баграт шьынба биография на абхазском
Главная » Алфавитный каталог авторов » Ш » Ахьырҵәаҵәа
Баграт Шьынқуба
Ахьырҵәаҵәа
(Аԥсуа жәлар рҿаԥыцтә ҳәамҭақуеи ретнографиатә бзазара иадҳәалоу аматериалқуеи)
АРЕДАКТОР ИКНЫТӘ
Абри аизга иаалукааша асовет шәҟуҩҩы, Аҧсны жәлар рпоет, Асоциалисттә Џьа Афырхаҵа Баграт Уасил-иҧа Шьынқуба шықусы рацәалеи лҵшәа дулеи имҩаҧиго арҿиаратәи анаукатә-еилкааратәи усура ахьтә иҷыдоу ганқуак еихызшьало шәҟууп. Араҟа џьаракны еидкылоуп уи иҷкунра шықусқуа инадыркны иахьа уажәраанӡа хаҭала ақьаад ианиҵаз, еиуеиҧшым ажанрқуа ирыҵаркқуа аҧсуа ажәлар рҿаҧыц ҳәамҭақуа. Иҟоуп урҭ рахьтә акьыҧхь збақуахьоугьы (иаҳҳәап, ашәақуа жәпакы, Абрскьыл ихҳәаау ажәабжьқуа), аха реиҳараӡак уажәоуп раҧхьа акуны аҧхьаҩ инапаҿы ианнеиуа.
Ашәҟуы иагулалт иара убасгьы фырхацәақуак ирыхҳәаау ашәақуеи ажәабжьқуеи рвариантқуа ирылхны, даара дрыцклаҧшны, рфольклортә цәаҩа меицаккуа, Б. Шьынқуба еиқуиршәаз еидкылоу атекстқуагьы («Абрскьыл», «Ҧшькьаҿ-иҧа Манча ахаҵеи Баалоу-ҧҳа Мадинеи»).
Хазы ҟушаны иалкаауп аҧсуа жәлар рматериалтә, рдоуҳатә етнографиатә бзазара инҭкааны иаазырҧшуа автор ианҵамҭақуа.
Инеидкыланы, ашәҟуы имҩашьо ианыҧшуеит Баграт Шьынқуба афольклортә материалқуа ақьаад ахь иахьнеигаз мацара анеиҩсангьы, урҭ уи ирыдиҵаз ирҿиаратә мчқуагьы. Убри азоуп иара иахуҭаҵәҟьаны аизга аиқуршәаҩык иаҳасабала ихьӡ арбара азмырхакуа, ашәҟуы автор иаҳасабала дзарбоу.
Аҭакзыҧхықуу аредактор Ш. Хь. САЛАҞАИА.
АXҚУА
Баграт Шинкуба
Золотые россыпи
(Абхазские устные народные сказания и этнографические материалы)
На абхазском языке
Шьынқәба: саб иҳәон, аҭоурых зхашҭыз дзыниауа рацәахоит ҳәа
Sputnik, Рада Ажьиԥҳа
Амҳаџьырра иԥнашәаз Шьынқәыраа…
Ҷлоу ақыҭа Лаганиахә аҳабла инхо Шьынқәыраа рабшьҭра амҳаџьырра акырӡа икыднаҟьеит, иԥнашәеит. Ҩ-нызқьҩык инахыҳәҳәо Шьынқәыраа Ҭырқәтәылаҟа иагеит, Баграт Уасил-иԥа Шьынқәба иабду иԥшәмаԥҳәыси иареи амҳаџьырра иацәынхеит. Кьалашәыр амшын аҿықәан аӷбақәа ааины Ҭырқәтәылаҟа иргон ауаа, уи аҭыԥ аҟнытә Баграт Шьынқәба иабду иҽиӡеит.
Амҳаџьырра аԥхьа Баграт Шьынқәба иабду иаб аҭаацәара далалеит, Какалиаԥҳан иигаз. Лаганиахә инхоз Шьынқәыраа зегьы ахьцоз, иабду иԥшәмаԥхәыси иареи хцаӡом ҳәа рыӡбеит, ибналеит. Иԥҳәыси иареи Аҭараҟа иааихьан еиԥш, амшын агәаны ирбеит аӷба шцаз. Дара уаҳа рҭахыра аӡәы дрымбеит, зегьы Ҭырқәтәылаҟа иагеит.
«Сабду иаб иԥҳәыси иареи Кәыдры аӡиас иахыҵны иааит рыҩныҟа, ааԥынран, аӡәызаҵәык дыҟамызт, аҳәаса ада ирфоз ҳәа акгьы рымамызт. Ус, ҽнак дыштәаз алҩа ибеит, алҩа ахьибаз инықәырԥшны дцеит, уаҟа Кәарҷиаа нхон, дара амҳаџьырра рԥырхагамхеит. Иҟаз аниҳәа, афатә-ажәтә иҭаны даарышьҭит. Абгақәа иԥырхаган, афатә ыҟамызт, убри иахҟьаны еиҭа дрызцеит, сымацара сзынхом ҳәа реиҳәеит, убри аҟынтә Кәарҷиаа рыҷкәын дицҵаны арахь даарышьҭит. Уажәгьы ара ҳахьеиланхо Шьынқәыраа роуп инхо, Кәарҷиаа ҭаацәарак ҳаланхоит, сабду иаб иааигаз рхылҵшьҭрақәа роуп дара», — ҳәа рҭаацәаратә ҭоурых игәалаиршәо иҳәеит Баграт Шьынқәба иԥа Бенур Шьынқәба.
Бенур Шьынқәба иажәақәа рыла, Ҭырқәтәылантә Шьынқәыраа игьежьыз ҳәа аӡәгьы дыҟам. Иахьа Ҷлоу ақыҭа Лаганиахә аҳабла инхо Шьынқәыраа зегьы иабду иаб ихылҵшьҭра ауп.
«Ҭырқәтәылантә Шьынқәыраа игьежьыз ҳәа аӡәгьы дыҟам. Сыҷкәынцәа Ҭырқәтәыла ианыҟаз акырџьара ирышьҭан Шьынқәыраа, аха аӡәгьы дрымбеит, аӡәызаҵәык Адаԥазар ақыҭаҟны дырԥшааит, уи ара акырынтә даахьан, раԥхьа данааи дышҵәыуоз атәы аҳәара уадаҩуп, даҳзаанкыломызт. Шьынқәыраа раԥхьа Болгариа иагеит рҳәеит, аха џьаргьы рышьҭра ҳәа акгьы ыҟам», — ациҵеит уи.
Баграт Шьынқәба иабду иаб анхара ду ҟаиҵеит, иԥшәмаԥҳәыси иареи ирхылҵит ахшаара. Хәыҷ-хәыҷла рыжәла, рхылҵшьҭра иазҳауан.
140 шықәса зхыҵуа аҩны адоуҳа …
Уасил Шьынқәбеи Џьарымхан Адлеиԥҳаи ирхылҵит хә-ҩык аԥҳацәеи, рԥазаҵә Баграти. Баграт Шьынқәба ианиаамҭаха аҭаацәара далалоит, иԥсҭазаара ицеиҩылшоит Ҭамара Маршьанԥҳа, дара ирхылҵит рԥа Бенури, рыԥҳа Бианеи.
«Баграт Шьынқәба дахьиз аҩны иахыҵуеит 140 шықәса, ари агәараҭаҟны ирааӡеит 15 абиԥара Шьынқәыраа. Ари ашҭа есымша иагмызт асасцәа, араҟа еснагь иҭыҩуан ажәеинраалақәа реиԥш, аҭоурыхгьы. Сан лҭаацәеи ҳареи амҳаџьырра атема акырӡа иаҳзааигәан, ларгьы лашьцәа аӡәырҩы уи иалаӡит», — иҳәеит Бенур Шьынқәба.
Баграт шьын??ба биография на абхазском
К ОНФЕРЕНЦИИ, КНИГИ, ПОСОБИЯ, НАУЧНЫЕ ИЗДАНИЯ
Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам, мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.
Х у Х у т Б га ж Ба
Жизнь и творчество
Бгажба. Жизнь и творчество.
Перевод с абхазского С. Корсая
Абгиз. Сухум, 2010. – 616 с.
Книга литературоведа Р.Х.Капба посвящена жизни и творчеству
видного абхазского ученого-филолога Хухута Соломоновича
© Руслан Капба, 2010 Памяти моего дедушки Екупа Капба и бабушки моей Алсабед Адзынба – воспитавших пятерых сыновей (Дзыкура, Дзадза, Степана, Хуанея, Шараха) и шесть дочерей (Хаптиту, Хаптину, Матию, Мычич, Цацу, Мышьу) – посвящаю эту книгу.
Автор На холме Капбовых (:апаархъы) под большим ореховым деревом Детство человека – прекрасный феномен, в котором как бы спрятана некая природная сила, не до конца открытая, невиди мая и непонятная, воспринимаемая как удивительная сказка. В этом убеждаешься, когда по прошествии лет, оборачиваясь на зад, заглядываешь в прошлое, вспоминаешь те страницы жиз ни, которые «писал» с первых своих шагов юный, еще не со зревший и не окрепший ум, притягивающий и впитывающий все новое, непознанное.
В памяти, конечно, не может остаться все, что человек уви дел, услышал и пережил ребенком. С возрастом воспоминания начинают разбегаться, сужаются их границы, убавляя число событий и фактов. Но как бы то ни было, природа ребенка устроена так, что многое из того, что он увидел, услышал и лич но пережил (и плохое, и хорошее) до конца дней своих остается в памяти, сопровождает всю жизнь, согревая душу.
Как точно сказано талантливым поэтом Кумфом (:ъымф) Ломиа: «Не выразить, как скучаю я, по местам, где родился и вырос». Поэт ностальгически высказал все то, что в душе у каждого из нас.
Вот и я, оглядываясь назад в далекое прошлое, к тем годам, в которых «глубоко запрятано мое детство», первое, что вспоминаю – это Большое Ореховое дерево, которое росло немного левее от ворот нашего двора, посаженное еще моим дедушкой Еку пом (Е6ъы8), соседей, а также родственников, собиравшихся часто в летние дни под его тенью.
Сегодня мне странно, почему именно эти картины под Большим Ореховым деревом так ярко отпечатались в моем мозгу и, отчего я не могу их забыть. Да и само Ореховое дерево было вовсе не простым. Словно сейчас вижу, каким великаном стояло оно – широко раскинув огромные ветви, словно говоря:
«Посмотрите, как я могуч!» Наше ореховое дерево имело пять больших веток, из которых одна была уже самостоятельным деревом. Когда я увидел его впервые, был еще совсем ребен ком, как рассказывали старшие, его ветки один раз обрубали и из них уже успели вырасти самостоятельные деревца. О них я и говорю, как о больших деревьях – до того, как их обрубили, ветки были гораздо больше. Целый день уходил на то, чтобы сбивать с них плоды. С них мы собирали 20–30 пудов орехов.
Наше Большое Ореховое дерево стояло прочно, завладев всем двором и летом, в знойные дни стлало под собой прохладную тень, словно зеленый ковер.
Мы жили на горке, на высоком и красивом месте, то здесь, то там журчали источники. Холмы Ачапара, Абаажваху, Ашвшь ра, Ахуажвра, Аджьажв (АчА8АрА, АбААжъ Ахъы (Старая Кре пость), АшъшьрА, АхъАжърА, А5ьАжъ), окружавшие это ме сто, утопали в густой растительности, даже птичке неоткуда было взлететь. Во времена моего дедушки Екупа и его братьев Дадына и Хакуцва (хакъыцъ) (позже Дадын, женившись, отде лился от большого дома и построил себе жилье в ущелье Ара садзыхьа (арасаёыхь), на берегу реки Куламыр (:ъламыр)) никто без разрешения не смел тронуть лес, принадлежавший им. Были обширные загоны, плодородные земли и место для посевов. Ребенком я застал этот лес: дуб, каштан, бук, ясень, граб и даже тис.
Беда нагрянула вместе с организацией колхозов. Лес, при надлежавший моим предкам, удивительно богатый раститель ностью, был вырублен, выжжен безжалостным образом – его почистили, сравняли с землей, словно он мешал строительству коммунизма. И сегодня стоит перед моими глазами та страш ная картина – с угрожающим треском горел наш лес, а я пла кал от страха, что огонь доберется до нашего дома, и мы сго рим. Сложное было тогда время. Заикнуться о том, мол, что же вы делаете, было опасно, можно было попасть под суд. Но вопреки всем обстоятельствам, мои отцы сумели спасти лес вокруг себя поблизости, никому не дали уничтожить, хотя и нашлись те, кто говорил, мол, что же, сыновья Екупа не ви дят, что старое время кануло в лету. Как сегодня помню слова моего дяди Дзадза (Ёаё), которые он произнес, когда с треском горела усадьба моего дедушки Ахуажвра: «Эх, вы, конец что ли, настал ваш совсем? (Он имел в виду председателя колхоза, который стоял тут же, где сжигали лес и готовили почву для посадки табака, словно и вовсе не осталось больше свободных земель) Что же вы делаете? Неужели не можете понять, что, уничтожив всю растительность, вы разрушаете наши предгор ные земли, тогда и нависшие над нами горы станут рушиться, Не можете понять, что мы все останемся без посевной земли.
Что же с вами случилось? А может, вы это умышленно?» – так резко он говорил.
– Закон нас обязывает, Дзадз, должны вырубать! А, кроме того, времена, когда вам принадлежали эти земли, уже прошли, – с намеком проговорил председатель колхоза.
– Закон не говорит, сожгите лес, уничтожьте все и сидите на пустоши. Но вся беда в том, что до того Закона, о котором ты тут толкуешь, мы сами пешком никак не доберемся, – так жест ко оборвал этот разговор мой дядя Дзадз. А я смотрел жалкими глазами на объятые пламенем, рушащиеся высокие деревья. Все боялся, что огонь перекинется на нашу усадьбу – межа между ними была слишком близкой, они лежали рядом.
Все еще стоит перед глазами картина, как вырубали, спили вали сожженные, обуглившиеся стволы деревьев. Женщины и мужчины, зацепив крючками, выкорчевывали корни деревьев.
Не было ни трактора, ни бульдозера – и как эти несчастные люди могли своими силами физически одолеть такую работу, трудно передать словами, сколько сил отняла она у них и сколь ко мучений они перенесли, уничтожая лес. И лес постепенно менял свое лицо, медленно отступала, украшавшая природу гу стая растительность.
Поразительно, но уничтоженный лес после своей гибели мстил за себя. В склонах, где на место выкорчеванной расти тельности сажали табак или сеяли кукурузу, в непогоду потоки дождевой воды уносили, портили посевы. Раньше эти потоки могли быть остановлены густым лесом, которого уже не было.
Так безрассудно и беспощадно относились к уникальной при роде недальновидные руководители села. Они не видели ни чего, кроме спущенного сверху плана, да и не хотели видеть.
Помимо всего прочего была здесь еще и обида. Во владения, принадлежавшие моему дедушке и его братьям, раньше никто не мог и ногой ступить. Даже ветку срубить – без их ведома.
Действительно, они сами вырастили этот великолепный лес, богатые рощи, имели отдельные места для пастбищ, кукуруз ных полей и т.д.
Все это с приходом Советской власти колхоз отобрал у хо зяев, и некому было заботиться о них, все было разорено. Как и всем остальным крестьянам, моим дядьям тоже отмерили, «по садили в один гектар». Живите, мол, хозяйствуйте!
Такие действия полностью соответствовали организован ной и утвержденной при Сталине форме колхозного хозяй ствования, противостоять которой было крайне трудно, но все же иногда возможно. Но большинство местных жителей даже не задумалось о том, что лес можно сохранить, более того они приняли активное участие в его варварской вырубке, чему спо собствовали малограмотные руководители колхоза.
Пишу об этом не для того, чтобы защитить своих отцов и принадлежавшие им земли. Я привожу этот факт, чтобы на помнить об огромной экологической опасности, к которой приводит уничтожение, вырубка лесов в селах. Без леса рушит ся земля, особенно в горных селах. Во время ливневых дождей потоки воды смывают ее, и она становится непригодной для обработки и выпаса скота.
Вспоминая об этом, и сегодня ноет душа моя, словно «шило воткнули в сердце», отдается болью, когда вижу местами ого ленные красивые холмы моего села Арасадзыхь, включая и холм Капбовых, который я застал ребенком еще не тронутым, вели чественным. Он когда-то окутанный густой растительностью, имевший свое неповторимое лицо, уникальный по природно му рельефу, выглядит сегодня оголенным и беззащитным.
Беда в том, что этого не могут понять даже те, кто ныне жи вет на этом месте. Им не приходит в голову, что если не возро дить могут высохнуть родники, станут слабыми, неурожайны ми посевные земли, будут оползни и все это приведет к тому, что ученые называют эрозией.
Кроме природной красоты, холм Капбовых, где испокон веков проживали мои предки, отцы моих отцов, имеет еще и другую особенность – это место исторических памятников. И в наши дни здесь сохранились памятники – основания крепостей и каменных оград, которые свидетельствуют о существовании здесь древних поселений. Своими археологическими исследо ваниями это подтвердили ученые В. Пачулия (*ачлиа), Л. Со ловьев, О. Бгажба, В. Бжания (Бжьаниа), С. Саканиа (Са6аниа) и др.
Сколько прекрасных картин возникает в памяти, когда я думаю о родной моей стороне, где я родился и вырос, когда размышляю о старом и новом в ее истории, о том, что видели мои глаза, что – то унесено временем, но всегда остается в душе моей. Мысли уносят меня дальше, вглубь времен, чтобы затем, как в круговороте, вернуть к сегодняшней непростой жизни, в саму гущу ее кипения, словно говоря мне, сравни, сопоставь, что было и что стало! Тогда снова из нахлынувших воспомина ний, наслоений картин и видений возникает Большое Орехо вое дерево, стоявшее мощно в конце нашего просторного дво ра, занимая почти всю его половину. Не могу сказать точно и не знаю, откуда это и почему так произошло, но все, что было под этим деревом, и то, что видели мои собственные глаза, и что услышал я от свидетелей тех или иных событий, воспринимаю так, словно видел это своими глазами и пережил сам. До сих пор эти события щемящей болью отзываются в моей душе.
Вот здесь, в доме Екупа Капба и до установления Советской власти любили бывать – посидеть, отдохнуть и на славу уго ститься видные, люди, известные в абжуйской Абхазии, среди которых было немало представителей праздного сословия кня зей и дворян.
В летние дни наше Большое Ореховое дерево принимало под своей сенью многих уважаемых гостей. Здесь бил ключом великолепный родник и была купальня с желобом. Родник был летом обжигающе холодным, а зимой настолько теплым, что над ним струился пар. Помимо хозяев и гостей, всегда было много родственников и близких, любивших посещать наш род ник. Он был вроде лечебницы. Он и сегодня сохранился наш родничок, струится, как и прежде, но теперь перестал выпол нять свои функции, да и некому ныне служить… В этой семье родился и был воспитан видный абхазский ре волюционер, борец за свободу и независимость Абхазии Сте пан Капба. В этот дом к нему часто приходили его друзья, ро весники. Особенно часто бывали здесь киаразовцы, воевавшие против грузинских меньшевиков в Абхазии, такие, как Зосим Бениа, Нестор Лакоба, Василий Лакоба, Хакыбей Мканба (Ща6ы беи М6анба), Баграт Пагава (*аяъаа)и др.
Многое было «известно» нашему Большому Ореховому де реву. Откуда мне знать обо всем этом, говорю о том только, что услышал от других – старших. Но есть, чему и сам был очевид цем и помню хорошо. Вот об этом хочу и рассказать немного здесь. Воспоминания, нахлынувшие на меня сейчас, подобны движущимся кадрам на киноленте.
Вспоминаю о тех временах, когда еще не началась Вторая ми ровая война. Это было накануне ее. Тогда еще село Арасадзыхь было целым и невредимым, сильным и не знающим потерь. Ве село и дружно подрастала молодежь. Благодаря то ли Господу, а может тогдашнему председателю сельского Совета Естату Кап ба или тому, что суровое око злейшего врага абхазского народа Берия не достигло еще до нашего села, но село Арасадзыхь, ка залось, спасенным от проклятых 37–38-х годов. Возможно, он решил, что люди, разбросанные по холмам в маленьком горном селении, от него никуда не денутся. Жертвой этого страшного «наводнения» стал единственный человек в селе – Абас Лагулаа (Лагълаа). Тогда Арасадзыхь был полон жизни, когда сельчане собирались вместе по плохому или хорошему поводу, сердце наполнялось радостью оттого, что много красивых, стройных, сильных и ловких ребят выросло! Разве не об этом свидетель ствует тот факт, что во время Великой Отечественной войны (1941–1945) из такой крохотной горной деревушки на фронт ушли 180 человек. Из них за нашу общую родину, которая тог да называлась СССР, 107 арасадзыхьских сыновей – великанов сложили свои головы.
Эти убийственно страшные цифры говорят еще и о другом.
«Гончие псы» Берия вспомнили тех, кого в 37-38-х годах про пустили и кинулись исправлять свою «ошибку», как только на чалась большая война. Они «зачистили» абхазское горное село от мужчин. И там остались несмышленные дети, женщины и старики. Как говорят абхазы, те, «кто еще не научился завязать себе пояс», то есть в руках беспомощных людей. На их хрупкие плечи легли тяготы жизни военных лет – ведение хозяйства, го сударственные долги, пошлины, налоги.
Насколько помню, арасадзыхьцы делали все, не унывая и не жалея сил. Они хорошо понимали, что родина в опасности.
Приведу один факт. Это было в то время, когда война уже до катилась до наших Кавказских гор. Иногда и до Арасадзыхьа, словно раскаты грома, доходили выстрелы. Как-то приезжий из райкома человек проводил собрание села во дворе сельсове та, под деревом хурмы. Туда позвали и нас, школьников.
На этом собрании выступили многие, включая и пред седателя райкома, хотя не помню, о чем говорили. Но до сих пор в ушах звучит речь сына Таскуача ()аскъач) Дочия Дигуа (Дигъа), которую он произнес на этом собрании. Помню и его самого, словно и теперь стоит передо мной – вот он вышел из толпы, совершенно седой, пожилой, высокий мужчина. Дойдя до середины круга, образованного собравшимися людьми, Ди гуа остановился, воткнул в землю свой посох и, сняв с головы войлочную шапку, придерживая ее большим пальцем вместе с посохом, начал говорить. Голос его – резкий и уверенный был слышен далеко за воротами сельсовета.
– Дад, народ мой, арасадзыхьцы, да падут на мою голову все ваши беды! Вы прекрасно слышали, о чем нам поведал, приехав ший из района к нам гость. Враг, вероломно напавший на нашу большую родину, дошел и до наших гор. Мы в опасности. Но я до самой глубины души уверен, что этот фашист, как, говорят, его зовут, Гитлер, что ли, не сможет перейти наши священные горы. Этого не позволят они сами – наши гордые, статные горы, всегда защищавшие нас от всего злого и коварного, да будут они и дальше милостивы к нам! Я уверен, они дадут нам силы.
Я верю в могучий дух Нартов и Абрыскила! Нам помогут также и наши скалы, возвышающиеся над нашим селом и развалины крепостей, разбросанные по холмам нашего села.
Его слушали молча и собравшиеся люди, и тот, кто прибыл из района. «Пусть светлой будет твоя старость, дад, и мы то же самое говорим, так же думаем», – раздалось несколько голосов в толпе собравшихся, когда он закончил говорить.
Боже праведный, сколько времени прошло с тех пор, уже много лет, как нет в живых и его самого. Сыновья Дигуа Дочия – Кака и Тандел ()андел), о ком он с гордостью говорил тогда, что они не опозорят нас, не вернулись с войны, как и многие сыны села Арасадзыхь. Но это словно было вчера, я помню об раз настоящего абхазского мужчины, считавшего славу Абха зии своей жизнью.
Ах, как был до войны Арасадзыхь богат молодежью! На праздниках, всякого рода игрищах да и просто на кукурузных полях во время короткого отдыха любили устраивать состя зания по борьбе, в метании камня. Испытывали свою силу – крепкие, здоровые парни села Арасадзыхь!
Под нашим Большим Ореховым деревом часто происходили такие соревнования. Здесь в полдень обычно собирались, что бы передохнуть, кто работал на колхозных полях или занимал ся вырубкой леса, расчисткой земли, когда-то принадлежавшей моему дедушке. Помню, как боролись Миша (Мышьа) Коба хия (он погиб потом на войне, обладал, действительно, недю жинной силой) и мой дядя Шварах (Шъарах) и никто из них не мог вырвать победу, получалась ничья, а до того Миша уложил всех, с кем боролся. Сколько интересных бывало состязаний – метали камень, прыгали на спор в высоту, локтями испытыва ли силу (ставили локти на стол и перетягивали друг друга).
– Хватит уже, уймитесь! Солнце скоро зайдет, надо идти на прополку кукурузы. Лучше попробуйте холодного винца, охла дитесь, – предлагал им кувшин вина мой дядя Дзадз, вынося из дома кувшин и стакан, поставленный на тарелке.
– И от этого, Дзадз, не откажемся, но должны же мы все таки выяснить, кто лучше из нас в метании камня, – жизнера достно смеялся в ответ Миша Кобахия.
Место под нашим деревом эти крепкие и молодые ребята превращали в «спортзал». Но двор изменился сильно, как толь ко началась война. Сильные, здоровые, цветущие – кровь с мо локом – ребята были уже далеко, в горниле страшной войны. С тех пор под нашим Ореховым деревом изредка сиживали ста рики. Да и откуда было взяться хорошему настроению, когда их опора и надежда – сыновья-наследники, на которых они надея лись, что будут ими похороненными, когда отцам придет срок, были на войне. Никто не знал, смогут ли они вернуться. Такое психологическое состояние абхазы называют «живым горем».
Вновь хочу вернуться к нашей довоенной жизни. Мой де душка Екуп Капба и бабушка Алсабед Адзынба (аёынба) ро дили и воспитали красивых и достойных пятерых сыновей и шесть дочерей. Я не застал своего отца и его брата Степана, а также их сестру Хаптину (ха80ина). Остальных всех помню хорошо – это они нас воспитали, когда мы еще детьми потеряли родителей. У моего отца Хуанея (хъанеи) было четверо детей:
два мальчика – Котик и я, и две девочки – Кукул (Къыкъыл) и Нусиа. Они, Царствие им небесное, ушли уже из жизни.
Все братья жили вместе. У моего дяди Дзыкура (Ёыкъыр) – он был в семье старшим – были сын и дочь. Сын его Чичикуа (№ы3ыкъа) геройски погиб в Великой Отечественной войне.
Дочь Шура (Шоура) жива и сегодня. В Отечественной войне народа Абхазии она потеряла пятерых: двух внуков – Адгура Пхазариа (адгъыр *хазариа) и Даура Бигвава (Бигъаа), сына Мурмана Бигвава, зятей – Гришу (Грышьа) Ануа и героя Абха зии Анатолия Пхазариа.
В большой и крепкой семье с обширным родом всегда было многолюдно. Особенно летом, как здесь собирались дочери моего дедушки со своими детьми и их друзьями. Словно в доме отдыха, они наполняли наш двор веселым шумом. Я был ма леньким, но это оживление радовало чрезвычайно, и всегда хо тел, чтобы они не уезжали. Они баловали меня больше других братьев и сестер, так как был младше всех.
Мои дядья гордились сыновьями своей сестры Хаптит (Ща80и0) – она была замужем за достойным среди абжуйцев человеком Куцыруа Ашуба (:ъцыруа ашъба) – Сурамом, Дав летом, Багратом, Кучыром (:ъ3ыр), Андреем – он учился на юридическом факультете МГУ им. М. В. Ломоносова. На 3 кур се заболел и ушел из жизни. Давлет окончил Сухумский педа гогический институт и работал учителем истории в своем род ном селе Джьгярда (%ьгьарда). Любил абхазскую литературу и даже писал стихи. В 37 году был репресирован. Остальные трое – Сурам, Кучыр, Баграт погибли в Великой Отечественной войне. Только Сурам и Баграт успели жениться.
Муж моей тети Мычич (Мы3ы3) Темыр Авидзба (аюёба) был сыном известного среди абжуйцев зажиточного крестья нина. Его отца Кадыра после установления Советской власти раскулачили и все, что своим трудом нажили он и его сыно вья – скот, кирпичный и черепичный заводы, построенные Темыром своими руками, магазин, табун лошадей, мельницу и многое другое – отобрали и отдали в общую коммуну. Впослед ствии двое сыновей Темыра – Алеша и Джон тоже погибли на фронтах Отечественной войны.
Моя другая тетя Цацу была замужем за известным в абжуй ской Абхазии и за ее пределами человеком, заслуженным и до стойным Уартаном Аршба. Родом он был из Ткуарчала, но в 1937 году с семьей переехал в Сухум. С тех пор жил и работал в столице и воспитали воспитали двух сыновей и трех доче рей. Старший сын Лева был военным, ушел в отставку в чине капитана. Младший Рафаэл – дома его звали Хутой (хъы та) – боксер, прославивший советский спорт и за пределами Абхазии. Он не раз становился чемпионом по боксу в СССР. До конца жизни был директором всесоюзной Эшерской спортив ной базы.
Зинаида была учительницей математики, Аня преподавала русский язык и литературу. Тина много лет работала суфлером в Абхазском театре. Царствие им небесное, все они уже поки нули наш бренный мир.
Что касается моей тети Хаптины, она вышла замуж за Бес лана Когониа (Кояониа). Они воспитали двух дочерей – Чута (№ута) и Гугул (Гъыгъл). Первый муж Чуты Сатбей Хашба (ащашба) погиб в Великой Отечественной войне. Их сын Вла димир журналист, внесший большой вклад в становление Аб хазского радио и телевидения. Сегодня – ответственный секре тарь Союза журналистов Абхазии.
От второго мужа Леуарсы Хаджимба у Чуты – дочь Биана.
Гугул вышла замуж за Ясона Чочуа (№о3уа) – заслуженно го артиста Абхазии, талантливого переводчика произведений классиков мировой литературы на абхазский язык. У них роди лось четыре дочери: Дездемона, Офелия, царствие ей небесное, Джульетта, Бэла.
Моя тетя Мышьа (Мышьа) была замужем за Михаилом, сыном известного в абжуйском районе человека Едги (Едгьы) Адлейба. Он был директором Члоуской средней школы, имел высшее образование. В 37 году его, отца четверых детей, не винно осудили и погубили бериевские палачи. Мышье нужно было поднимать на ноги детей. На жену «врага народа» смотре ли с недоверием, но она не опустила руки. Ее любовь к мужу, природная мудрость, поддержка родных и близких помогли ей выстоять и достойно воспитать детей. Она дала всем высшее образование. Старший – Анатолий Адлейба работает главным врачом Сухумской портовой поликлиники. Демиан был геогра фом, долгие годы преподавал в Члоуской средней школе. Не так давно ушел из жизни. Его сын Одиссей сложил голову за сво боду родины в Отечественной войне народа Абхазии. Младший сын Мышьи Семен Адлейба – известный в Абхазии журналист.
Он стоял у истоков Абхазского телевидения, а его передачи по радио звучат часто, они всегда интересны и актуальны. Един ственная сестра трех братьев Валя Адлейба – учительница, мно гие годы работала педагогом-воспитателем в школе-интернате.
Если говорить о сестре моего отца Матии, то когда умер ее муж Салуман Бгажба (Бяажъба), братья вернули ее в отчий дом, он стал родным и для нее.
Все эти люди – внуки Екупа Капба, дети его дочерей – были неразрывно связаны с нашим большим общим домом. Их ча стые приезды становились для нас радостью, веселым празд ником.
Как сейчас помню: они держат толстую книгу в твердом, то ли из жести или меди, а может латуни, переплете с выбитыми золотистыми буквами. Читают, передавая друг другу, а затем обсуждают ее. Когда откладывали, я брал ее в руки и, пере листывая страницы, смотрел на картинки. Они были закрыты прозрачной бумагой, чтобы не испортились. Позже я узнал, она называлась «А. С. Пушкин. 1837–1937», была издана в СССР к столетию гибели великого русского поэта.
Я не мог ее читать тогда (а если бы и прочитал, то ничего бы не понял), но любил те рисунки, которые были в книге, и всегда с восхищением их рассматривал. Кроме того, у нас дома были и другие книги – Хухут и Чичикуа каждый раз, приезжая из Су хума, привозили новые, в основном на абхазском языке. Мои дядья любили, когда им читают абхазские книги, в которых были напечатаны сказки, рассказы (сами они, как и я, не умели читать). Слушали их в свободное время долгими зимними ве черами или летом, когда усаживались после обеда отдохнуть в тени. Они любили рассказывать древние сказания о героях или о подвигах великих Нартов.
Моя двоюродная сестра Шура уже имела начальное обра зование. Помню, как она читала дядьям поэму Иуа Когониа «Абатаа Беслан» (аба0аа Беслан). Видимо, делала это не раз, потому что только слушая, я уже знал наизусть большую часть поэмы. Сколько раз, сидя на балконе или же под Ореховым де ревом, начинал в полный голос декламировать: «Рожденный в Абхазии Абатаа…» Позже, когда стал учиться в школе, сам читал в кругу семьи поэмы Иуа Когониа, а также «Абхазские сказки», изданные в 1940 году К. С. Шакрыл (Шьайрыл) и Х. С.
Бгажба. Хухут привез эту книгу и подарил мне лично. Читала нам Шура.
Моя сестра Кукул еще до войны училась в Сухуме, в Аб хазской школе, пока ее не закрыли. (Хухут к тому времени уже закончил учебу в Москве и вернулся в Сухум. Ему выделили квартиру, и мать с братом переехали жить к нему. Кукул тоже жила с ними).
Долгое время Хухута, Чичикуа и Хакыбея, приезжавших к нам только летом, воспринимал как гостей или родственни ков. Они жили в Сухуме: Хакыбей и Чичикуа учились, а Хухут работал. Но позже понял – они тоже члены нашей семьи. Все это я видел и хорошо чувствовал. И радость в доме, ощущение искренности возрождало в моей юной душе такую человече скую любовь, что тепло этого чувства пронес через всю свою жизнь.
*** Эта книга посвящена жизни, творческой работе, государствен ной и общественной деятельности известного абхазского учено го, академика Хухута Салумановича Бгажба по-родственному неразрывно связанного с большой семьей Екупа Капба.
Сразу оговорюсь, что написать достойную и всесторонне полную монографию о таком большом ученом как Хухут Бгаж ба – задача не из легких для любого исследователя. Прежде все го, необходимо глубоко изучить наследие ученого, включая и неопубликованные труды.
В сожженном во время грузино-абхазской войны здании Абхазского института пропало много работ ученого. Все уце левшие труды собраны в его богатом частном архиве, хотя до сих пор еще не классифицированы. Если согласиться со слова ми французского писателя Андре Моруа о том, что «жизнен ный путь великого человека и сам по себе представляет огром ный интерес», то биография и сама жизнь видного абхазского ученого Хухута Бгажба дает хороший и богатый материал для книги, ему посвященной.
Хухут Бгажба – основоположник абхазской литературной критики, языковед, фольклорист, общественный деятель, со ставитель учебников, программ и хрестоматий по абхазскому языку и литературе. В свое время, будучи руководителем Аб хазского института, он сделал многое для воспитания молодых кадров этого научного учреждения. Обо всем этом, к сожале нию, стали забывать.
В книге, посвященной ему, необходимо учесть все это и под робно раскрыть всестороннюю деятельность ученого. Помимо этого, есть и другое, не менее важное, без которого невозмож но создание монографии о Хухуте Бгажба. Это – время, в кото ром жил и творил ученый. Как и его современники – абхазские писатели и ученые, он занимался творческой, общественной и государственной деятельностью в то время, когда крепко стоял на ногах Советский Союз, победивший фашизм. И жива была еще ленинская национальная политика, на которую, словно бо жеству, мы все молились, особенно немногочисленные нации.
Но в то же время в Абхазии безраздельно господствовали под лые «законы» грузинских националистов, погубивших наших лучших сыновей.
В создании книги о Хухуте Бгажба мне, безусловно, помогло то обстоятельство, что мы с ним воспитывались в одной семье.
Хотя и не ровесники, но с малых лет меня сопровождал его опе кающий, ласковый взор – в учебе, в становлении моей лично сти, а затем, к чему скрывать, если чего-то добился, как критик, исследователь, то во многом, только благодаря ему.
Помимо всего прочего, меня, моего брата Котика, сестер Кукул и Нусию, Царствие им небесное, с малых лет воспитала мать Хухута Матия. Она заменила нам родную мать, когда мы остались сиротами. Правда, нас, осиротевших детей, не остави ли без внимания и не дали почувствовать свое сиротство и дру гие братья и сестры отца. Но повторюсь, только мать Хухута, оставаясь в отчем доме, готовила еду, обстирывала всех, встре чала многочисленных гостей, привечала родственников. Всегда поражаюсь, сколько сил и терпения проявила эта женщина, как много она успевала, особенно в военные 1941–1945 годы. Когда она переехала в Сухум, мы отянулись за ней. Поэтому знаю о жизни Хухута Бгажба многое из того, что никто не может знать.
И хочу об этом рассказать в книге.Надеюсь, она станет путево дителем и подспорьем для дальнейшего исследования творче ства Хухута Бгажба.
Убежден, что в будущем должны быть созданы фундамен тальные монографии о Г. А. Дзидзария (Ёиёариа), Ш. Д. Инал ипа, С. П. Басариа, Х. С. Бгажба, С. М. Ашхацава (ашъхъа7аа), К. С. Шакрыл, З. В. Анчабадзе, М. М. Трапш ()ра8шь), и др.
Всей своей деятельностью они на высоком научном уровне опровергали лжетеории, подобные – Ингороква, пытавшиеся, отнять у нас собственную историю.
Любезный читатель! Окинем с тобой взглядом большую жизненную дорогу, которую прошел Хухут Салуманович Бгаж ба. Несомненно, мы увидим, насколько она была трудной, сложной, счастливой или не совсем. Узнаем, как он любил свой народ, как много и глубоко думал о его будущем. Да, ученый такого масштаба был необходим Апсны.
Прежде, чем рассказать о событиях, послуживших причи ной рождения песни, хочу привести ее слова:
Утром у него убили брата, Ровно в полдень отомстил он свято, Смелый Бгажба Салуман.
Пуля, вылетавшая из дула, Никогда б за дерево не сдула Сына верного крестьян!
Лютый враг, могучий в поединке, Не принудил бы свернуть с тропинки Сына верного крестьян.
За народ была грозна расплата:
Покарал князей за гибель брата В пер. С. И. Липкина, приводится по «Абхазские сказания», Сухум, 1961, с. 128–129.
Смелый Бгажба Салуман!
Потерял он брата утром рано, В полдень месть свершилась Салумана, Сына верного крестьян.
Вот он скачет вдоль речной излуки, В башлыке, в абхазском архалуке, Смелый Бгажба Салуман!
Он дворян, князей дрожать заставил, И крестьянский люд воспел, восславил Сына верного крестьян.
Утром у него убили брата, Ровно в полдень отомстил он свято, Смелый Бгажба Салуман!
Вглядимся пристальнее в корни человека, о ком народ сло жил песню, в его род. Узнаем не только о нем одном, но и об истории, жизни тех людей, среди которых он родился и вырос, о его родных и близких. И это, я уверен, скажет о многом.
В Абхазии бгажбовцев немного, изначально они жили в рай оне Адлера, но махаджирство опустошило их род, оставшиеся ушли на Северный Кавказ.
Там их знают как Бгажноковых. Несомненно, все они проис ходят из одного и того же рода, они братья, хотя русская транс крипция и звучит чуть иначе, но корень один и тот же, это – абхазская фамилия.
Благодаря поддержке князя Дзяпш-ипа, братья Шаадат и Шааб выбрали для жительства село Ткуарчал (Тйъарчал). В по селке Акуарчапан (айъарча8ан) на берегу реки Аалдзга. Это равнинное и очень живописное место. И в наши дни там бьет Бгажбовский родничок (Бяажъаа аёыхь). Оказавшись на такой плодородной земле, братья обстроились быстро, завели креп кое хозяйство, зажили хорошо, создали семьи, у них родились дети, появились родичи, друзья – словом, стали достойными из достойнейших в Акуарчапане – Ткуарчале. Безусловно, появи лись и завистники. Как известно, зависть никогда не приводи ла ни к чему хорошему.
У Шаадата был конь, подобный крылатому Арашу (арашь)1, скакун, каких было мало, с надежной и спокойной спиной. Редко, кто мог устоять перед его красотой и посту пью. Когда Шаадат, стройный, статный, одетый с иголочки, во всеоружии появлялся на своем коне, взгляды собравшихся надолго приковывались к нему. Но были те, кто сгорали от зависти. Дескать, только вчера спустился с Северного Кавка за, а теперь пытается опередить нас. И как-то раз, подошли к нему с предложением продать им своего коня. Он был очень удивлен этим:
– Вы, шутите, видно, о чем разговор? Конь, вскормленный мною с руки, в котором я души не чаю, как же могу продать вам, пока я еще живой? Кто же вам сказал такое? Или думаете, я его не достоин? – он укоризненно посмотрел на самодовольных мужчин, подошедших к нему с этим предложением, всем своим видом дав понять, что их слова ему не по душе.
– Тогда запомни, Шаадат, не впрок тебе будет твой прекрас ный, светло-серый конь. Считай, что отныне он – не твой! – по лушутя ответили они ему и отошли.
Услышанное леденящим холодом легло в душу, он не был глупым и хорошо понимал значение слов, сказанных теми, кому он отказал. И с тех пор был всегда настороже.
– Не подходи к нему близко, если хочешь жить!
Но тот, не обращая внимания на окрик, будто воском нали ты уши, продолжал так же вкрадчиво приближаться к коню.
– Ты не слышишь меня, что ли? Решил нарваться сегодня на мою пулю? – снова резко окликнул его Шаадат.
Сказочный конь в мифологии абхазов.
– С сегодняшнего дня можешь считать, что конь – не твой, – ответил тот, заговаривая коня и пытаясь ухватить его за гриву.
Задыхаясь от злости, хозяин тем временем стоял, направив на него дуло своего ружья.
– Срок твой настал, что ли, недотепа! – крикнул он вновь, но разрази его Бог, тот будто оглох совсем. Удивительно, но конь, обычно не допускавший к себе близко чужака, сейчас стоял на месте, как вкопанный, словно говоря ему: сделай, что хочешь со мной, поди, разберись, что он с ним сотворил!
– Ах, ты, сучье отродье! Мертвым меня уже считаешь, коль открыто на моих глазах пытаешься увести коня из-под меня!
Остановись! – гневно воскликнул хозяин лошади. В это мгно вение вор выстрелил, но не успел звук его выстрела раство риться в воздухе, как прозвучал ответный выстрел Шаадата. И тут же вор растянулся во дворе прямо у ног лошади, которую он пытался увести.
– Пусть твой грех останется на тебе, но как быть иначе с грабителем! – с этими словами Шаадат наклонился над телом убитого им самим конокрада.
Несмотря на очевидную невиновность, совершивший поне воле убийство, Шаадат некоторое время сидел в тюрьме, но как невиновного, его вскоре освободили. Более того, он и родной брат остались жить в Акуарчапане.
Дед Хухута Бгажба Едги был сыном, прибывшего из Север ного Кавказа Шаадата. Вот что рассказывает младший брат Ху хута Бгажба Хакыбей, царствие ему небесное:
«Кроме нашего дедушки Едги, у Шаадата были еще сыновья – Кяракь (:ьара6ь), Камашь (Камашь), Мты (М0ы). У Кяракьа осталось двое наследников – Есыф и Хакыбей. Камашь был же нат, но детей у него не было. У младшего Мты была дочь Маци са (Ма7иса), которая стала женой дворянина Георгия Лакрба (Гьаргь Лакрба). Она оставила большое потомство: четырех сыновей – Баджга, Бегуа (Бегъа), Уарлама, Миху и две дочери.
Во время махаджирства Кяракь оказался в Турции, где и остался, но его сыновья Есыф и Хакыбей впоследствии с боль шим трудом вернулись на родину еще до установления Совет ской власти в Абхазии. Братья были видными и уважаемыми людьми, имели крепкое хозяйство. Они построили лесопиль ный завод в селе Арасадзыхь на берегу реки Куламыр – вблизи от жительства Тарашьа ()арашь) Капба. Этот завод работал еще долгое время и после установления Советской власти. Дей ствительно, братья славились в селе, их уважали, да и статью вышли – высокие и могучие.
Хорошо помню то время, когда они приходили к моим дя дьям капбовцам. Ни разу не ушли, не положив в мой карман денег. В долгие зимние вечера мы сиживали у ярко пылающего камина. Помню, как Есыф сажал меня к себе на колени, гладил по головке, ласково говорил со мной. Оба брата очень жалели, что наш отец не успел поднять нас на ноги.
Дядья мои радовались приходу Есыфа и Хакыбея, очень их уважали, всякий раз в их честь резали четвероногого, чаще все го козленка, приглашали на застолье и соседей.
Тезка мой Хакыбей (это в его честь меня назвали Хакыбеем) брал меня на руки и целовал. А, когда ставил на ноги, не отпу скал, не одарив деньгами. Сколько раз я слышал слова матери:
«Нан, да перейдут на меня твои беды, сколько раз можно да рить денег, даже если он и ребенок, не стоит», – говорила она скромно, стесняясь, как и подобает настоящей невестке.
– Матия, он находится дома у своих дядей, мы не в претен зии, здесь он ни в чем не нуждается, видим, но он все же Бгажба – наш брат. И сколько бы мы ни сделали, не стыдно, напротив, это – наш долг, – отвечали ей братья.
Тогда я не понимал смысл всех этих разговоров, понял позже.
Помню, когда разобрали лесопильный завод Хакыбея и Есы фа и, погрузив на арбы, везли в Очамчыру. Сельчане жалели, что разобрали этот завод, потому что считали его очень полез ным для села, но и спасти тоже не могли. Обмолвишься словом, недолго попасть под суд, ведь частное предпринимательство не имело места в строительстве социализма.
Есыф женился на Химур (хьмур) Авидзба. Она была сестрой основательного, крепкого крестьянина Уасила Авидзба из села Джьгярда. И сам переехал жить в то село, завел свое хозяйство, они воспитали прекрасного сына, которого звали Арзаабей. Он стал учителем и в 1941 году, когда началась война, добровольцем ушел на защиту родины и сложил свою голову за нее. Хочу от метить, что жизнь Арзаабея и его матери Химур нашла свое ху дожественное отражение в прекрасной, берущей за душу, поэме талантливого поэта и прозаика Виталия Амаршан «Вдова».
Матия рассказывала, как Есыф не отходил ни на шаг от мое го отца Салумана, когда тот вернулся из сибирской ссылки. Он сопровождал его везде, особенно, когда выезжал из села, чтобы защитить в случае необходимости.
Вспомнился случай, рассказанный мамой и ее братом Дзадзем.
У Есыфа и Хакыбея были родственники в Батуми. И как то мою мать тоже повезли туда. Было это в 1923 году. У моих дядей тоже были там родственники – Назифа Капба была за мужем за известным человеком в Батуме, абхазом Хуршитом Чирикба (хършьыт Чрыкба). Кроме того, брат моей матери Степана Капба имел там друзей, с которыми он часто виделся, да и меня возили туда не раз. Однажды Хакыбей, Есыф, Ма тия, Назифа и Хуршит вместе отправились в Батумский цирк.
Там шло прекрасное представление, и устраивали состязания силачей-борцов на приз. И в этом состязании победу одержал один из известных спортсменов. На него и смотреть-то было боязно: широкоплечий, с выпяченной грудью, огромный, весь налитой. Черные зрачки его глаз устрашающе вращались – по всему был он бесстрашный и бедовый. Троих, с кем он схва тился (те тоже были не промах) опрокинул легко, положив на лопатки. Победитель – силач обратился к зрителям:
– Есть ли, кто желает схватиться со мной, если кто осмелит ся, то выходите, я хочу побороться!
Но из толпы, сидевшей в зале, не раздалось ни звука, все притихли, никто не шевельнулся. В этот момент в тишине раз дался голос Есыфа:
– Если позволишь, я буду с тобой бороться! – сказал Есыф Бгажба и, вскочив со своего места, весь подобравшись, быстро поднялся на арену – высокий, стройный, одетый в абхазскую черкеску (а8суа ма0ъа, отличается от черкесок других кавказ ских народов размерами, покроем и отделкой – Р. К.). Он снял с себя башлык и ремень, засучил рукава и стремительно напра вился к горделиво стоявшему силачу.
Матии и Назифе очень не понравилось, что он вызвался на борьбу, но брат Хакыбей не отказал ему, только предупре дил, чтобы он не затягивал борьбу, а использовал свои приемы.
Есыф был очень сильным, надеялся на себя и потому согласил ся схватиться с силачом. И Хакыбей его не отговаривал. Сидев шие в зале люди притихли, они были заинтригованы, кто же осмелился тягаться с этим известным борцом.
Пригласивший Есыфа силач отнесся к нему с пренебреже нием, только удивился, мол, как он не испугался меня, неужели не видел тех, кого я уложил на лопатки, ведь он им не чета.
– Предупреждаю, – сказал он Есыфу, словно тот уже лежал у его ног на ковре, опрокинутый навзничь, – если нечаянно сло маю тебе что-нибудь или еще что похуже, я не виноват.
– За это не беспокойся, – ответил Есыф, – я за свои слова отвечаю. Да и потом, когда борются двое, почти всегда кто-то должен упасть, а другой победить. А что я должен сломать – руку или ногу, покажет борьба.
Зрители во все глаза смотрели на мужчин, готовых вот-вот схватиться. Борец, конечно же, был подготовлен, это было его профессией, тело его было натренированным. Сколько раз он падал и сколько выходил победителем! Абхазский же мужчина Есыф Бгажба, чей конь редко оказывался не оседланным, хо дивший всегда во всеоружии, имел совсем другую профессию, но был крепким в борьбе, имел силу и знал приемы.
Словно два великана, схватились они в борьбе. Есыф легко, как рубец к коже, прилип к своему противнику, тот, обрадовав шись, поднял его и закружил по сцене, а в это время Есыф при менил свой прием и силач попался, не сумев избежать поднож ки, и растянулся во весь рост (а был он очень высоким) на ков ре, упав на загорбок. Громкий хруст, сломавшейся левой, хотя и сильно натренированной руки, был слышен в зале. Это слу чилось в одно мгновение. Силач не мог больше встать, помимо сломанной руки, он сильно ушиб загорбок. Зрители, вскочив со своих мест, кричали «ура!», аплодируя победителю.
– Извини, друг, если больно сделал, – сказал спортсмену Есыф, – но я не виноват, когда двое борются, один непременно должен упасть, более того, как ты сам говорил, может быть и хуже, – он спокойно сошел с арены и направился к своему месту в зале.
– Намдвили апхази раиндиа! (Это настоящий абхазский ге рой!) – по всему залу раздавались возбужденные голоса. Это радовались те, кому такая борьба оказалась по душе.
– Пусть и сидящие в этом зале тоже знают, что у абхаза мужества не отнять, – сказал Хакыбей, крепко пожимая руку брату, – правда, я не был в восторге от твоего решения с ним схватиться, боялся за тебя, но все же надеялся на твою силу и умение применить приемы, брат мой.
Возвращались домой в прекрасном настроении. Новость о том, что известный силач-борец был в мгновение ока опроки нут на ковер абхазом, долгое время ходила по Батуми. Она осо бенно нравилась абхазам, живущим в Батуми, подобно Назифе Капба и Хуршиту Чирикба.
Отец Есыфа и Хакыбея Кяракь со своей женой жил в Тур ции. В 1930 году братья как-то отправились туда, чтобы про ведать родителей. По дороге столкнулись с абреками, которые в перестрелке убили Хакыбея и тяжело ранили Есыфа. Абреки тоже были ранены, но успели скрыться. Есыф всю ночь до рас света просидел над телом убитого брата. Но что ему оставалось делать? Пересилив себя, он похоронил брата утром и отправил ся в путь. С огромным трудом добрался до Турции, увидел мать и отца. По слухам, до нас доносившимся, Есыф там женился, обзавелся детьми и умер в глубокой старости»
Бгажбовцы живут там, в селе Ташбурын и в Стамбуле. После Отечественной войны в Абхазии, на родине предков побывал один из потомков Есыфа Бгажба. Он по профессии инженер строитель, был дома у Хухута и Хакыбея, познакомился с их се мьями. А в 2009 году в Абхазии побывали фамильцы из Иорда нии.
Сыновья Едги Бгажба – Екуп (дед Михаила Темыровича Бгажба), Кяскинджь (:ьас6ьын5ь), Салуман, (младший из братьев), а также дочери – Курина (Кърина) и Гуазаза (Гъзаза).
Если упомянули о них, расскажем и о том, как сложились их судьбы. Кяскинджь умер, не успев создать собственную семью, хотя внешностью и статью завораживал многих, но был обездо лен судьбой. Сестра их Курина была замужем за неким Куазмаа (Къазмаа) из Елыра (их род приравнивался к дворянскому), но у них не было детей и они сами, будто черти смеялись над их судьбой, рано ушли из жизни.
Другая, младшая сестра Гуазаза была красавицей, с длин ными до пят косами. Она была женой известного в абжуйском районе человека по имени Алыкьса (алы6ьса) Когониа, но и у них не было детей, Так и закончилась жизнь двух достойных людей, не получив продолжения. Возможно, фамилия, как и че ловек, тоже имеет свою судьбу. Такая мысль приходит в голову и тогда, когда вглядываешься в дорогу жизни, по которой про шел род Бгажба.
У Едги Бгажба жена была дворянкой, по фамилии Ашхаца ва, звали ее Шимазхан (Шьымазхан), до замужества жила она в селе Гуада (Яъада). Шимазхан была отважной женщиной. Как я уже говорил выше, она родила и воспитала троих сыновей и двух дочерей. Жили со всей большой семьей в Акуарчапане, на берегу реки Аалдзга (аалёга). Им принадлежали окрестные равнинные плодородные земли. Повыше их, у самого подно жья холма жил князь Шьмаф Ачба. С его княжеским имением был связан весь Ткуарчал – от севера и до юга. Забегая вперед, скажу, что когда между двумя фамилиями – Ачба и Бгажба – возникла кровная месть и Бгажбовцы переселились в другое место, так как не могли эти два рода существовать рядом друг с другом, их земли купил известный среди в Абжуйской Абхазии крестьянин Аршба Швлиман (Шълиман). Но при Советской власти земли и у крестьян стали урезать земли, которыми они распоряжались. Тогда Швлиман вновь переселился из Ткуарча ла в горный поселок Кумыз (Къымыз). Там было просторнее и удобнее для разведения скота, да и земли Швлимана находи лись в более укромном месте, не так кололи глаза, хотя бдитель ных наблюдателей всегда было много.
– Что же это, неужели он думает соперничать с нами, не счастный? – приглушенно, а иногда и открыто возмущались они. Чаще всего такие разговоры стали происходить в имении Шьмафа Ачба. Ведь они и так жили рядом.
Да и сам Екуп, из всех сыновей Едги Бгажба был наиболее дерзким, жестким, не допускал ни одного кривого слова в свой адрес.
Хорошо помню, когда во время той войны в летний период она приезжала к нам в Арасадзыхь. Несмотря на преклонный возраст, в ее взгляде можно было увидеть, что он не только в свое время, но и в настоящем оставалась решительной, умной и отважной.
Голос у Нины был высоким, говорила она четко и ясно. У нее была обаятельная улыбка. Нина любила сидеть под тенью нашего Орехового дерева и смотреть вдаль, рассказывая о со бытиях, свидетельницей которых была.
Мои дядья радовались приездам Нины, уважали ее очень.
Не позволяли себе даже пройти перед нею, когда она сидела.
От Екупа у Нины были сын и дочь. Сын – Темыр Бгажба (отец Михаила Бгажба), а дочь Надиа была замужем за Там шыгу Атумаа (Тамшьыгъ а0ъмаа). Надиа родила двух сыно вей – Джото (%ьота) и Джансуха (%ьансыхъ), дочерей – Чочу (№о3а) и Дашу (Дашьа). Темыр Бгажба и его жена Ольга Да витая вырастили сыновей – Мишу, Алешу, Гришу, Ушанга (он погиб в 1941 году в Великой Отечественной войне), дочерей Бабуцу, Нуцу, Марго. Сестры все были замужем, все они уже в мире ином. Бабуца отдала много сил народному образованию Абхазии, была заслуженной учительницей республики, писала также стихи для детей школьного возраста и выпустила одну или две книжки с рисунками.
Михаил Темырович Бгажба, прославленный в Абхазии и далеко за ее пределами человек. Он был участником Великой Отечественной войны 1941–1945 годов, ранен, отмечен бое выми наградами. Вернулся в чине полковника, окончил Сель скохозяйственную академию им. К. А. Тимирязева в Москве.
Долгое время работал в Москве в Комитете народного контро ля. В середине 50-х годов его переводят в Абхазию – сначала третьим секретарем Абхазского обкома партии, затем пред седателем Совета Министров Абхазской АССР. Позже назна чили первым секретарем Абхазского обкома партии. На этой должности он проработал 10 лет. Хотя к тому времени не было в живых ни Сталина, ни Берия, и партия сурово осудила их злодеяния, а в деле исправления ошибок, допущенных в на циональной политике во времена их властвования, было сде лано немало, все равно грузинские националисты продолжали держать цепкой рукой Абхазию. Михаил Бгажба, несмотря на сопротивление с их стороны, в то время сумел многое сделать для родины. (Сегодня некоторые пренебрегают сделанным им, по их мнению, он мог добиться гораздо большего, особенно в деле отсоединения Абхазии от Грузии, так как был особо при ближенным к всемогущественному в то время Н. С. Хрущеву.) Но при нем, при его активном участии переименовали корабль «Ленсовет» в «Абхазию», в Сухуме пошли первые троллейбу сы, построили Республиканскую больницу (такой в то время не было и в Тбилиси), установили памятник Нестору Лакоба, назвали именем основоположника абхазской драматургии С.
Я. Чанба (№анба) Абхазский государственный драматический театр. В этом опередили грузинские власти, намеревавшиеся дать театру имя Ильи Чавчавадзе.
Благодаря Бгажба, по его согласованию с Н. С. Хрущевым, сняли с крестьян Абхазии пошлину и налоги за мясо, яйца, сыр и другие продукты. Это была немаловажная акция.
С невиданным размахом начали строительство жилых до мов в городах. Во всех райкомах партии абхазы были назначе ны секретарями. И всего этого М. Т. Бгажба удалось добиться в то время, когда здесь господствовали грузины.
Если оставить в стороне государственную и общественную деятельность Михаила Темыровича, разве не был он блестящим ученым? Достаточно назвать фундаментальный труд М. Бгаж ба «Ресурсы растений Абхазии и их использование». Огромно научное значение других его книг: «Абхазская пчела», «Рыбы», «Поет дрозд», «Леса Абхазии». Научные статьи Михаила Бгаж ба публиковались в журналах «Вестник сельскохозяйственных наук», «Генетика» (орган АН СССР), в международном сельско хозяйственном журнале «СЕВ» и других. Много научных тру дов оставил он в наследство потомкам.
Талант Михаила Темыровича проявился не только в науке, он был прекрасным публицистом, писателем, переводчиком.
Вот что об этом пишет известный абхазский писатель Алексей Гогуа (Гогъуа): «Михаил Темырович Бгажба всегда интересо вался публицистикой, любил художественное слово. В выхо дившем в 30-е годы органе абхазских писателей «Литературном журнале» был опубликован его очерк «Поляна Куна» (Къыниа ш0а, Куниашта – Р. К.), много позже в журнале «Алашара» на печатан очерк «Нестор Лакоба».
Из под пера М. Бгажба вышла замечательная сатирическая повесть «Гуарапский писарь» («Гъар8аа рписар»). В ней в ху дожественной форме автор изображает жизнь абхазского на рода до установления Советской власти. Он долгое время со бирал материал для этой повести. Многие события и люди, о которых рассказывается в ней, автор знал лично, был сам оче видцем или слышал от стариков, которые хорошо помнили эти факты. М. Бгажба ходил по селам, часто разговаривал со ста риками, свидетелями тех далеких событий. Прототипом образа абхазского села того времени послужило его родное село Гуп, в котором он родился, а в некоторых местах почти открыто были названы места и люди из этого села. Но все же эта повесть – не документальное произведение, хотя в ней и фигурируют имена реальных людей. Здесь они являются собирательными образа ми.
Как отмечает Алексей Гогуа, сила смеха, юмора, иронии и сатиры огромна во все времена. Абхазы говорят, «чуму спря тавшего, самого поразило». Кто скрывает свой недостаток, свое зло прикрывает, оправдывает или сглаживает, никогда не смо жет двигаться вперед, будь то общество, нация или отдельно взятый человек. И лучшим зельем для раскрытия недостатков является сатира и юмор.
Михаил Бгажба дал возможность говорить на абхазском языке двум всемирно известным произведениям. Он является переводчиком поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души» и романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «История одного города». Эти про изведения раскрыли несомненный талант М. Бгажба, как пере водчика.
И отец Михаила Бгажба был в свое время видным, про славленным человеком, проработавшим много лет на ответ ственных должностях. Темыр Екупович Бгажба родился в 1889 году в селе Ткуарчал Кодорского участка в семье крестья нина. Он был еще совсем маленьким, шестилетним ребенком, когда от пули дворянина погиб его отец Екуп. После гибели отца в восьмилетнем возрасте он поступил в Сухумскую Гор скую школу.1 Учился отлично. После окончания, некоторое время работал переводчиком в Сухумском суде, затем занял ся сельскохозяйственной работой. В 1917–1918 годах активно участвовал в составе вооруженной группы, организованной в Кодорском участке. Позже, в 1921 году, возглавлял один из партизанских отрядов, боровшихся против грузинских мень шевиков.
После установления Советской власти назначен секретарем ревкома в селе Гуп. Работал начальником Сухумской районной милиции. Пока в 1938 году его, как и многих репрессировали безвинно.
Салуман Бгажба – самый младший из сыновей Едги Бгажба.
Все три брата – Екуп, Кяскинджь и Салуман были высокими, статными и мужественными людьми, знали, что такое честь и совесть, их уважали и с ними считались во всей абжуйской Абхазии. Едги жил вместе со своими тремя сыновьями одним домом, имел большое хозяйство, скот и земли на берегу реки Аалдзга.
У него всегда бывало много гостей и двери его дома были для всех открыты. К чему скрывать, некоторые, особенно со стороны дворянина Шьмафа Ачба, завидовали тому, что кре стьянин жил «на широкую ногу» и сознательно вбивали клин между семьями Шьмафа Ачба и Едги Бгажба. Находились и та кие, кто подтрунивал над князем: «Кто же здесь дворянин, ты – Шьмаф Ачба или сын Едги Бгажба Екуп?» Постепенно между семьями возник холод отчуждения, который не смог растопить и тот факт, что в церкви венец с головы будущей жены Екупа Старейшее учебное заведение Абхазии. В 1863 г. была открыта Су хумская горская школа. С 1922 по 1936 г. – Сухумская абхазская образцовая школа им. Н. А. Лакоба. В 1941–1953 гг. Была закрыта и переименована в 1-ю грузинскую школу. В 1953–1999 гг. – Сухумская 10-я средняя абхазская школа им. Н. А. Лакоба. С 1999 г. – Абхазская горская средняя школа № им. Н. А. Лакоба.
По словам свидетелей, Екуп Бгажба был резким, строгим человеком. Он свысока относился даже к князьям и дворянам.
А тогда только у них были привилегии, законы государства за щищали, прежде всего, их, если даже они и совершали что-то недозволенное, словом, потакали им во всем. Екуп считал себя свободным горцем, и никому не позволял относиться к себе не подобающе. Поэтому его терпеть не могли многие среди князей и дворян, а также государственных чиновников.
«Дад, будь осторожен, не подкидывайся, не будь жестким, не бросайся, не зная броду. Порой и притворись глухим, что бы ни услышал и не увидел. Иногда лучше обойти, не напрасно, ведь говорят: кто много терпит, тому Бог дает, не забывай об этом», – не раз предупреждал его отец Едги, желая сыну быть более терпеливым и смирным, чтобы он не лез на рожон. Осо бенно он его напутствовал, когда тот отправлялся куда-то в чу жие села по скорбному или радостному поводу.
– Да, дад, я слышу тебя и понимаю, о чем ты толкуешь. Но все же, в любом случае нелишне быть сдержанным, терпели вым и дальновидным. Не забывай об этом, где бы ни находился, – вслед сыну говорил отец, провожая его, когда тот на гарцую щем под ним коне выезжал со двора.
Салуман же во многом не был похож на своих братьев, хотя красотой и статью не был обделен. Когда это было необходимо, взгляд его становился суровым – мужество и решимость ощу щались в нем. Но в обычной, повседневной жизни это был мяг кий, сердобольный человек – спокойный и остроумный. Умел жалеть человека, заботиться о ближнем, если кто-то попадал в беду и нуждался, он первый спешил на помощь. Он был скром ным человеком и по природе своей терпеть не мог хвастовства.
Так, Салуман ни разу никому не рассказал о том событии, бла годаря которому народ сложил о нем героическую песню. Если в разговоре кто-то начинал заводить разговор об этом в его присутствии (о том, что он отомстил за своего брата), он тот час же переводил на другую тему – до того не любил говорить о себе. Он не был тщеславным.
На своих братьев – Кяскинджьа и Екупа – Салуман не был похож еще и тем, что имел образование. И в этом он проявил хорошие способности, успешно окончил Окумскую школу, а затем учился в Хонской семинарии. Хорошо владел языка ми – русским, мегрельским, грузинским, турецким – включая и свой родной абхазский, он говорил на пяти языках. В детстве его воспитывали Тартиа ()ар0иа)– коренные жители Ткуарча ла. Его молочная мать была по фамилии Зухба (Зыхъба), звали ее Тут ()у0). На всю жизнь они сохранили это родство, ведь по абхазским обычаям аталычество1 значило очень много. (У Салумана была молочная сестра Чыгу (№ыгъ) и молочные бра тья – Кыз (:ъыз), Кяламат (:ьалама0), Дзыкуа (Ёыйъа)). Если бы Салуман не попал в беду, он продолжил бы и дальше свое образование. Но жизнь покачнулась совсем в другую сторону, большая беда помешала ему достигнуть цели и судьба повер нулась неожиданным образом. Я хочу остановиться на этом подробнее, используя личные воспоминания очевидцев и ар хивные документы.
Все шло прекрасно в семействе Едги Бгажба, когда неожи данно для всех грянула беда. Старший сын Екуп уже был женат на красивой девушке из бзыбской Абхазии Нине Гублиа. У них подрастали сын Темыр и дочь Надя… Но зло подстерегает вне запно: старший сын утром вышел из дома и пропал.
Аталычество – обычай, по которому князья и дворяне отдавали сво их детей на воспитание в крестьянские семьи.
Он еще не обзавелся семьей, много ездил по всей Абхазии, часто бывал в Мегрелии, Грузии, везде имел много друзей и знакомых.
За редким исключением в поездках Астамыр всегда сопро вождал Екуп. Он тоже не уступал дворянину ни мужеством, ни статью. Они оба были видными абхазскими мужчинами и где бы ни появлялись, взгляды всех надолго приковывались к ним.
Да только черт потом пробежал меж ними. Говорят, а если го ворят люди, то, значит, есть в этом и доля истины, ведь «собака не облает нору, в которой нет волка». Говорят, что Шьмаф воз ненавидел своих соседей – Бгажбовцев, особенно тогда, когда возмужали сыновья Едги. Видно, ему казалось, что они способ ны покушаться на его власть и тем самым принизить его вы сокородное дворянское происхождение. На его недовольство лили воду, конечно же, завистники, как со стороны дворян, так и со стороны крестьян.
Как-то Астамыр и Екуп поехали вместе в Самурзакан (Са мырзайан) в гости к знакомым. В те времена такого рода вре мяпрепровождение – поездки на несколько дней в гости к род ственникам, друзьям и знакомым было в обычае у абхазов. На обратном пути друзья завернули и спешились у дома Аршба Дырвега (Дырюегь). Хозяин принял гостей, как подобает, на кормил и напоил их, а уже вечером они отправились домой.
– Где-нибудь заикнешься словом о том, что здесь увидел, сожгу вместе со всей семьей, знай, уничтожу! Прочь от меня!
Астамыр же перевез своего лучшего друга, почти родствен ника, через реку Аалдзга и сбросил в яму в одном из кукуруз ных полей, слегка прикрыв тело мусором. А коня убитого при вязал к ольхе, росшей рядом.
На следующий день в селе уже знали о том, что из той со вместной поездки Екуп не вернулся. Людям было не по себе, все чувствовали, что случилась беда. Начались поиски. Среди искавших односельчан был и Шьмаф Ачба. Отец Екупа Едги че рез верных людей сообщил Шьмафу, что в исчезновении своего сына подозревает его, а потому, пусть не ходит с теми, кто ищет Екупа, скроется с глаз его отца. К тому времени Астамыр успел покинуть Ткуарчал и находился у своих родичей Ачба в селе Члоу (№лоу), проводил время в компании, ел, пил, шутил и вел себя так, будто ничего не произошло.
В течение недели люди продолжали поиски, не оставили ни кусочка земли от Очамчыры до Ткуарчала (искали вдоль берега реки Аалдзга), но не нашли никого. Уже отчаявшиеся искатели, услышали ржание коня. Подойдя к месту, откуда оно доноси лось, увидели коня Екупа, прежде соперничавшего с арашем, в страшном состоянии – живот впал от жажды и голода, сполз шее со спины седло висело под животом, а узда была накинута на ветку ольхи. В попытке освободиться конь передними нога ми вырыл землю с полметра и стоял в этой яме, облепленный мухами, опустив голову.
Вблизи, кое-как накрытый мусором труп успел разложиться так, что невозможно было подойти близко. Тем более случи лось все это в августе, когда, как говорят абхазы, «от жажды сохнет язык и у собаки».
Покойника привезли домой. Страшное горе поселилось в доме Едги Бгажба – его первенец Екуп, на которого отец воз лагал большие надежды, успевшего и сам уже создать свою се мью, был убит злодейски. Мудрый и всесильный крестьянский народ проводил в последний путь погибшего односельчанина по всем канонам абхазских традиций.
Шьмаф Ачба и его сыновья (исключая Астамыра), продол жали жить в своем имении, уверенные, что их никто не посмеет тронуть. Ведь они опасались только Екупа, а его уничтожили, Салуман же был слишком молод, к тому времени ему исполни лось чуть больше двадцати лет. Кяскинджь из троих братьев считался наиболее тихим человеком и поэтому не боялись, что он возьмется мстить за брата. Словом, жизнь во дворце князя шла, как и прежде, словно ничего не произошло. Вне дома жил только Астамыр Ачба, вместе со своей охраной переезжая из одного места в другое, по своим родичам в абжуйской, самур заканской и бзыбской Абхазии. Не напрасно говорится в абхаз ской пословице, что «власть и небеса пропашет».
*** Здесь представлен вариант сохранившийся в народе об истории убийства Екупа Бгажба Астамыром Ачба. А теперь ознакомимся с рассказом жены Екупа Бгажба Нины Гублиа, за писанным в 1940 году Хухутом Бгажба в селе Гуп Очамчырско го района. Вот что пишет сам Хухут Бгажба:
«Нина Гублиа – село Гуп (Аджьампазра, а5ьам8азра). Ей лет. После того, как убили ее мужа Екупа Бгажба, вторично вы шла замуж за Чагу Чацба (Чагъ Ча7ъба). Чагу был известным в народе мужчиной: мастером слова, большой юморист, прият ный в общении с людьми. Лицо у него было открытым, всегда улыбчивым, а взгляд ласковым. Слово его было мудрым, речь изысканна. Он был выразителем удивительного богатства и му дрости устного народного творчества. Слушать Чагу было одно удовольствие, он мог словом поистине пленить собеседника.
Своей содержательной и необыкновенно остроумной речью он умел взбадривать, воодушевлять или умиротворять людей, поднять силу духа, настроение. К сожалению, Чагу умер и ни кто не успел записать на бумагу его удивительные рассказы, но до сих пор жива слава о нем, как о большом рассказчике. На род, особенно пожилые люди, сохранили в памяти его знаме нитые остроты и шутки.
Автор этих строк в детстве много раз слышал рассказы Чагу.
Действительно, услышав их один раз, мало, кто мог их не вос принять или забыть.
Когда Нина Гублиа рассказывала о том, что случилось, по абхазскому обычаю она называла своего деверя Салумана дру гим именем. Поэтому я вставил в ее рассказ имена там, где они были необходимы.
Ниже я привожу рассказ Нины Гублиа:
«На всяческих собраниях Бгажбовцы всегда отличались своим умным, содержательным словом, были ловкими на скач ках, хорошо и со вкусом умели одеваться. В народе их уважали, они были мужественными. Это вызывало недовольство и даже обиду среди некоторых Ачбовцев – тех, кто жил по соседству, мол, Бгажбовцы много берут на себя, считают себя лучшими.
Особенно это задевало Шьмафа. Мы были с ним в родстве. Я по абхазскому обычаю породнилась с сыном Шьмафа Астамыром.
Мы всей семьей с ним очень дружили, но его отец Шьмаф ис портил все. Он из зависти, что Бгажбовцы зажили лучше, кле ветал и все науськивал сына.
И Астамыр, который принимал тогда всей семьей участие в поисках, тоже горевал. Через неделю в Подгупской низмен ности в кукурузном поле нашли уже почти разложившийся труп Екупа. А конь его, привязанный к дереву рядом, по ко лено вырыл вокруг себя землю, пытаясь освободиться, бе лые личинки червей наполнили его пасть. Средний брат (Кя скинджь) оплакивал его, а твой отец (Салуман) не плакал, говорил: «Не баба же, чтобы плакать», но больше всех любил его (своего брата). В то время (Салуман) учился в Окуме, дома находился на каникулах».
Взглянем и на другие документы, рассказывающие о воз никшей вражде между двумя фамилиями – Ачба и Бгажба. Они во многом перекликаются с народными вариантами. Приве денные ниже документы нашел известный абхазский историк, профессор Станислав Зосимович Лакоба. Он обнаружил мате риалы о Салумане Бгажба в архивах городов Восточной Сиби ри, когда в связи с исследованием истории Абхазии ХIХ–ХХ вв.
искал архивные материалы. Вот что по этому поводу пишет сам С. Лакоба в письме Хухуту, сыну Салумана Бгажба:
«Восточная Сибирь Чита 26 июня 1987 года Дорогой Хухут Соломонович!
После долгих бесплодных поисков – первая удача.
К сожалению, время пребывания на каторге и в ссылке Ва шего отца Салумана-ахаца (аха7а, зд. герой – Р. К.) точно не обозначено (от 1885 до 1912г.), а потому в столь широких хро нологических рамках сложно искать. И, кроме того, в обраще нии 1913 г. к царю, он сообщает, что провел на каторге Нерчин ской 8 лет и в ссылке Еланской волости Верхнеудинского уезда Забайкальской области (но когда?), что в 1904 г. кн. Андроников выдал ему удостоверение – свидетельство его работы на строи тельстве Кругобайкальской железной дороги. Кстати, по этой самой дороге я приехал в Читу из Улан-Удэ. В Улан-Удэ мате риалов о Салумане не нашел, хотя смотрел фонд Еланской во лости, который содержит очень мало материалов.
В Чите счастье улыбнулось. В одном из приказов по Управле нию Нерчинской каторгой говорилось, что в августе 1901 года ссыльнокаторжному «Бгажбаю Соломону» из Абхазии присланы были деньги – 29 р. 83 коп. И все. Оставалось непонятно, в ка кой из тюрем Нерчинской каторги он находился. В Нерчинскую каторгу входили 7 тюрем: Зерентуйская, Мальцевская, Казан ская, Кутомарская, Александровская, Акатуевская, Алпачин ская.
И вот – новый документ, датированный сентябрем 1901 г., из которого стало ясно, что Бгажбай Соломон содержался в самой большой из Нерчинских тюрем – в Зерентуйской каторжной (Не помню, есть ли это в его прошении к царю?) Так в сентябре 1901 года в ней содержалось около 900 человек. И еще, прежде чем заключенный каторжанин попадал в ссылку, он проходил своеобразный промежуточный этап – перечислялся в разряд исправляющихся. Затем, если он не подвергался наказаниям, через пару лет, его освобождали на жительство вне тюрьмы и лишь потом перечисляли в ссыльнопоселенцы в какой-нибудь из деревень. Первый этап теперь известен, в сентябре 1901 года Салумана Бгажба перевели из разряда ссыльнокаторжных в ис правляющиеся, т.е. несколько смягчили режим.
Примерно в это же время в Зерентуйской тюрьме сидел не кто Цвижбай Алексей, а в Алпачинской – Авицба Духватан и Кесоу Ампар (в одной из тюрем Нерчинской каторги). Все они были там в 1901 году.
Посмотрим, что будет дальше. Время ограничено. Из Читы я лечу в Томск. Большой привет Татьяне Андреевне, Алику, Вове Дарсалиа и Георгию Алексеевичу.
Всего наилучшего. С уважением, С. Лакоба.
P. S. Михаил Тимурович написал о Лакоба, теперь Лакоба должен написать о Салумане Бгажба.
Необходимо собрать еще материалы, издать работу: «Са луман Бгажба и Хаджарат Кяхба – народные герои Абхазии».
Она может быть небольшой, но интересной.
Нерчинская каторга – располагалась недалеко от китай ской границы.
Найденные в Сибирских архивах документы заинтересова ли С. Лакоба. У него родилась идея написать книгу о героях Са лумане Бгажба и Хаджарате Кяхба, о которых народ абхазский сложил героические песни. Мы не можем сказать, когда будет реализована эта идея и будет ли вообще, это – личное дело самого ученого. Но для верного восприятия сути конфликта между Ачба и Бгажба большое значение имеют найденные им документы. Ниже публикуемые архивные документы объясня ют многое, хотя и они не могут в полной мере ответить на все вопросы, имеющих отношение к вражде двух фамилий, жив ших рядом на равнинном берегу Аалдзги, к кровной мести и ее последствиях.
Вот документ, в котором говорится об убийстве Екупа Бгажба:
2. В районе Кодорского участка.
3. В ночь с 5 на 6 октября.
4. В селении Ткварчели Кодорского участка на дороге около ворот усадьбы кр. Дирвега Аришбая.
5. Убийца житель села Ткварчели товад Астамур Анчабадзе скрылся, но меры к его задержанию приняты.
6. 10 июля сего октября начальник Кодорского участка по лучил от Ткварчельского старшины рапорт, что в его общине пропал шнагма Екуп Бгажбая и, так как им найдена у ворот усадьбы гр. Дирвега Аршибая на земле кровь и в близи от это го места найдена подушка от седла и башлык, принадлежащие Екупу Бгажбая, зарытыми в землю, то нужно полагать, что Бгажбая убит, ни труп убитого, ни лошадь с арчаком, а также убийца не разысканы. В виду этого поручик Стуков выехал на место происшествия в село Ткварчели, где произвел 11-го октя бря дознание.