автор романа жизнь арсеньева
3. 072. Иван Алексеевич Бунин, Жизнь Арсеньева
3.072 Иван Алексеевич Бунин, «Жизнь Арсеньева»
Иван Алексеевич Бунин
(1870—1953)
Русский писатель, почетный академик Петербургской АН, Иван Алексеевич Бунин (1870—1953) прославился как автор многих сборников стихотворений, поэм, рассказов и повестей («Листопад», «Суходол», «Господин из Сан-Франциско», «Темные аллеи» и др.), ставших явлением мировой литературы.
Широко известен он и как создатель дневника-памфлета «Окаянные дни» и воспоминаний об А.П. Чехове и Л.Н. Толстом. Бунина чтут как выдающегося переводчика произведений Дж. Г. Байрона, Ф. Петрарки, А. Мицкевича, Г. Лонгфелло и др. Шедевром писателя стал его роман «Жизнь Арсеньева» (1927—29, 1933), во многом повлиявший на присуждение ему в 1933 г. Нобелевской премии по литературе — «за правдивый артистический талант, с которым он воссоздал в прозе типичный русский характер».
«Жизнь Арсеньева»
(1927—1929, 1933)
В бунинской прозе эмигрантских лет очень много воспоминаний о России дореволюционной, которая для писателя не осталась за «бугром» и не ушла в прошлое. В этом смысле ее (прозу) можно рассматривать как автобиографическую.
На первом месте здесь стоит «Жизнь Арсеньева», в которой, по мнению современников, Бунин пробился «к глубокому метафизическому ощущению трагической природы человека». В этом романе писатель отдал дань не только России, но и поведал об экзистенциальном одиночестве человека, которое может нарушить разве что любовь, да и то на одно лишь мгновение.
Литературоведы считают, что в «Жизни Арсеньева» Бунин объединил все написанное ранее, отразив в ней все темы и настроения прежних своих произведений. Тем не менее составляющими сюжета стали его детство и юность, а также его первая юношеская любовь к Варваре Владимировне Пащенко, корректору газеты «Орловский вестник», в которой писатель работал в 1890-е гг. Свою первую «невенчанную» жену Бунин воскресил под именем Лики.
К созданию образа Алексея Арсеньева писатель шел всю жизнь.
Еще в 1906 г. он написал рассказ «У истока дней», которому спустя 23 года дал подзаголовок: «Из давних набросков «Жизни Арсеньева»». К таким же эскизам, имеющим непосредственное отношение к роману, можно отнести «Безымянные записки», «Книгу моей жизни» и «Цикады».
Исследователи творчества Бунина главную особенность героя видят в искусном наложении двух Арсеньевых — одного, «юного», живущего своей естественной жизнью и второго, «старого», вспоминающего ушедшую жизнь. «Воспоминания — нечто столь тяжкое, страшное, что существует даже особая молитва о спасении от них», — написал Бунин, и этой молитвой-спасением и стал для писателя его роман.
Алексей Арсеньев — ровесник автора. Детские годы его прошли в отцовском поместье. Упоительные места средней полосы России, а также родители, старшие братья и младшая сестра были «миром» мальчика. Потом в этот мир Алеши вошел первый учитель, научивший его поэтически воспринимать жизнь и видеть в ней истинно прекрасное. Приохотил учитель мальчика и к русской поэзии — Пушкину и Лермонтову.
Поступив в гимназию, мальчик тяготился и учением, и бытом (он жил на квартире), и отсутствием настоящих учителей. Только во время каникул он мог окунуться в привычную потихоньку уходящую от него жизнь детства.
Произошли события, прямо или косвенно отразившиеся на всей последующей жизни Алексея: отец продал усадьбу, и все родные перебрались в имение умершей бабушки, пришедшее в полный упадок; за причастность к «социалистам» арестовали брата Георгия; сам Алексей, мечтая отдать себя целиком «словесному творчеству», бросил гимназию и возвратился под родительский кров.
Юношу поддержали освободившийся из тюрьмы Георгий, а потом и отец. Встретив в доме родственников юную Анхен, Алексей романтически увлекся ею и «трагически» переживал разлуку с девушкой. Неутешного Арсеньева не успокоила даже первая публикация его стихов в столичном журнале.
Но молодость есть молодость, и барышни, которые порхали по соседним имениям как бабочки, рассеяли его печаль, а горничная его брата Николая и вовсе снесла парню «крышу». Хорошо, брат вовремя положил конец этой истории, грозящей скандалом и мезальянсом.
Вскоре Алексей перебрался вслед за Георгием в Харьков, познакомился с молодыми людьми, прошедшими «огонь и воду» студенческих и революционных кружков, побывавших в тюрьмах и ссылках.
«На кухнях» шла вековая российская говорильня о вечных вопросах русской жизни и, говоря словами Салтыкова-Щедрина», всем «чего-то хотелось: не то конституции, не то севрюжины с хреном, не то кого-нибудь ободрать». И хотя застолье и беседы, как главное их блюдо, рождали в Алексее аппетит к литературному творчеству, ему претил некрасовский лозунг: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан!»
Юношей овладела охота к перемене мест, и он совершил поездку в Крым, а по пути домой заехал в Орел, на родину его кумиров — Лескова и Тургенева. Редакция газеты «Голос» пригласила Арсеньева к сотрудничеству. Редактор издательства познакомила Алексея со своей кузиной Ликой, в которую юноша вскоре и влюбился без памяти. Но девушка играла с ним как кошка с мышкой.
Арсеньев как челнок метался между домом и Орлом, пока отец Лики не охладил его пыл, указав небогатому юноше на его место. И тут «прорвало» Лику — она хоть и согласилась с вердиктом батюшки, продолжала «платонически» встречаться с юношей, переехавшим в Орел, пока в вагоне поезда, мчавшегося по снежной степи, они не стали близки как муж и жена.
Любовь любовью, а природа у каждого своя. Алексей жил в мире детства, поэзии, литературы, хотел ежеминутно делиться своими мыслями и восторгами с возлюбленной, но та была далека от этого. Ей нравились балы, любительские спектакли, партнеры и кавалеры.
Ревность — не лучший путь к пониманию друг друга. А тут и Ликин отец представил дочери молодого и богатого кожевника Богомолова, и она серьезно заинтересовалась претендентом на ее руку. И хотя она отказала кожевнику, но ушла и от Алексея.
Разлука долго терзала Арсеньева, кочевавшего по городам и весям, пока он, не в силах более выносить свои страдания, послал Лике телеграмму о том, что приезжает к ней. Встреча принесла обоим облегчение. Они поселились в небольшом городке, устроились на работу в управе по земской статистике. Родные смирились с очевидным.
И тут история дала естественный «обратный» ход. Алексей, относясь к Лике по-прежнему, тем не менее, стал тяготиться «излишней» ее привязанностью, с удовольствием уезжал в командировки, где развеивался во встречах не только с интересными людьми, но и с интересными женщинами.
Лика, почувствовав охлаждение Алексея и устав переживать и ревновать, как когда-то он сам, написала ему записку, только прощальную, и уехала из Орла. Арсеньев засыпал Лику письмами и телеграммами, оставшимися безответными. Алексей едва не свел счеты с жизнью, бросил службу, поехал к Ликиному отцу, но его не приняли.
Через несколько месяцев Арсеньев узнал, что Лика сразу же по возвращении домой умерла от воспаления легких, но просила перед смертью не сообщать об этом Алексею.
Специалисты относят «Жизнь Арсеньева» к категории феноменологического романа, называют его «романом сознания», «романом-психоанализом», биографическо-исповедальной книгой «о торжестве любви над забвением», считают, что он имеют музыкальную структуру, строящуюся на вариациях шести тем: любовь, природа, искусство, душа, Россия и биологическая наследственность…
Это так, но все же ближе точка зрения критиков, утверждающих, что книга находится в русле классического русского романа, в котором решается вопрос — не «как жить», а «в чем смысл жизни», любой из которых могла бы украсить фраза: «Жизнь, может быть, дается нам единственно для состязания со смертью, человек даже из-за гроба борется с ней: она отнимает от него имя — он пишет его на кресте, на камне, она хочет тьмой покрыть пережитое им, а он пытается одушевить его в слове».
Несмотря на то, что многие кинокритики считают «Жизнь Арсеньева» идеальным киносценарием, адекватного перенесения романа на экран нет.
Электронная книга Жизнь Арсеньева
Если не работает, попробуйте выключить AdBlock
Вы должны быть зарегистрированы для использования закладок
Информация о книге
Я боюсь, что я для тебя становлюсь как воздух: жить без него нельзя, а его не замечаешь. Разве не правда? Ты говоришь, что это-то и есть самая большая любовь. А мне кажется, что это значит, что тебе теперь одной меня мало.
Люди постоянно ждут чего-нибудь счастливого, интересного, мечтают о какой-нибудь радости, о каком-нибудь событии. Этим влечет и дорога. Потом воля, простор… новизна, которая всегда празднична, повышает чувство жизни, а ведь все мы только этого и хотим, ищем во всяком сильном чувстве.
Произведение Жизнь Арсеньева полностью
Читать онлайн Жизнь Арсеньева
Статьи
Tsukiko, thirty-eight, works in an office and lives alone. One night, she happens to meet one of her former high school teachers, «Sensei» in a local bar. Tsukiko had only ever called him «Sensei» («Teacher»). He is thirty years her senior, retired, and presumably a widower. Their relationship, traced by Kawakami’s gentle hints at the changing seasons, develops from a perfunctory acknowledgment of each other as they eat and drink alone at the bar, to an enjoyable sense of companionship, and finally into a deeply sentimental love affair.
As Tsukiko and Sensei grow to know and love one another, time’s passing comes across through the seasons and the food and beverages they consume together. From warm sake to chilled beer, from the buds on the trees to the blooming of the cherry blossoms, the reader is enveloped by a keen sense of pathos and both characters’ keen loneliness.
Это увлекательное, трогательное, заставляющее вспомнить «Вторую жизнь Уве» повествование психотерапевта о своей жизни стало настоящим бестселлером во всем мире.
Роман Анне Катрине Боман «Агата» переносит нас во Францию сороковых годов. Пожилой психотерапевт, устав от полувековой практики, собирается на пенсию. Он буквально считает дни до будущей свободы. Но тут к нему на терапию записывается новая клиентка, и стройный план начинает рушиться. Анне Катрине Боман, сама практикующий психолог, непринужденно развинчивает тайные механизмы человеческих отношений и свинчивает их в новые конструкции. Именно за эту непринужденность, присущую «Агате» — маленькому роману о большом чувстве, — Боман и была удостоена итальянской премии Scrivere per Amore, которую вручают произведениям о любви. При всей своей легкости и изяществе роман говорит о глубинных и в той или иной мере знакомых каждому экзистенциальных переживаниях — в частности, о предательски возникающем иногда чувстве одиночества и ощущении бессмысленности абсолютно всего. Неуживчивость главного героя, его метания между свободой и привязанностью к людям кому-то напомнят старика Уве из романа Бакмана, а кого-то заставят вспомнить «Невыносимую легкость бытия» Кундеры. Роман «Агата» переведен почти на тридцать языков.
Жизнь Арсеньева
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ 30
Иван Бунин
Жизнь Арсеньева
КНИГА ПЕРВАЯ
«Вещи и дела, аще не написанiи бываютъ, тмою покрываются и гробу безпамятства предаются, написавшiи же яко одушевленiи …»
Я родился полвека тому назад, в средней России, в деревне, в отцовской усадьбе.
У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я родился. Если бы не сказали, я бы теперь и понятия не имел о своем возрасте, – тем более, что я еще совсем не ощущаю его бремени, – и, значит, был бы избавлен от мысли, что мне будто бы полагается лет через десять или двадцать умереть. А родись я и живи на необитаемом острове, я бы даже и о самом существовании смерти не подозревал. «Вот было бы счастье!» – хочется прибавить мне. Но кто знает? Может быть, великое несчастье. Да и правда ли, что не подозревал бы? Не рождаемся ли мы с чувством смерти? А если нет, если бы не подозревал, любил ли бы я жизнь так, как люблю и любил?
О роде Арсеньевых, о его происхождении мне почти ничего не известно. Что мы вообще знаем! Я знаю только то, что в Гербовнике род наш отнесен к тем, «происхождение коих теряется во мраке времен». Знаю, что род наш «знатный, хотя и захудалый» и что я всю жизнь чувствовал эту знатность, гордясь и радуясь, что я не из тех, у кого нет ни рода, ни племени. В Духов день призывает Церковь за литургией «сотворить память всем от века умершим». Она возносит в этот день прекрасную и полную глубокого смысла молитву: – Вси рабы Твоя, Боже, упокой во дворех Твоих и в недрех Авраама, – от Адама даже до днесь послужившая Тебе чисто отцы и братiи наши, други и сродники!
Разве случайно сказано здесь о служении? И разве не радость чувствовать свою связь, соучастие «с отцы и братiи наши, други и сродники», некогда совершавшими это служение? Исповедовали наши древнейшие пращуры учение «о чистом, непрерывном пути Отца всякой жизни», переходящего от смертных родителей к смертным чадам их – жизнью бессмертной, «непрерывной», веру в то, что это волей Агни заповедано блюсти чистоту, непрерывность крови, породы, дабы не был «осквернен», то есть прерван этот «путь», и что с каждым рождением должна все более очищаться кровь рождающихся и возрастать их родство, близость с ним, единым Отцом всего сущего.
Среди моих предков было, верно, не мало и дурных. Но все же из поколения в поколение наказывали мои предки друг другу помнить и блюсти свою кровь: будь достоин во всем своего благородства. И как передать те чувства, с которыми я смотрю порой на наш родовой герб? Рыцарские доспехи, латы и шлем с страусовыми перьями. Под ними щит. И на лазурном поле его, в середине – перстень, эмблема верности и вечности, к которому сходятся сверху и снизу своими остриями три рапиры с крестами-рукоятками.
В стране, заменившей мне родину, много есть городов, подобных тому, что дал мне приют, некогда славных, а теперь заглохших, бедных, в повседневности живущих мелкой жизнью. Все же над этой жизнью всегда – и не даром – царит какая-нибудь серая башня времен крестоносцев, громада собора с бесценным порталом, века охраняемым стражей святых изваяний, и петух на кресте, в небесах, высокий Господний глашатай, зовущий к небесному Граду.
Самое первое воспоминание мое есть нечто ничтожное, вызывающее недоумение. Я помню большую, освещенную предъосенним солнцем комнату, его сухой блеск над косогором, видным в окно, на юг… Только и всего, только одно мгновенье! Почему именно в этот день и час, именно в эту минуту и по такому пустому поводу впервые в жизни вспыхнуло мое сознание столь ярко, что уже явилась возможность действия памяти? И почему тотчас же после этого снова надолго погасло оно?
Младенчество свое я вспоминаю с печалью. Каждое младенчество печально: скуден тихий мир, в котором грезит жизнью еще не совсем пробудившаяся для жизни, всем и всему еще чуждая, робкая и нежная душа. Золотое, счастливое время! Нет, это время несчастное, болезненно-чувствительное, жалкое.
Может быть, мое младенчество было печальным в силу некоторых частных условий? В самом деле, вот хотя бы то, что рос я в великой глуши. Пустынные поля, одинокая усадьба среди них… Зимой безграничное снежное море, летом – море хлебов, трав и цветов… И вечная тишина этих полей, их загадочное молчание… Но грустит ли в тишине, в глуши какой-нибудь сурок, жаворонок? Нет, они ни о чем не спрашивают, ничему не дивятся, не чувствуют той сокровенной души, которая всегда чудится человеческой душе в мире, окружающем ее, не знают ни зова пространств, ни бега времени. А я уже и тогда знал все это. Глубина неба, даль полей говорили мне о чем-то ином, как бы существующем помимо их, вызывали мечту и тоску о чем-то мне недостающем, трогали непонятной любовью и нежностью неизвестно к кому и чему …
Где были люди в это время? Поместье наше называлось хутором, – хутор Каменка, – главным имением нашим считалось задонское, куда отец уезжал часто и надолго, а на хуторе хозяйство было небольшое, дворня малочисленная. Но все же люди были, какая-то жизнь все же шла. Были собаки, лошади, овцы, коровы, работники, были кучер, староста, стряпухи, скотницы, няньки, мать и отец, гимназисты братья, сестра Оля, еще качавшаяся в люльке …
Почему же остались в моей памяти только минуты полного одиночества? Вот вечереет летний день. Солнце уже за домом, за садом, пустой, широкий двор в тени, а я (совсем, совсем один в мире) лежу на его зеленой холодеющей траве, глядя в бездонное синее небо, как в чьи-то дивные и родные глаза, в отчее лоно свое. Плывет и, круглясь, медленно меняет очертания, тает в этой вогнутой синей бездне высокое, высокое белое облако … Ах, какая томящая красота! Сесть бы на это облако и плыть, плыть на нем в этой жуткой высоте, в поднебесном просторе, в близости с Богом и белокрылыми ангелами, обитающими где-то там, в этом горнем мире! Вот я за усадьбой, в поле. Вечер как будто все тот же – только тут еще блещет низкое солнце – и все так же одинок я в мире. Вокруг меня, куда ни кинь взгляд, колосистые ржи, овсы, а в них, в густой чаще склоненных стеблей, – затаенная жизнь перепелов. Сейчас они еще молчат да и все молчит, только порой загудит, угрюмо зажужжит запутавшийся в колосьях хлебный рыжий жучок. Я освобождаю его и с жадностью, с удивленьем разглядываю: что это такое, кто он, этот рыжий жук, где он живет, куда и зачем летел, что он думает и чувствует? Он сердит, серьезен: возится в пальцах, шуршит жесткими надкрыльями, из-под которых выпущено что-то тончайшее, палевое, – и вдруг щитки этих надкрылий разделяются, раскрываются, палевое тоже распускается, – и как изящно! – и жук подымается в воздух, гудя уже с удовольствием, с облегчением, и навсегда покидает меня, теряется в небе, обогащая меня новым чувством: оставляя во мне грусть разлуки…
А не то вижу я себя в доме и опять в летний вечер и опять в одиночестве. Солнце скрылось за притихший сад, покинуло пустой зал, пустую гостиную, где оно радостно блистало весь день: теперь только последний луч одиноко краснеет в углу на паркете, меж высоких ножек какого-то старинного столика, – и, Боже, как мучительна его безмолвная и печальная прелесть! А поздним вечером, когда сад уже чернел за окнами всей своей таинственной ночной чернотой, а я лежал в темной спальне в своей детской кроватке, все глядела на меня в окно, с высоты, какая-то тихая звезда… Что надо было ей от меня? Что она мне без слов говорила, куда звала, о чем напоминала?
Детство стало понемногу связывать меня с жизнью, – теперь в моей памяти уже мелькают некоторые лица, некоторые картины усадебного быта, некоторые события…
Жизнь Арсеньева
Иван Бунин
Жизнь Арсеньева Иван Бунин
в 1933 году Иван Бунин — первый из русских писателей — стал лауреатом Нобелевской премии по литературе за «строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы».
В Харькове я сразу попал в совершенно новый для меня мир. В числе моих особенностей всегда была повышенная восприимчивость к свету и воздуху, к малейшему их различию. И вот первое, что поразило меня в Харькове: мягкость воздуха и то, что света в нем было больше, чем у нас. Я вышел из вокзала, сел в извозчичьи сани, — извозчики, оказалось, ездили тут парой, с глухарями-бубенчиками и разговаривали друг с другом на вы, — оглянулся вокруг и сразу почувствовал во всем что-то не совсем наше, более мягкое и светлое, даже как будто весеннее. И здесь было снежно и бело, но белизна была какая-то иная, приятно слепящая. Солнца не было, но света было много, больше во всяком случае, чем полагалось для декабря, и его теплое присутствие за облаками обещало что-то очень хорошее. И все было мягче в этом свете и воздухе: запах каменного угля из-за вокзала, лица и говор извозчиков, громыханье на парных лошадях бубенчиков, ласковое зазыванье баб, продававших на площади перед вокзалом бублики и семячки, серый хлеб и сало. А за площадью стоял ряд высочайших тополей, голых, но тоже необыкновенно южных, малорусских. А в городе на улицах таяло. глаза разбегались на эти улицы, казавшиеся мне совершенно великолепными, и на то, что окружало меня: после полудня стало совсем солнечно, всюду блестело, таяло, тополя на Сумской улице возносились верхушками к пухлым белым облакам, плывшим по влажно-голубому, точно слегка дымящемуся небу.
Мне очень стыдно в этом признаваться, но большая часть школьной программы по русской литературе прошла мимо меня. А объяснение этому довольное банальное – все из-за того, что она была «школьной». Я ненавидела школу всеми фибрами своей детской, а позднее и подростковой души. И к учителю по русской языку и литературе я испытывала приблизительно такие же чувства. Мне казалось, что то, что я вынуждена ходить в этот храм знаний – это некое наказание мне непонятно правда за какие грехи. При том, что уже тогда читала я много, запоями, все, что попадало под руку. Главный критерий был – чтоб не было связано со школой… И вот спустя 12 лет после ее окончания видимо пришло время заполнять пробелы…
И я несказанно рада, что читаю «Жизнь Арсеньева» именно сейчас. В школьные годы я бы проглотила этот роман только «потому что надо». А он не из этой оперы… Это не развлекательная литература. Это произведение нельзя читать так, что страницы плывут перед глазами, в погоне за тем, что же будет в конце.. Читаешь медленно, так как каждую страницу «примеряешь» на себя.. А было ли у меня такое? В каких-то местах вспоминаешь себя, задумываешься: ба, я думал это только я так/такой, а нет оказывается.
Итак, «Жизнь Арсеньева»… Если верить Википедии, то сам Бунин связывал присуждение ему в 1933 году Нобелевской премии по литературе именно с этим романом! И видимо не случайно – работу часто называют «вымышленной автобиографией Бунина». Если мы обратимся к биографии Бунина, мы найдем множество параллелей между им самим и Алексеем Арсентьевым.
Нам предстоит прожить с Алексеем 20 лет его жизни; пройти то, что принято называть «детство, отрочество, юность»… Главный герой романа родился в отцовском имении на хуторе Каменка, расположенном в средней полосе России. Самые ранние детские воспоминания мальчика связаны с бескрайними снежными полями — зимой и запахом трав — летом. Мне кажется, что любому, кто родился, жил или гостил в русской, украинской или белорусской деревне, понятны детские чувства главного героя. Как и он, я прекрасно помню своё детство в связи с запахами, звуками, красками, но очень мало помню из него окружавших меня людей. Хотелось безумно познавать окружающую действительность. А люди подождут.
«…Мир все расширялся перед нами, но все еще не люди и не человеческая жизнь, а растительная и животная больше всего влекли к себе наше внимание и все еще самыми любимыми нашими местами были те, где людей не было, а часами – послеполуденные, когда люди спали…»
Детство.Читая о первых годах жизни Алексея на хуторе, мне хотелось кричать «Да ведь это же я! Да ведь у меня же было точно так же!» Исследование темного и мрачного чердака, редис и огурцы прямо с грядки вместе с земелькой, полный двор котов и собак, тяга к рыцарским подвигам и мореходству, заученный до дыр «У Лукоморья дуб зеленый», первая встреча с потерей близкого человека, первый проблеск самого непонятного из всех человеческих чувств и, наконец, как логическое завершение первой поры детства, горечь уходящего лета перед учебным годом… Ну скажите, есть ли такие, кому все это неведомо?
В те периоды, когда повествование велось о детстве главного героя или при описаниях русской деревни, сердце сжимали какие-то несказанно-сладкие и горестные чувства. Читаешь и понимаешь, что все это было, но вновь уже никогда не возвратится… И беда не в том, что нет уже более тех мест или что не так просто взять и приехать туда.. Беда в другом.. В том, что ты уже не тот… Все уже воспринимается через призму опыта, возраста, расстояния… Вот и остаются только грусть и детские воспоминания, доверенные бумаге…
Отрочество. В этих главах мы наблюдает личностный рост главного героя, его эмоциональный переход от мальчика к парню…
«…Я быстро рос душевно и телесно. Я жил теперь уже не одними чувствами, приобрел некоторое господство над ними, стал разбираться в том, что я вижу и воспринимаю, стал смотреть на окружающее и на переживаемое мной до известной степени сверху вниз…»
Очень хорошо описаны годы учебы в гимназии и тоски по родному дому и близким. И снова я в очередной раз узнала в главном герое себя… Как будто Бунин писал с меня :))
«…Без конца шли эти дни среди классной скуки в гимназии, где я насильно узнавал все то, что будто бы было необходимо мне знать…»
«…Учился я легко; хорошо только по тем предметам, которые более или менее нравились, по остальным – посредственно, отделываясь своей способностью быстро все схватывать, кроме чего-нибудь уж очень ненавистного…»
А это буквально слово в слово о моей школе :))
«…Три четверти того, чему нас учили, было ровно ни на что нам не нужно, не оставило в нас ни малейшего следа и преподавалось тупо, казенно. Большинство наших учителей были люди серые, незначительные, среди них выделялось несколько чудаков, над которыми, конечно, в классах всячески потешались, и два-три настоящих сумасшедших…»
В этот же период Алексея постигают первые разочарования в окружающих его людях. В первую очередь спадает с глаз пелена в отношении отца. Мальчик начинает понимать, что отец от безделья злоупотребяет алкоголем; что он разорился, но продолжает пускать пыль в глаза окружающему дворянству и раскидываться теми деньгами, что остались от залога дома; что у отца нет твердого мнения – его позиция по какому либо вопросу зависит от его настроения в этот момент и может меняться со скоростью света.
То же самое и в отношении окружающих. Алексей понимает, что их слова часто не вязались с делом, что одно чувство не редко сменялось другим, противоположным.
«…Они чаще всего только на словах были хороши: не мало в своем деле они просто разбойничали, «норовили содрать с живого и мертвого», обмеривали и обвешивали, как последние жулики, лгали и облыжно клялись без всякого стыда и совести, жили грязно и грубо, злословили друг на друга, чванились друг над другом, дышали друг к другу недоброжелательством и завистью походя, над дураками и дурочками, калеками и юродивыми, которых в городе шлялось весьма порядочно, потешались с ужасной бессердечностью и низостью, на мужиков смотрели с величайшим и ничуть не скрываемым презрением, «объегоривали» их с какой-то бесовской удалью, ловкостью и веселостью…»
Юность. Вот именно в эту пору симпатии к главному герою покинули меня. Первым звоночком к тому, что главный герой стал мне неприятен, послужил эпизод с его лошадью Кабардинкой, когда, проводив брата на станцию, он вернулся домой такой весь не в себе, что бросил взмыленную лошадь на двое, не накормил, не напоил ее, а утром обнаружил, что ее уже дворовые псы доедают!
Мне сложно понять его подход к жизни в тот период. Если ты видишь, что на твоих глазах обнищала твоя семья, развалилось некогда большое и богатое хозяйство, что ты будешь делать? Может быть, закатав рукава, примешься за работу? Любой нормальный человек так бы и сделала, но не Алешенька Арсеньев. Он ведет романтическое существование – ходит-бродит по лесам и по полям, мечтает, влюбляется, страдает, всеми мыслями стремиться вырваться из Батурина и ничего для этого не делает. Позднее ему все таки удается поехать к брату Николаю в Харьков и пока тот весь день на службе наш герой снова истаптывает мостовые, но теперь уже Харькова…
«…По утрам, пока брат был на службе, я сидел в публичной библиотеке. Потом шел бродить, думать о прочитанном, о прохожих и проезжих, о том, что почти все они, верно, по своему счастливы и спокойны – заняты каждый своим делом и более или менее обеспечены, меж тем как я только томлюсь смутным и напрасным желанием писать что-то такое, чего и сам не могу понять, на что у меня нет ни смелости решиться, ни уменья взяться и что я все откладываю на какое-то будущее, а беден настолько, что не могу позволить себе осуществить свою жалкую заветную мечту – купить хорошенькую записную книжку…»
А главное оправдывать все негативные качества, что есть в тебе, тем, что ты похож на отца! Пффф, ну знаете ли… Понимать, что в кармане у тебя пусто, что тебе достали бесплатный билет до Севастополя, и фыркать типа я барин, я привык ездить в первом классе, а тут люди рабочие, с баулами, с курями и прочей домашней утварью едут на заработки! Когда в Орле в редакции Алексею дали работу и его посетили мысли «ах, я тут сижу, делаю недостойную меня работу», а подруга моя на катке, мне хотелось его хорошенечко стукнуть… Вообще стоит заметить, что все его любовные приключение оставили меня равнодушными – я не поверила ни в его чувства, ни в чувства барышень к нему… Как по мне, то все это было от скуки…
Очень точно сказала о нем Лика: «Неужели ты, правда, такой злой, гадкий? Не понимаю я тебя вообще. Ты весь из каких-то удивительных противоположностей!»
А сам Алексей, решив написать рассказ про молодое поколение разорившихся помещиков, описал их так: «…они неучи, бездельники, нищие, все еще думающие, что они голубая кровь, единственное высшее, благородное сословие…». Но это же слово в слово о нем! Но как видимо в чужом глазу и соринка видна, а в своем и бревна не заметно…
Замужняя подруга Николая тоже вызвала у меня недоумение – видите ли все говорили, что у нее слишком красивые холеные руки и она решила немного «подретушировать» их кислотой.
Подруга из Орла тоже та еще королева логики… После ночи, проведенной вместе, послать записку «не старайтесь больше меня видеть», а потом, когда он приехал, «она, увидав мое лицо, прижала обе руки к груди, уже нельзя было понять, чья любовь стала сильней, счастливей, бессмысленней, — моя или ее»… Женские образы в этом романе мне как-то не близки…
По поводу его отношений с Ликой. Как он изменился после того, когда понял, что теперь уже она его любит и ревнует.. Да, как меняются люди едва почувствовав, что имеют над вами какую-то власть! Не зря ведь говорят, что человек познается по тому, как он относится к животным, к подчиненным и тем, кто находится в его власти. Ее лишал всех радостей жизни, все ее мечты и желания называл пошлостью, а сам себе ни в чем не отказывал. После его измен Лике, вечных приездов-отъездов он стал мне еще более омерзителен! А потом он еще удивляется, почему это она в нем разочаровалась. Удивительнее для меня то, что в нем вообще находили женщины, чем они там очаровывались!
Маленький Алеша Арсеньев был хорошим, подающим надежды парнем, а после 18 лет болтался по жизни как известно что в проруби. Какой-то неприкаянный, потерянный, вечно всем и всеми недовольный. Может они, творческие люди, такие и есть. Не знаю, мне как-то ближе люди практичные, деловые, знающие чего они хотят от жизни.
Вот чувствуется, что роман написан человеком, которого обуяла тоска по родине. По описаниям того, как главный герой вспоминает свое детство, воспринимает русскую природу и т.п. он очень живо напомнил мне Набоковского Ганина из романа «Машенька». Мне кажется, я даже испытывала схожие чувства при чтении эти двух книг. Такая чувствуется в них тоска по Родине, которую можно пережить только зная, что она для тебя навсегда утеряна. И в памяти всплывают строки из «Машеньки»:
« —Вы как, любите Россию?
— Очень.
— То-то же. Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России — крышка. Там ее никто не любит. »
P.S. Когда я читала про то, как Алексей летом перед отъездом в гимназию поехал вместе с отцом на охоту и они прилегли отдохнуть в лесочке, именно так я представляла себе природу возле Батурина. Настоящий русский пейзаж.
Книга прочитана в рамказ 1-го тура игры Killwish.
4/30