еврейская свекровь что делать
девочки, всем привет! посоветуйте!
мы с мужем уже 3 года вместе. в октябре будет год как женаты. у него диабет с 3 лет, мама его ростила одна — развелась с его отцом, когду мужу было лет 5, а когда ему исполнилось 9 — они уехали в израиль. отец мужа в это время умер, так что мой супруг рос с мамой и ее мамой.
первый раз когда я ее увидела, все было мило — вместе ездили на экскурсию, она даже всплакнула, когда я пояснила что мне его диабет совсем не мешает.
а потом понеслось. он переехал ко мне. начались постоянные звонки — первый в 8 утра, потом в 10 и так далее. т.е. она звонит целый день. если муж не отвечает — звонит мне на работу на мобилку и спрашивает — А ГДЕ ЮРА? я говорю — на работе. (мы работаем в разных частях тель авива с ним)
каждые ебаные выходные мы были должны к ней ездить. я еще та тупица — приезжала, и как образцовая невестка шла на кухню убирать и готовить (дура. ) свекровь не умеет готовить, но едут гости из Америки? ДУРА ОЛЯ наводит порядок и готовит еду. если не готовлю я, то она делает то что умеет — селедку кортошку. селедкой в последний раз муж траванулся и сидел на горшке сутки… теперь у нее новый бзык — муж любит суши, так она покупает сырого лосося и подает его вместо селедки.
первая ссора была когда меня зае-ло ездить к ней каждые выходные, и я начала с БМ спорить по этому поводу. разругались полностью и он ночевал у мамы. а я (дура) звонила его другу (думала он тольковый) и сказала — если БМ приедет домой, я с ним помирюсь — что сделал чудо — друг? сказал ему — а ты оставайся у мамы на подольше!
потом все продолжалось долго в том же духе — я смирилась с звонками, стала реже ездить с ним к маме — сам ездит, и вроде все было вменяемо.
дальше была спонтанная свадьба, просто решили и поженились. и в тот день я так и не поняла кто был невестой?? она постоянно висела на сыне, бегала за ним, (мы женились в праге) так когда прогуливались с гостями после загса и до ресторана по городу, я шла с подругами, потому что ЕГО МАМА ПРОСТО ВИСЕЛА на нем.
после свадьбы все было плюс минус — звонки, поездки, но теперь ситуация ухудшилась — мы купили квартиру. в 15 минутах от нее. переезжаем 1 ноября, и ситуация просто пездец.
позавчера ездили в парк, ехали с друзьями, и взяли свекруху. она тутже начала ныть что на переднем сидении должна сидеть она и таки села, потом начала бубнить всякую чушь, мы с друзьями не выдержали, начали ржать.
а на следующий день позвонила мужу и вылила ему.а потом и мне ушат помоев на голову. мол и смеялись над ней, и мы типа подвезли ее рядом с домом ( 2 метра) а не высадили ее прям у подьезда, и муж не поднялся с бабушкой поздороватся, и вообще мы твари и снобы ( мы в машине обсуждали планы на париж на новый год), а потом попросила меня. мне сказала что я сволочь, чтоб больше не называть ее кроликом или зайчиком (ето ее официальное прозвище), и что мол я ей в лицо улыбаюсь, а в спину бью, и т д и т п.
кстати, внуков она не хочет — мне сказала, что мол надо рожать потом, так как сейчас у вас сложный период…
итак через месяц мы переезжаем в ее город.
ключа от квартиры у нее не будет. я не дам… но что еще делать? как ее оградить от дома и от того, что я пытаюсь построить семью?
я так устала держатся, одна, в чужой стране.
Еврейские мамочки. Они же свекрови.
Поссорились с ней очень сильно. Она меня обвинила в том, что я вырываю ее сына из его семьи, что не пускаю его к ней. В то же время она говорила и о том, что я специально отправляю его к ней на выходные, а сама в это время привожу домой мужиков. Говорила, а точнее орала что у меня не все дома, что обманула ее сына, поскольку она чувствует что у меня психическое расстройство.
Было дело весной. С тех пор не общаемся. Вообще. Муж к ней ездит, я только за. Меня зовет, но у меня веская причина больше туда ни ногой. Отношения с мужем ровные, тему мамы не поднимаем.
Как быть дальше? К свекрови ехать нет ни малейшего желания, она просто дура, тут вопросов нет. Но муж.
Вы описали почти мою ситуацию, если опустить все ненужные детали(еврей, не еврей, какая нах разница?!). 
Я тоже на Пасху в етом году пригласила свекровь к себе, но у неё свои были планы.
Я очень вежливо отказалась.
Кстати, моей маме она тоже жаловалась, что я настраиваю её сына против неё, что у меня что-то с психикой и вообще я такая-сякая. 
И вот странно, но мне почему-то не тянет мириться с человеком, пославшим ни за что меня и мою семью на три буквы.
Сдохла падла Уууухххх. Радуюсь.
Знаю, что нельзя радоваться такому событию. Но не могу себя пересилить, злорадство прет из меня со всех дыр. Она была гнидой, как гнида и сдохла.
БМ предлагал много раз начать все с начала, но пока все было так, я даже и мысли такой не допускала. Сейчас тоже не хочу, нужно подождать пока все утихнет. А там видно будет. БМ неплохой мужик, но с таким багажом наша совсестная жизнь становилась просто невыносимой.
«Сына обрежем, а дочь покрестим». Как живут смешанные семьи
Авигаль, 25 лет, воспитатель, Красноярск:
Я чистокровная еврейка. Мои родственники по материнской линии в холокост бежали из Польши.
Почти 29 лет назад моя мама приехала из Железногорска в Красноярск поступать в университет. Там она познакомилась с папой — православным татарином, они были в одной команде по горному туризму. Папа тогда был женат, но влюбился в маму. Папина родня поначалу не была рада новому браку: маме было 19, папе уже 30, к тому же мама из еврейской семьи, хоть и не религиозной. Моя бабушка тоже не приняла папу, но не из-за вероисповедания, а из-за того, что он отпускал недобрые шуточки в адрес евреев. К слову, сейчас бабушка в папе души не чает.
Когда мама вышла замуж за папу, она захотела соблюдать еврейские обряды, но папа был против: он не особо любил евреев, хотя и женился на еврейке. Я считаю, что маме надо было переступить через все и пойти в синагогу. Но она была молодая, поддалась влиянию папы, а потом ей стало все равно.
Когда мне сказали, что я еврейка, мне стало интересно, я начала изучать Тору и ходить в синагогу. Лет в 13 стала носить звезду Давида. Папа был против. Говорил, что мне заняться нечем. Когда друзья у него интересовались, а что это дочка носит на шее, говорил, что меня переманивают к себе евреи. Со временем папа смирился с тем, что я выбрала свой путь по рождению. Когда я приезжаю к нему на выходные, он интересуется, как дела в синагоге. Шутки про евреев у него проскакивают иногда, но он всегда извиняется.
В 20 лет я влюбилась в азербайджанца-мусульманина. Кстати, мусульмане к иудеям относятся в миллион раз лучше, чем христиане. Конечно, раввин не будет дружить с муллой, но простые иудеи и мусульмане могут общаться.
Когда я влюбилась, я еще не задумывалась о вероисповедании: какая разница — это ж любовь! Мы съехались и жили вместе полгода, я забеременела, но у нас начались разногласия на религиозной почве, и мы разошлись.
Когда родилась дочка, он начал возмущаться. Ему не нравилось, что дочь носит звезду Давида. Я говорю: что ты мне предъявляешь, мы уже не вместе живем!
— Я же мусульманин! С чего она еврейка?!
— Я еврейка, у нас по маме передается!
— Если у тебя жена еврейка, то ребенок автоматически еврей!
Сейчас отец моего ребенка живет в Баку, с дочерью не общается. А я стала соблюдающей, работаю воспитателем в садике при синагоге и даю своему ребенку то, чего недополучила в детстве. Дочь знает, что в пятницу мы зажигаем свечи, знает, что такое шабат, когда и какую молитву читать.
Теперь я за то, что муж и жена должны быть одной веры. Ну, или мужчина должен понимать, на ком женится: я человек религиозный, когда выйду замуж, покрою голову, а дети будут ходить в синагогу. Если будет мальчик, обязательно обрезание ему сделаю.
Я знаю евреек, которые замужем за русскими. У нас обрезание делается на восьмой день после рождения, а у мужей истерика: нет, и все! И вот что тут будешь делать?
Фото: vk.com/followmenataly
Наталья Османн, 30 лет, соавтор фотопроекта #FollowMeTo, Москва:
Я крещенная, с детства хожу в церковь. К вере отношусь уважительно, но без фанатизма. До встречи с Мурадом никогда не общалась с кавказскими семьями и тем более не думала, что выйду замуж за кавказца. Я боялась, что кавказские мужчины — тираны. Но все мои страхи оказались только в голове. Попав в дагестанскую семью, я увидела, что женщина имеет большую силу и чаще главнее мужчины, просто это не принято демонстрировать.
Нам обоим повезло с родителями. Они очень адекватные люди. Даже ездят вместе отдыхать. Меня очень тронуло, что на Пасху вся семья Мурада поздравила меня с праздником, который к ним вообще отношения не имеет: я первая православная девушка в семье Мурада.
Когда я вышла замуж, как-то сама стала одеваться поскромнее. Возможно, Мураду даже не хватает прежней меня. Еще у меня есть негласное правило: когда я иду к бабушке или дедушке мужа, я никогда не позволю себе декольте. Но это я решила сама для себя. Ничего такого от Мурада или его семьи я не слышала.
Семья Мурада 25 лет живет в Москве. Это очень интеллигентные и эрудированные люди. Мурад много лет жил в Лондоне, он open-minded в хорошем смысле. Мы уважаем веру друг друга. Только те, кто не уважает свою религию, могут себе позволить пренебрежительно относиться к религии других людей. Я с интересом узнавала, чем живет семья Мурада, узнавала новое о религии и культуре. Таким образом, я поднялась на новый уровень духовного развития. Мы с Мурадом много путешествуем, встречаем людей разного вероисповедания, заходим в буддийские храмы, мечети, церкви, костелы и через это познаем культуру других стран и народов. Это нормальные здоровые отношения двух образованных людей.
Мы хотим много детей. Я шучу, что мальчик будет мусульманином, а девочку покрестим. Но наш ребенок будет сам выбирать, во что ему верить. Мы навязывать ничего не будем.
Мы будем преподавать детям три точки зрения: буддизм, православие и атеизм. А уж выбор будет за детьми
Аламжи, 27 лет, предприниматель, Улан-Удэ:
Я бурят из буддистской семьи, в детстве регулярно ходил в дацан, знаком со всеми традициями. Моя жена русская, из православной семьи. А сами мы атеисты.
Мы с женой дружим со школы. Когда Юля привела меня знакомиться к своим родителям, никаких проблем из-за веры не было. Меня сразу приняли. Теперь у нас двое детей.
У нас разные праздники: у православных — Пасха, у буддистов — Сагаалган. Мы празднуем и то, и то. Бурятский Сагаалган мы отмечаем вместе с нашими родителями, в православные праздники стараемся наведаться к родителям жены. А так ни супруга не ходит в церковь, ни я — в дацан. Дети, соответственно, тоже. Ортодоксальные буддисты не обсуждают воспитание детей, а просто следуют традициям, но у нас с женой идет постоянный диалог, мы всегда идем на компромиссы.
Моя мама часто спрашивает, почему я не вожу семью в дацан, что вот надо сходить, помолиться. Но мы не ходим. Мы будем преподавать детям три точки зрения: буддизм, православие и атеизм. А уж выбор будет за детьми.
У моего знакомого ортодоксальная семья, так там мать разрушила отношения сына с метиской. Буряты не хотят мешать кровь из-за разницы в менталитете. Буряты более сдержанные, менее эмоциональные, редко когда у бурятов дело до драки дойдет. Русские люди — экспрессивные, эмоциональные, могут высказаться в грубой форме, вспыльчивые, но отходчивые очень. А если на бурята наорать, он воспримет это очень близко к сердцу, потому что не привык, что на него кричат. Бурят будет долго молчать и копить недовольство в себе, а потом взорвется и долго не будет разговаривать.
Есть у нас в Бурятии русские семейские старообрядцы, они вообще не принимают смешанные браки, даже с православными. Но это совсем другая история. Говорят, что если они дадут буряту попить воды, то стакан потом выкинут. Сам я такого не видел, но мне рассказывали.
Когда мы решили на серебряную свадьбу обвенчаться, свекровь была категорически против: это не наша церковь! Ослушаться мы не могли
Валентина, 60 лет, пенсионерка, Кемь:
Пятого августа мы с мужем отметим 40 лет семейной жизни. Я православная, он католик. По первости, когда влюбляются, историю рождения и прочего не узнают. Он сам из Беларуси. Когда маленький был, родители его в костел водили. А вырос большой — уехал в Карелию, со мной познакомился, влюбились, расписались, дети пошли.
В какую веру их крестить, вопросов не было. Однозначно в православие. Муж не возражал, свекровь тоже была не против. Одну из дочерей батюшка на дому крестил.
Сейчас у нас 12 внуков — все крещенные в православии. Дети звали на крещение, муж ходил в церковь. Никаких проблем. А я в католическом костеле не была ни разу.
Рождество и Пасху мы справляли и православные, и католические. По очереди ездили к нашим родителям. Молодежь тогда не особо придерживалась религиозных праздников, за родителями шли. Сейчас я и на его Пасху вкусненькое готовлю, и на нашу.
Никаких сложностей из-за разных конфессий у нас мужем не было. Только когда мы решили на серебряную свадьбу обвенчаться, свекровь была категорически против: это не наша церковь! Ослушаться мы не могли. Сейчас свекрови, царство ей небесное, нет в живых, а я снова возвратилась к мысли о венчании. Хотели, чтоб все красиво было, в Петрозаводск поехать, в собор Александра Невского. Но батюшка не одобрил нашу задумку. Говорит, надо прийти или мужу к православной вере, или мне — к католической. Мы и отмели эту мысль. Не получилось на 25 лет свадьбы, не получится на 40 — ну и ладно, лишь бы счастье в доме было!
Оказывается, я еврейка.
То, что я еврейка, я узнала случайно в пятилетнем возрасте в 1942 году в Алма-Ате. Мы жили тогда в общежитии Казахской Горной академии. Мне было скучно. А рядом жили две девочки-близнецы, Женя и Мила, дочки профессора Лайнера, тоже из Москвы. Мне хотелось играть с ними, а им и без меня было хорошо; к тому же они были года на полтора старше и считали меня малявкой. Так вот, один раз, обиженная на сестер, я заплакала, а вахтер тетя Лена, моя тезка, которой я очень нравилась, увидела мои слезы.
– Ты чего плачешь, Ленок? Кто обидел?
– Да вот лайнеровские девочки не хотят со мной играть!
– Вот жиденята! – сказала беззлобно тетя Лена, – скажи, что я им сейчас задам!
Я побежала к сестрам, крича на весь двор: «Жиденята, сейчас тетя Лена вам задаст!» На мой крик из окна выглянула жена профессора Бричкина, Александра Михайловна, тоже еврейка. Ее удивлению не было границ. Она побежала к моей бабушке, та скорее забрала меня домой и объяснила, что такое национальность, что означает обидное слово «жид», кто такие евреи, и наконец, что вся моя семья, и я в том числе, тоже евреи, и что этим можно и нужно гордиться, как и любому человеку своей национальностью. Я, конечно, была поражена и запомнила слова бабушки на всю жизнь.
Надо сказать, что у моей бабушки не было ярко выраженной еврейской внешности. Она была из семьи обрусевших евреев. Ее дочери не знали идиш, только бабушка понимала и читала. В доме не звучала еврейская речь. Я слышала от бабушки иногда отдельные непонятные слова, но не знала, что это по-еврейски. Дома не отмечались еврейские праздники. Правда в пятницу, когда наступали сумерки, бабушка брала старинную книгу в красивом переплете, как-то по особенному заламывала руки и читала тихо-тихо. Слов я разобрать не могла. Но когда однажды во время такого чтения я обратилась к бабушке с просьбой объяснить мне, что она делает, она сильно меня шлепнула. Оказалось, что бабушка молилась Богу, и в это время ей нельзя было мешать. Молилась бабушка и в те дни, когда я болела. Как сейчас помню: я лежу с температурой на своем сундуке-кровати, а бабушка у стола читает ту странную книгу и просит Бога помочь мне. Я понимаю теперь, что бабушка была святой женщиной. Бог шел ей навстречу.
Очень хорошо помню я, как отмечали мы русские праздники. Никаких религиозной подоплеки в этом, конечно, не было, но чисто внешние проявления мы очень любили: пекли куличи на пасху, блины на масленицу. Моя мама еще девочкой была просто мастерицей печь блины, ее даже приглашали русские соседи ставить тесто. А Новый год с елкой был моим самым любимым праздником.
В 1943 году мы вернулись из эвакуации в Москву, в свою старую комнату в Большом Каретном переулке, недалеко от Центрального рынка. Бабушка по десять раз на дню бегала туда, то за молоком, то за зеленью. И как раз на рынке часто кто-нибудь ругал евреев за все трудности жизни. Бабушка считала своим долгом заступиться за свой народ. «Постой, бабка, – обычно перебивал ее оппонент, – у тебя, что ли, зять еврей, что ты их так защищаешь?» «Да, – говорила бабушка, – еврей!» И это была чистая правда.
В 1958 году я вышла замуж. Мой свекор, Александр Родионович Косякин, был русским, а свекровь еврейкой. У них в доме никогда не обсуждались межнациональные проблемы в присутствии детей. И мы с мужем в нашей семье не говорили об этом в присутствии своих детей. Поэтому я была огорошена, когда моя семилетняя дочка, придя как-то из школы, рассказала мне о школьном уроке, посвященном дружбе народов. Учительница Лидия Михайловна сказала детям, что люди разных национальностей отличаются друг от друга даже внешне. И вот в классе есть смугленькие девочки с черными волосами, и они наверняка не русские. Например, Лена Хачикян – армянка? Смутившаяся девочка подтвердила этот факт. А Лена Волкова? Ты тоже не русская? «Нет, я русская, русская!» – сопротивлялась девочка (ее мама была еврейка). «А у кого родители разных национальностей?»
– Мама, я должна была встать? – и дочь серьезно посмотрела на меня.
– Ну, а ты встала? – в свою очередь спросила я.
– Ну и правильно сделала, – ответила я.
Через несколько лет дочь с удивлением увидела, что на одной из страниц классного журнала, там где был полный список учеников с адресами и телефонами, около каждой фамилии была указана национальность.
После рассказа дочери я поняла, что настала моя очередь осветить среди своих детей национальный вопрос. Тем более, что и мой младший сынок, уже тогда очень начитанный, сказал однажды по какому-то поводу: «Мы, православные. ».
Через двадцать лет мне пришлось говорить на эту тему уже с внуком Леней. Он воспринял известие о своей национальности очень смешно, как в анекдоте. Я встретила его из школы. Ему тогда было десять лет, и он учился в четвертом классе. Не помню, о чем зашла речь, но я упомянула, что я еврейка. «Как?! – вскричал изумленный внук, – Значит, и я евреец?» Я засмеялась. Леня был ужасно огорчен, когда узнал, что не только я, бабушка, но и все другие его родственники, даже папа, евреи. Разве можно жить в Росии и быть евреем? Он еще больше удивился, когда узнал, что и его друзья Лева, Аркаша, Стасик – тоже евреи. «Боже, везде одни евреи!» – закричал Леня. Было очень смешно.
Чаще было обидно. Обидно было в течение двух лет, в 1993 и в 1994 году, из окон электрички читать написанное жирной черной краской на заборе где-то в Люберцах: «Жиды вон из России!» Противен был не только сам лозунг, но и тот факт, что никто из местных властей и не подумал его убрать в течение двух лет.
Обидно было, что из-за того, что я еврейка, меня не допустили к сдаче экзаменов в аспирантуру в 1967 году в Институте авиационной технологии, где я тогда работала. Не то чтобы меня не приняли, не прошла по конкурсу, а просто не приняли документы. Ничего не изменилось и через десять лет, когда пытался подать документы в аспирантуру МАИ мой будущий зять.
Да мало ли было обид «по национальному признаку». Но я научилась, превозмогая обиды, бороться. И наверное, это было правильно. Не могу сказать, что бороться приходилось часто. Но начало было положено в 1946 году, когда мне было девять лет. Я вышла погулять во двор с моим двоюродным братиком Илюшей, которого я очень любила. У него на лице, не в пример мне, была написана его национальная принадлежность. Соседский восьмилетний Вовка довольно беззлобно сказал: «Жиденок вышел погулять». Я ударила его в ухо в тот самый момент, когда он заканчивал свою фразу. С ревом он побежал домой.
Вечером к нам в квартиру пришел его отец, инженер-железнодорожник. Его встретил мой дядя, отец Илюши, который только что пришел со службы. Сосед пожаловался на меня: «Ваша племянница – хулиганка! Избила моего сына!» Дядя опешил. Он же знал, что я тихая и трусливая девочка. «Как она могла ударить мальчика! Вы ошиблись. Мы сейчас ее спросим». «Да» – честно сказала я. И объяснила причину своего поступка. «Ну что же, – сказал дядя, – побить, конечно, надо было вас, а не вашего сына. Но вы проведите с ним соответствующую работу, вы же член партии».
Летом 1951 года мы жили с бабушкой вдвоем на даче в Кратово. Мама сняла нам с ней комнатку с террасой на втором этаже. Дача была большая, хозяева сдали все комнаты и даже сарайчик. Среди дачников кроме нас было еще две-три еврейских семьи. Однажды они пошли погулять, довольно большой группой: двое мужчин, три женщины и четверо детей. Бабушка отпустила с ними и меня. Неожиданно из-за поворота нам навстречу выехали два взрослых парня на велосипедах. Видимо, мы загородили им дорогу, и один велосипедист возьми да и скажи: «Ну-ка, жиды, посторонитесь!» Он не знал, что в этой группе «жидов» была я, четырнадцатилетняя пигалица. Взрослые мужчины и женщины тут же, схватив детей, прижались к забору. Я выступила вперед, схватила руль велосипеда обидчика и развернула его в канаву. От неожиданности парень вместе с велосипедом слетел в кювет. Я зажмурилась. Парень вылез из канавы и сказал: «Какая-то сумасшедшая девчонка!» На что второй, помогая ему встать, заметил: «А ты чего прицепился? Видишь, люди гуляют, взял бы да и объехал». «Эх, вы, а еще взрослые! Испугались двух парней! Нас же было вон сколько!» – я заплакала с досады и ушла домой. «Ваша Лена – совершенно ненормальная девочка!» – говорили потом моей бабушке перепуганные соседи. Не надо думать, что я была такая храбрая. Я была редкая трусиха, но я не могла терпеть, когда обижали мой народ.
Я училась в женской 187-й школе. У нас в классе были девочки-еврейки: Софа Шнеерсон, Фрида Колтун, Алла Мамлина и другие. Никаких проявлений антисемитизма в нашем классе не было. Никаких. И вот идет исторический 1953 год. Урок Советской конституции. Ведет урок директор школы, Анна Ивановна Афиногенова. Она рассказывает нам о «деле врачей». В классе гробовая тишина. Ловлю себя на том, что не могу поднять глаза на учительницу. Вижу, многие другие тоже опустили головы. А Анна Ивановна в экстазе: «Вот пример настоящего патриотизма! Простая русская женщина сумела распознать за личиной крупных профессоров-врачей (евреев! – так и чувствовалось, что она хотела именно это сказать, но не могла) врагов народа! Ей дали орден Ленина». Этот урок навсегда остался в моей памяти.
За несколько недель до этого сообщения я проходила медицинские консультации в институтах нейрохирургии и эндокринологии по направлению из районной детской поликлиники. В течение двух дней меня принимали те самые врачи, которые сейчас проходили по этому «делу». Мне запомнился профессор Арендт – директор института нейрохирургии. Симпатичный, добрый человек. Сколько людей молились на него! И он – враг? Была я на приеме и у профессора Шерешевского, директора института эндокринологии, который также теперь считался «врагом».
Анна Ивановна говорила и говорила, а мне впервые стало так страшно. Урок окончился. Выходить из класса не хотелось. Через несколько минут мы услышали какой-то шум в коридоре. Бегали преподаватели, всех школьниц загнали по классам. А несколько позже мы узнали, что в одном седьмом классе избивали девочку-еврейку. Заперли дверь и избивали. Девочки в женской школе.
Моя свекровь спустя многие годы рассказывала мне, что знала, чем должно было закончиться это дело. Она работала тогда в Госплане РСФСР и слышала, что по окончании процесса всех «лиц еврейской национальности» предполагаглось депортировать на Север. Построенные с этой целью бараки уже ждали своих жильцов. В нашей семье об этом тогда не знали, но весь ужас происходящего хорошо понимали.
Шли годы. В 1959 году я заканчивала Институт цветметзолота имени Калинина, а за год до этого вышла замуж и взяла «русскую» фамилию мужа – Косякина. Училась я очень хорошо, получала именную стипендию. И вот подошло распределение. Меня вызвал к себе заведующий кафедрой профессор Илья Израильевич Новиков и рассказал, что в Институт металлургии Академии наук, в лабораторию членкора Ивана Августовича Одинга требуется молодой специалист-металловед, знакомый с основами электронной микроскопии. На кафедре я одна работала на электронном микроскопе и электронографе. Я затаила дыхание. Попасть в Академию наук, да еще к ученому с мировым именем казалось мне несбыточной мечтой. «Но вас, Лена, туда не возьмут, – охладил мою радость профессор, – вы же еврейка. Отдел кадров, есть там такой Иван Иванович, не пропустит. Да. Как бы вам помочь? Давайте так: я позвоню этому Ивану Ивановичу и скажу – есть у нас на кафедре дипломница с красным дипломом по вашему профилю, Косякина Елена. Как ваше отчество? Соломоновна? Не годится! Скажем, Семеновна, а? И посмотрим. А ваша, Лена, задача – понравиться Одингу. Давайте рискнем».
Вечером дома, стоя перед зеркалом, мы с бабушкой гадали: могу я понравиться членкору Одингу, или нет. «Сомнительно, – сказала бабушка, – очень молодо, скорее по-детски, выглядишь». Действительно, рост полтора метра, испуганная физиономия, ничего себе научный сотрудник! «Я поняла, что надо сделать, чтобы ты выглядела посолидней, – сказала бабушка, – одень шляпку!» «Да, но войдя в лабораторию, шляпку придется снять!» «Да, не годится. Ну, что будет, то и будет».
Утром, робея до поглупения, я приехала в Академию наук. Мне навстречу поднялся из-за стола высокий элегантный седой мужчина. Он пожал мне руку, предложил сесть, очень доброжелательно расспрашивал о теме моего диплома и наконец сказал: «Пойдемте, Елена Семеновна, я покажу вам наш электронный микроскоп и расскажу о проблемах, которые нам с вами предстоит решать». Я сразу успокоилась. Я была счастлива, что почему-то понравилась Одингу. После беседы Иван Августович позвонил тому самому Ивану Ивановичу и сказал, что молодой специалист Елена Семеновна Косякина его вполне устраивает и что он просит подготовить на меня заявку в Президиум Академии наук. Потом он внимательно посмотрел на меня, пригласил к себе своего зама и попросил того приехать к нам в институт на распределение, чтобы подтвердить, если понадобится, его согласие.
В назначенное время я вошла в кабинет, где сидели члены комиссии по распределению и представители организаций, отбирающие себе выпускников. «Красный диплом, именная стипендиатка, Косякина Елена Соломоновна! – торжественно провозгласил секретарь комиссии. – Направляется в Институт металлургии АН СССР. Согласие Президиума Академии и член-корреспондента Одинга имеется». И тут среди полной тишины аудитории раздался голос начальника отдела кадров ИМЕТа. «Черт возьми!» – сказал Иван Иванович. Он понял, что его, стреляного воробья, провели. Так я стала сотрудником Академии наук.