза. Поэтому они строят все виды электростанций, в том числе и на угле, но тоже заявляют о целях по снижению выбросов. Поэтому опережающими темпами они строят и ветровые и солнечные и атомные станции, являясь в силу масштаба мировыми лидерами по ежегодному приросту таких видов генерации. Пару лет назад Китай обогнал по мощностям АЭС Россию и такими темпами в ближайшие десятилетия догонит и обгонит и Францию и США. Из 52 строящихся сейчас по всему миру энергоблоков АЭС 11 строят в Китае.
Если говорить про весь мир целиком, то по прогнозу Международного агентства по атомной энергии, к 2050-му году производство электроэнергии всеми АЭС мира вырастет в худшем случае на 11%, в лучшем – в 2,2 раза. При этом доля атомного электричества от всех источников будет в диапазоне 5,7-11,2% по сравнению с нынешними 10,4%.
— Еще один аспект критики АЭС — это их рентабельность. Электроэнергия оказывается дорогой. Причина этого — договоры на поставку мощности (ДПМ), которые гарантируют возврат инвестиций за счет повышенных платежей потребителей. Подробнее: https://www.kommersant.ru/doc/4074420 Как вы это объясните?
Не соглашусь насчет дороговизны, но тут надо будет много чего объяснить. Насколько я понимаю, если брать усредненные цифры, то в России самая низкая себестоимость производства электроэнергии у гидроэлектростанций и современных станций на газе, но это пока газ в стране дешевый и цены на него регулируются. Затем по себестоимости идет атом, затем уголь, и самое дорогое у нас пока – это возобновляемые источники. Но к конечной цене электроэнергии для потребителей на самом деле это имеет мало отношения, поскольку в нее заложена масса нерыночных составляющих. Население же вообще покупает электричество по сниженным фиксированным тарифам, а разницу в несколько сот миллиардов рублей в год оплачивает промышленность за счет более высоких тарифов. Так у нас государство якобы заботится о людях, регулируя внутренний рынок как электричества, так и газа, а теперь вон и до продуктов добрались. Правда при этом снижаются стимулы к повышению энергоэффективности и повышается нагрузка на бизнес. Вот бизнес и пытается хоть в чем-то облегчить себе жизнь, периодически жалуясь на высокие платы по ДПМ.
Чтобы объяснить, что такое ДПМ, о которых вы спрашиваете, надо немного окунуться в историю. Дело в том, что рынок электроэнергии в силу специфики товара, который нельзя хранить и надо производить столько же сколько потребляется в любой момент времени, устроен очень непросто. А уж российский с его историей и регулированием и подавно.
До 2008 года энергетика у нас вообще была монополизирована в виде РАО «ЕЭС России» во главе с Анатолием Чубайсом, которое управляло и большинством электростанций (кроме атомных), и сетями. Затем эту монополию реформировали и разделили, выделив централизованные сети и диспетчерские службы, а сбыт и производство тепла и электроэнергии вывели на рынок, чтобы новые собственники конкурировали. Предполагалось, что это позволит привлечь в отрасль инвестиции и модернизировать электростанции. Однако цены на электроэнергию поднимать не хотели, и в итоге инвесторы не спешили вкладываться, т.к. не могли окупить вложения. В результате разработали программу ДПМ – договоров поставки мощности. Т.е. грубо говоря, государством была разработана схема где и какие станции нужны, и тем, кто готов был их построить гарантировали ускоренный, за 10 лет, возврат инвестиций за счет прямых выплат от участников рынка. Т.е. к цене за электроэнергию добавлялась еще одна фиксированная надбавка, которых и без того хватает, за эти построенные мощности по договорам ДПМ.
Тут наверно стоит сказать пару слов об экономике АЭС. Себестоимость электричества любой станции складывается из капитальных затрат – на строительство самой станции, или ее вывод из эксплуатации, как с АЭС, и переменных – на обслуживание, зарплаты, топливо и т.д. У АЭС высокие капитальные затраты (до 70% в цене энергии), поскольку это сложный объект большой мощности, который строят минимум лет 5-7. Стоимость одного такого блока в России около 150-200 млрд рублей, хотя, когда мы строим его за границей в «чистом поле» цена вырастает до 5 млрд долларов.
Но у АЭС низкие переменные затраты, даже с учетом затрат на утилизацию топлива, и очень длинный срок службы – у новых блоков это минимум 50-60 лет работы с возможностью продления до 80, что в разы больше тепловых станций и ВИЭ. При этом АЭС гораздо эффективнее использует свою мощность, работая в среднем на 80% от максимальной, что в разы больше других станций. Т.е. большие капитальные затраты АЭС окупаются со временем и себестоимость огромного количества произведенного атомного электричества вполне сопоставима с другими видами генерации. Но стоимость «входного билета» на атомный рынок высокая, это правда.
Если мы посмотрим новости про Росатом, то часто прочитаем в заголовках, что он просит денег из бюджета. Например, здесь. Зачем, если продавать электроэнергию получается выгодно?
Ну у нас так устроена экономика, что много кто просит денег из бюджета. Тем более госкорпорации, которые по определению выполняют какие-то важные для государства функции, в том числе оборонного значения, и параллельно делают что-то на рыночных условиях. Я сейчас не говорю, что это хорошо или плохо, просто констатирую факт.
Эксплуатацией всех 11 АЭС внутри страны занимается конкретная структура внутри Росатома – концерн Росэнергоатом. И насколько я понимаю, Росэнергоатом вполне прибыльная компания, которая зарабатывает на рынке электроэнергии по существующим на нем правилам. Хотя формы субсидирования наверняка есть, как и для других крупных инфраструктурных компаний, да и внутри Росатома многие вещи и направления пересекаются.
При этом тот пример, на который вы ссылаетесь, касается «просьбы» денег не на АЭС, а на исследовательский реактор МБИР. Внутри Росатома им занимается не Росэнергоатом. Этот реактор конечно важен и для проектирования будущих АЭС, но важен и для науки, и, для международного сотрудничества. Так что его вполне могут вписать в какую-нибудь госпрограмму по развитию науки и профинансировать в рамках нее. Так же финансируются многие другие инфраструктурные объекты.
Что касается рентабельности АЭС в других странах, то вот цитата из немецкого издания: «Немецкий энергетический концерн RWE, один из крупнейших в Европе, отказался от ряда проектов строительства новых АЭС. Главный стратег RWE Томас Бирр (Thomas Birr) в интервью DW делает упор на финансовые риски: «АЭС—- чрезвычайно дорогой вид производства энергии. Сроки и процедуры планирования, допусков и строительства затяжные и дорогостоящие. Если вы сегодня примете решение построить реактор, причем все равно, в какой стране мира, приносить деньги он начнет не раньше, чем через 12-15 лет».
Ну как я уже говорил, действительно АЭС окупаются не быстро, и входной билет на этот рынок дорогой. Поэтому крупные инфраструктурные объекты энергетики, в том числе АЭС, зачастую поддерживаются государством исходя из стратегических задач. Например, по снижению выбросов или развитию каких-то отраслей промышленности. Причем не столько прямым финансированием, сколько помощью с прохождением регуляторных процедур и гарантиями или условиями для привлечения средств. Это нужно для поддержки запуска проекта, потом инвесторы получат свою прибыль.
Но тут опять же не надо путать стоимость самой станции и стоимость электроэнергии. По параметру LCOE (Levelized Cost of Electricity), т.е. усредненным по всему жизненному циклу станции затратам, и капитальным и переменным, по которым принято сравнивать различные виды генерации, АЭС не везде, но в ряде регионов вполне конкурентоспособны. Экономически АЭС вполне привлекательны во Франции, Великобритании, Южной Корее, Китае, Индии и других странах. В России тоже, хотя у нас есть дешевый газ. В США сланцевая революция тоже сделала газовую генерацию более выгодной в ряде случаев. При этом самое выгодное в финансовом плане – это продление сроков службы действующих реакторов АЭС.
Средние величины себестоимости электроэнергии (LCOE) для разных видов генерации в разных странах. Данные World Nuclear Association.
Хотя надо понимать, что для каждой страны и региона относительная привлекательность и стоимость разных видов генерации будет разной. Это будет зависеть и от особенностей устройства рынка электроэнергии и тарифов, и от политики государства и наличия различных стимулирующих механизмов, и от природных и географических особенностей, и от доступности ресурсов и технологий.
Есть еще одна важная особенность, почему сейчас стоимость АЭС высока. Как раз идет технологический переход и в последние 10 лет строятся реакторы новых поколений – те самые III+. А всегда, когда вы строите что-то новое в первый раз, оно получается и дольше и дороже. Французы строят свой первый новый реактор EPR-1600 в Финляндии уже 15 лет с огромным перерасходом. В США, после нескольких десятилетий перерыва в строительстве, пытались построить две новые АЭС. АЭС Summer так и не закончили, т.к. компетенция утеряна, сроки сорваны и инвесторы отказались участвовать в проекте. А вторую, АЭС Vogtle с двумя реакторами, должны в следующем году запустить. У нас тоже были сложности и задержки со строительством новых уникальных единичных объектов – того же энергоблока БН-800 на Белоярской АЭС или плавучей АЭС. Но когда вы начинаете строить блоки серийно, как Росатом сейчас строит ВВЭР-1200, или как китайцы строят свои энергоблоки, или как те же французы сейчас запускают серию EPR-1600 в Великобритании, они получаются и быстрее, и дешевле за счет накопления опыта и оптимизации. Так что в будущем и стоимость, и сроки строительства этих серийных блоков должны снижаться. Уже сейчас серийные южнокорейские и китайские блоки в 2-3 раза дешевле западноевропейских. Российские ВВЭР-1200 где-то посередине.
Кроме того, существует интересное направление новых малых АЭС, новых модульных реакторов малой мощности и на новых принципах. Это сотни стартапов по всему миру, в один из которых, TerraPower, вкладывается Билл Гейтс. Они могут изменить лицо атомной энергетики будущего, сделав ее более распределенной и доступной, в том числе за счет снижения цены «входного билета».
— На ваш взгляд, может ли за критикой атомной промышленности (или как иногда говорят защитники АЭС «информационными атаками») стоять политика? Может быть, кому-нибудь выгодно ослабление атомной промышленности России?
— У любого процесса есть те, кому это выгодно, но это не значит, что они эти процессы инициируют. Понятно, что и среди мировых атомных компаний, и среди различных видов генерации есть конкуренция. Мне доводилось слышать от разных людей в Росатоме о том, что на них ведется информационная атака. Не знаю, может у них была об этом какая-то информация, у меня таких данных нет. Но я думаю, что это в любом случае не определяющий фактор. Всегда проще объяснить критику в свой адрес тем что это чей-то заказ, но мне кажется, что в любом случае на критику надо реагировать исходя из ее содержания, а не источника или его мотивации.
Тем более что значит критика? Если говорить об атомной энергетике как технологии, то у нее, как и у любой технологии есть, как плюсы так и минусы, и о них надо знать, понимать их и уметь объяснять как вы с ними работаете, какие технические решения принимаются для их минимизации. Много вопросов есть и к экономике, и к организации взаимодействия с общественностью, которые зачастую связаны не с технологией атомной энергетики вообще, а с тем как это делается в России в виде госкорпорации со всеми вытекающими последствиями в виде подозрения и недоверия граждан к властям и госструктурам. В этом смысле Росатом – это часть нашего общества со всеми его проблемами.
— Тогда насколько серьезно атомной энергетике угрожает радикальный экологизм, призывы срочно все закрыть и запретить?
— Ну позиция «срочно все закрыть и запретить» – это действительно радикальная позиция. На мой взгляд такого рода радикализм вреден просто потому что он основан в большей степени на эмоциях и страхах, а не на рациональном анализе и научных данных. Надо взвешивать альтернативы, оценивать риски, плюсы и минусы разных вариантов, а не искать простые решения. У сложных и комплексных проблем их как правило не бывает. А выбор энергетической стратегии — это, несомненно, сложная проблема. Я уже описывал сложности подобного отказа в Германии и то что этот подход не единственно возможный в мире.
Но если говорить об антиядерном радикализме, выступающем за запрет и закрытие, то, на мой взгляд, иногда он уже становится просто антинаучным и похожим на «охоту на ведьм». Люди просто требуют запретить все что связано с атомом и радиацией, потому что это на их взгляд очень опасно, даже не очень понимая, как это все работает и воздействует на здоровье. Увы, и у нас в стране и в мире хватает людей, которым легко «продать» идею страшной радиации, так же как и идеи антипрививочников, противников ГМО, отрицателей ВИЧ и короновируса, да и любые теории заговора. Опять же, яркие картинки разрушенного реактора Чернобыля и прочих аварий у всех в памяти, так что аргументов для особо впечатлительных навалом.
Конечно, это лишь речь о самых радикальных проявлениях. Не все антиядерные активисты придерживаются таких взглядов, есть совершенно обоснованные вопросы, которые важно обсуждать и проговаривать. Но мне на самом деле больно наблюдать как экологический протест, как и любой другой в нашей стране, становится все более радикальным. Мы живем в стране, где 20 лет подавляется гражданская активность, устраняется политическая конкуренция и независимые общественные организации. Экологические не исключение – они почти все объявлены иностранными агентами. Парламент уже давно не место для дискуссий, как и любая поселковая дума. У людей масса наглядных примеров, когда власти их не слышат, не учитывают их мнение, да элементарно не умеют с ними общаться. Люди ждут что их обманут, скроют правду, обворуют. Так что не удивительно, что когда на Камчатке случается экологическая катастрофа – люди долго не думая обвиняют власти или военных, хотя потом выясняется что это не совсем так. Или это недоверие к нашей вакцине от коронавируса. Объективно, она не хуже других вакцин, но масса вранья от властей по поводу эпидемии делают ее заложником ситуации и формируют негативное к ней отношение. Недавно нас земляк Леня Волков метко назвал этот эффект «фактором П». В атомной отрасли тоже полно таких примеров предвзятого негативного отношения. Например, ввоз ОГФУ из Германии, с которым я долго разбирался (вот серия моих публикаций на эту тему), у нас многие сразу объявили коррупционным проектом властей по превращению страны в ядерную помойку. И попробуй кому что объясни.
Потеряна культура диалога власти и общества, если она вообще у нас в стране была. Мало кому хочется реально разбираться в сложных процессах, общество поляризовано – ты либо с нами, либо против нас. Росатом заложник того что к нему относятся с недоверием как к части властной вертикали. Но и он тоже частично оправдывает это отношение, так как не любит выносить сор из избы и говорить обо всех проблемах публично, несмотря на заявления об открытости. А реальные проблемы есть и их надо обсуждать. Но подозрения и недоверие с обеих сторон этому мешают.
Поэтому как гражданин я не могу обвинять российских радикальных экологических активистов в том, что они такие. Я им сочувствую. Других у нас просто не осталось, власти тут сами виноваты. Тем не менее откровенные мифы, которые иногда распространяются по атомной тематике, я стараюсь разоблачать, потому что антинаучные заблуждения вредят обществу в целом.
— Что вы можете сказать о природных источниках энергии — ветер и солнце — как альтернативах ядерной энергетике? Могут ли они стать альтернативой атому? Например, недавно в Техасе начали строить крупнейшую в США солнечную электростанцию. Что мешает это делать в России?
— За солнцем и ветром наше будущее, несомненно, они займут существенную долю в мировом энергобалансе в ближайшие десятилетия, и Россия не будет исключением. И это хорошо, потому что нам надо развивать низкоуглеродные технологии и для снижения влияния на климат и для снижения загрязнения воздуха, которое уже сейчас уносит жизни миллионов людей. Однако я не верю в то что какой-то один источник энергии вытеснит полностью все остальные, даже когда появится термоядерный синтез. Просто в силу того, о чем я уже говорил – у всего есть плюсы и минусы, нужен взвешенный устойчивый баланс. И мне не нравится, что сторонники атомной энергетики и ВИЭ обычно противопоставляют эти виды генерации. Нам нужны все низкоуглеродные источники энергии, и ветер, и солнце, и атом, и гидроэнергетика.
Что касается ситуации в России. Все разговоры о том, что «Россия — это северная страна, у нас холодно, серое небо и мало солнца» — от непонимания данных технологий. У нас полно потенциала для солнечной и ветряной энергетик. Не так далеко от нас, в Оренбургской области, построена крупнейшая в России солнечная электростанция на 40 МВт с вполне мировыми показателями по производительности. Потенциал ветроэнергетики огромный.
Почему мы не строим огромные станции? Потому что пока у нас в стране это очень дорого. Наверно можно просто купить оборудование в Китае и поставить у нас, но я уже говорил о сложностях с окупаемостью электростанций в России. ВИЭ у нас развивают так же через систему ДПМ, в рыночных условиях они бы не смогли появиться. Причем, государство поставило требования о локализации оборудования. И у нас появились заводы по производству солнечных панелей и ветряков. В том числе ветряки строит Росатом. Т.е у нас не просто строят ВИЭ, пусть и в очень ограниченных масштабах, у нас за счет субсидий и повышенных платежей по ДПМ создают целые отрасли промышленности в возобновляемой энергетике. Наверно это правильно. Но даже сами сторонники их развития, тот же Чубайс, который многое сделал для системы поддержки ВИЭ в стране и через Роснано инвестировал в предприятия отрасли, говорит, что ценовой паритет с традиционной энергетикой у ВИЭ в России будет лет через 10-15. Так что пока мы отстаем от мировых трендов, но хотя бы у нас появляется эта отрасль, так что я смотрю на нее перспективы оптимистично.
Общий же объем ВИЭ в России пока очень незначительный, около 3 ГВт мощностей и в основном на юге. Почему еще я говорю о необходимости сочетания всех низкоуглеродных источников. Это легко объяснить на примере нашей области. У нас единственным низкоуглеродным источником электроэнергии остается Белоярская АЭС, дающая 17% электричества Свердловской области. Остальное – это газ и уголь. Причем, чтобы понимать масштаб проблемы, 35% электроэнергии в области дает одна Рефтинская ГРЭС, крупнейшая угольная станция России. И она же дает более 95% всех выбросов – это около 700 тонн выбросов загрязняющих веществ в атмосферу и 11 тысяч тонн золы в золоотвалы ежедневно. Подчеркиваю – ежедневно. В Сибири же угольные станции стоят вообще чуть ли не в центре городов, таких как Красноярск или Новосибирск. Так что до развития ВИЭ у нас в стране многие люди могут просто не дожить. Как и в мире в целом. А атом уже работает.
— Нас, живущих на Среднем Урале, волнует вопрос, насколько данный регион экологически чистый с точки зрения радиации? Возьмем, к примеру, Ольховское болото, расположенное рядом Белоярской АЭС. Некоторые противники атомной промышленности утверждают, что оно сильно загрязнено радиоактивными отходами. Причиной этого стал варварский атомный проект 1950-х годов. Насколько, по вашим данным, это правдивое утверждение? И стоит ли нам, екатеринбуржцам и живущим в пригороде, опасаться этого водного объекта как источника распространения радиации?
— Опасаться не стоит. История с Ольховским болотом как раз яркий пример того, как радикальный антиядерный активизм иногда делает из мухи слона. Белоярская АЭС — одна из самых старых атомных станций не только в России, но и в мире. Два ее первых энергоблока, которые и были основными источниками загрязнений, уже 30 лет как не работают. Сейчас там работают два других реактора на быстрых нейтронах. И да, в 60-е годы, когда строили первую очередь станции, экологические требования были не такие жесткие, да и проекты станций были не такими как сейчас. По проекту часть растворов низкой активности сливали в это болото как в естественный фильтр, где радионуклиды должны были задерживаться и распадаться. Сейчас туда никакие даже радиоактивные отходы не сливают, конечно. Но накопленная активность в болоте осталась.
Это болото находится в санитарно-защитной зоне, там никто не живет, никакой хозяйственно деятельности не ведет. Сейчас в это болото сливают воду из хозяйственной канализации станции после очистки. И уровень содержания радионуклидов в ней практически отвечает требованиям для питьевой воды.
Так что тайны никакой в этом болоте нет, каждый год Белоярская АЭС публикует и публично презентует отчеты по экологической безопасности, где указаны все выбросы и сбросы, и история болота и размеры накопленной в нем активности указываются. Вопрос, который справедливо ставится активистами – что при паводках или при затоплении болота радиоактивные элементы могут вымываться и уходить вниз по речной системе, и это будет опасно. При этом они предлагают срочно начать это изучать и планировать план по рекультивации болота.
Вот только приезжим московским активистам наверно это не очень известно, но уральская наука давно дала ответы на все эти вопросы. У нас на Урале давняя сильная школа радиоэкологии. Тут еще знаменитый ученый Тимофеев-Ресовский работал. Это, конечно, не от хорошей жизни, у нас много ядерных объектов. В первую очередь оборонных. Поэтому приходилось изучать как они влияют на окружающую среду. В том числе и Белоярскую АЭС вдоль и поперек исследовали, и Ольховское болото тоже. Можно найти многочисленные научные публикации Института экологии растений и животных УрО РАН, в том числе обзорные данные за десятилетия наблюдений.
Ответы же в них даются такие. Да, очень слабый эффект вымывания есть. Но он только для науки представляет интерес, т.к. никакой угрозы людям не несет – концентрации мизерные и ниже любых нормативов. И в речке Ольховке ниже по течению, и даже в самом болоте по содержанию радионуклидов вода отвечает требованиям для питьевой воды. А накопленная активность в донных отложениях конечно есть, но даже в самом болоте она сейчас едва дотягивает до уровня слаборадиоактивных отходов. При этом активность снижается с годами, болото условно само себя чистит, как и предполагали те, кто эту схему создал. Так что оптимальная стратегия рекультивации такого объекта – это просто наблюдение с отбором проб. Смысла чистить то что и так почти чисто, тратя на это кучу денег из бюджета, нет никакого. Вреда и рисков от этого только больше будет.
Есть гораздо более радиационно-опасные места, в том числе у нас на Урале, которые надо чистить. И ими занимаются. Это в первую очередь территория возле ПО «Маяк» в Челябинской области, где сосредоточена большая часть радиоактивных отходов страны. А нам же в Екатеринбурге в плане загрязнений больше стоит опасаться выбросов автотранспорта и промышленности, а если уж говорить о радиации – то как и везде, внимание стоит обращать на уровень природного газа радона. От него мы получаем на порядки большую дозу, чем от любой атомной энергетики.
PS: Если вы хотите увидеть больше моих публикаций на атомную тематику, можно поставить «нравится» этой записи, подписаться на мой youtube-канал и twitter, или даже сделать небольшой подарок на карточку Tinkoff 5536 9137 7974 2317