В чем гениальность пушкина и моцарта
Пушкин и Моцарт: к вопросу о родстве поэтик
Давняя традиция — говорить о сходстве Пушкина и Моцарта, «солнечных» гениев мировой культуры. Оба, касаясь даже темных, стихийных, трагических сторон человеческого существования, преобразовывали хаос в гармонические художественные формы. Есть некоторые сходные черты и в их характерах и судьбах.
Для нас наследие Пушкина — живой источник для размышлений о природе поэзии, ее историческом движении, о включенности русской поэзии в европейский культурный контекст. Когда мы говорим «Пушкин и Моцарт», образуется особый узел проблем, где помимо характера эпохи затрагиваются философские основы двух родственных и все же различных видов искусства. Данная статья — попытка ответить на вопрос: каковы основания «сродства» Пушкина и Моцарта как двух художественных систем, — «сродства», которое кажется столь привычным, очевидным?
У нас есть прямое высказывание Пушкина о Моцарте: «Моцарт и Сальери». Анализируя то, как построен текст пьесы и цикла «Маленьких трагедий» в целом, многие исследователи говорят о композиционных приемах, сходных с музыкальными, и об использовании Пушкиным некоторых принципов организации материала, характерных для творчества зрелого Моцарта. Итак, в «Моцарте и Сальери» тема Моцарта разыгрывается и на поверхности сюжета, и в форме, в которую выливается этот сюжет. Ниже мы поговорим об этом подробнее.
Leporello. Oh statua gentilissima
Del grand Commendatore.
(Лепорелло. О любезнейшая статуя великого командора. Ах, хозяин! Дон-Жуан). Пушкин допустил в эпиграфе неточности, свидетельствующие, по мнению Б. Томашевского, о записи по памяти и о знакомстве с оперой по постановке, не по либретто. См.: Томашевский Б. Каменный гость. Комментарии // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Л.: АН СССР, 1935. Т. 7. С. 566. [↩]
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
Гений и талант: «Моцарт и Сальери»
Гений и талант: «Моцарт и Сальери»
Гений не приобретается путем огромных усилий. Очень часто глубокая мысль появляется внезапно, не вызывая со стороны ее автора ни малейшего усилия. Особенность гениальности по сравнению с талантом состоит в том, что она является чем-то бессознательным и проявляется неожиданно. Неслучайно, «гений» в древних языках – это «божественный дух».
Гениальность Моцарта со всей очевидностью раскрывается во второй сцене трагедии. Композитор приходит в трактир в подавленном настроении. Он рассказывает Сальери о чёрном человеке и о реквиеме, который сочиняет. Моцарт инстинктивно, своей тонкой проницательностью чувствует приближение смертельной опасности. И здесь мы имеем дело с ярким проявлением гениальности – интуицией, которая позволяет «видеть внутри» (от лат. intueri). Среди учёных единогласно поддерживается мнение об интуиции как центральном звене творческого процесса. У Пушкина герой сам себе сочиняет панихиду. Моцарт сразу же после заказа начинает создавать новое произведение, обойдя привычный для всех композиторов этап обдумывания, прочувствования идеи, а это значит то, что в его душе уже присутствовали те ощущения, те переживания, которые и должны были воплотиться в музыке. Он раньше Сальери разгадал исход их роковой дружбы, но убежденность в несовместности гения и злодейства так и не позволили ему увидеть «чёрного человека» в самом Сальери.
Итак, гений творит бессознательно, талант же творит рационально, на основе продуманного плана. Прежде, чем писать свою собственную музыку, пушкинский Сальери не просто стал в ее «науке искушенный», он изучил её как любой другой учёный свою науку. В основе творчества Сальери лежит именно рациональность.
Талант Сальери позволял ему видеть непреодолимое превосходство друга над собой. Уже в начале первой сцены Сальери открыто признаётся в том, что завидует Моцарту: «… А ныне — сам скажу — я ныне Завистник. Я завидую; глубоко, Мучительно завидую».
В психологическом словаре говорится, что «зависть – проявление мотивации достижения, при которой чьи-либо реальные или воображаемые преимущества воспринимаются субъектом как угроза ценности «Я» и сопровождаются аффективными переживаниями и действиями… Крайней формой выражения является «черная зависть» – негативная эмоция, побуждающая субъекта совершать злонамеренные действия по устранению чужого успеха».
Пушкин описывает переживания одержимого завистью Сальери на удивление психологически точно. В психологии имеет место положение о трёх уровнях зависти и её многокомпонентной природе [см: Ильин 2001, с. 319]. На уровне сознания герой действительно осознает своё более низкое положение по отношению к Моцарту. В сцене со слепым музыкантом композитор открыто ставит в один ряд Моцарта и его музыку с Мадонной Рафаэля, с творчеством Данте. Сальери даже называет Моцарта богом. На уровне эмоционального переживания читатель легко заметит, что герой ощущает досаду и раздражение. Это ярко проявляется, например, в обилии восклицательных интонаций, в прерывистости его речи (в монологах много запятых, точек с запятой, тире). На уровне реального поведения зависть Сальери стала причиной, толкнувшей его на убийство Моцарта.
К. Муздыбаев (1997) выделяет 6 компонентов зависти, последовательно проявляющихся друг за другом. Все они присутствуют у Сальери.
1. Социальное сравнение.
Сальери сравнивает себя не только с Моцартом, но и с другими великими композиторами-современниками (Глюк, Пуччини).
2. Восприятие субъектом чьего-либо превосходства.
Гениальность Моцарта очевидна для героя, он понимает, что никогда не сможет достичь его уровня («Какая глубина! Какая смелость, и какая стройность! Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь; Я знаю, я»)
3. Переживание досады, огорчения, а то и унижения по этому поводу.
Композитор глубоко оскорблён своей обделённостью, недосягаемостью желаемого. Он ощущает чувство глубокого унижения, считая себя более достойным, чем Моцарт. Свою любовь к музыке, годы «самоотверженья, трудов, усердия» он противопоставляет «безумцу» Моцарту. Гений, который должен был быть ему «в награду послан» «озаряет» другого. И это сильнейшим образом задевает Сальери.
4. Неприязненное отношение или даже ненависть к тому, кто превосходит («Что пользы, если Моцарт будет жив…»).
5. Желание или причинение врагу вреда («… я избран, чтоб его Остановить…»).
Гений – это человек, который может сделать больше, лучше и иначе, чем его современники. Это, следовательно, существо анормальное, исключение… А между тем природа не любит исключений. Она стремится искоренить их. Подобные мысли как бы перекликаются с теми оправданиями, которыми Сальери пытался обосновать необходимость убийства друга: «… я избран, чтоб его Остановить – не то мы все погибли…». И в этих словах слышится некая предопределённость преступления над гением, его обреченность на гибель, заложенная уже в самой гениальности.
Моцарт и Пушкин. Сходство. Современность языка. 4
ГЛАВА 5 СХОДСТВО ПУШКИНА И МОЦАРТА
ЧАСТЬ 4
ПУШКИН И МОЦАРТ ПЕРВЫМИ ЗАГОВОРИЛИ НА ТОМ ЯЗЫКЕ, НА КОТОРОМ МЫ ГОВОРИМ
ДО СИХ ПОР
Интересная параллель Моцарт- Гайдн, Пушкин – Жуковский.
Пушкин считал Жуковского своим учителем. Жуковский написал по поводу “Руслана и Людмилы”: «Победителю ученику от побежденного учителя».
Жуковский написал также в 1924 году (Пушкину 25 лет) “Ты рожден быть великим поэтом… По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе”.
Моцарт тоже считал Гайдна своим учителем. Оба, Моцарт и Пушкин превзошли своих учителей.
Гайдн вполне искренне несколько раз говорил о Моцарте как о композиторе, превосходящем его и всех композиторов ему известных.
В день исполнения знаменитых квартетов, посвященных Моцартом Гайдну, Гайдн сказал отцу Моцарта Леопольду:
“Перед Богом и как честный человек я говорю вам, что ваш сын самый великий композитор, известный мне или лично или по имени. У него есть вкус и более того наиболее глубокое знание композиции”.
Еще Гайдн,
из письма Францу Ротту, пражскому театральному деятелю по поводу “Дон Жуана”:
«Если бы только я мог убедить каждого любителя музыки – и особенно тех, кто имеет власть и влияние в неподражаемости произведений Моцарта, если бы они могли судить о них как я, серьезно и с музыкальным пониманием; если бы они дали его музыке затронуть их душу, как она трогает мою, тогда бы нации соревновались за обладание таким сокровищем… Я прихожу в ярость, что уникальный Моцарт до сих пор не взят на службу в имперский или королевский двор. Простите мне мою горячность, но он так мне дорог”.
Гайдн писал Чарльзу Берни:
«мне часто льстили мои друзья, говоря, что я обладаю гениальными способностями, но его (Моцарта) гений значительно превосходит мой».
Революцию Пушкина и отличие пушкинского языка от всех его предшественников и современников мы понимаем без лингвистического анализа. Любой пример, произвольно взятый, например, из Евгения Онегина, открытого на любой странице:
И вот уже трещат морозы
И серебрятся средь полей.
(Читатель ждет уж рифмы розы;
На, вот возьми е скорей!)
Опрятней модного паркета
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед,
На красных лапках гусь тяжелый,
Задумав плыть по лону вод,
Скользит и падает; веселый
Мелькает вьется первый снег,
Звездами падая на брег.
“Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных и привел к человеку… чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И вот человек дал имена “всем птицам небесным и всем зверям полевым”. После Пушкина мир, во всяком случае, назван”.
Это, разумеется, метафора, но идею – Пушкин заговорил на том языке, на котором мы говорим до сих пор, – она выражает точно.
Как мы видим, идея сравнения Моцарта и Пушкина, идея Розетского камня позволяет нам увидеть, что Моцарт тоже как бы дал завершающую организацию музыкальной терминологии всего предшествовавшего ему периода. Если и не Адам, то Ноев ковчег. Моцарт отобрал, отшлифовал, привел в норму музыку во всех ее жанрах и пустил в дальнейшее плавание. Действительно, после Моцарта, начиная с Бетховена, началось строительство Вавилонской башни, (называемое романтизмом), а Моцарт – Ноев ковчег.
Моцарта гений состоит в том, что он переломный момент, он вдохнул впервые романтизм в классическую форму.
Галатея* Бетховена уже бегает и резвится, вернее бьет в барабан,
но у Моцарта тот момент, когда в ней пробуждается жизнь. Румянец окрашивает ее щеки, глаза раскрываются… (простите за банальность сравнения). Это момент пробуждения к жизни. Это микельанджеловский Адам, оживающий под пальцами Бога.
Он конец, и он начало, и Ноев ковчег и фундамент Вавилонской башни.
Вторая отличительная черта творчества Моцарта состояла в том, что он был гениальный ассимилятор. (Отсюда мое сравнение с Ноевым ковчегом). Моцарта иногда обвиняют, справедливо или нет, в заимствовании. Но Моцарт, благодаря единственной в своем роде музыкальной памяти в комбинации с феноменальным творческим гением, мгновенно усваивал все, заслуживающие внимания новшества, и
п р е в р а щ а л их в н о р м у.
И.М. Ямпольский, советский скрипач и музыковед (1905-1976) в книге «Концерты Моцарта для скрипки с оркестром» писал:
Это профессиональная цитата, но важность ее нельзя переоценить. Отметим также, что Моцарт написал 5 своих скрипичных концертов в возрасте 19 лет. Представьте – эта высочайшая оценка Ямпольского относится к девятнадцатилетнему юноше.
Все в точности относится к Пушкину.
Н.Н.Скатов:
“Муза Пушкина была вскормлена и воспитана творениями предшествовавших поэтов. Скажем более: она приняла их в себя, как свое законное достояние, и возвратила их миру в новом, преображенном виде”. Действительно, прекрасная формула “гений чистой красоты” принадлежит Жуковскому, но образ, который она определяет и который, в свою очередь, определил ее бессмертие, создал только Пушкин».
И там же у Н.Н.Скатова:
Пушкин “Создатель русского литературного языка. Основоположник русского реализма. Первый подлинный художник-историк. Первый… Первый… Первый… Но так случилось, и потому, что он был последним, концом всех концов, завершением великой эпохи ХVIII века. Пушкинское слово “Вольность” последовало вслед Радищеву. Знаменитая строка “Я памятник себе воздвиг…” есть повторение державинской”.
Буквально то же о Моцарте, он был последним и первым, последним в галантном веке Барокко, последним в классическом веке и первым в веке 19, хотя он и умер, не дожив до 19 века, века романтизма. В этом одна из его, как и Пушкина уникальных особенностей.
“Он пробудил в нас сознание о нас самих” сказал Чернышевский о Пушкине.
Это потрясающе точно сказано и буквально приложимо к Моцарту. Его музыка пробудила в нас сознание о нас самих.
У Харолда Блума в книге Гений (Harold Bloom, «Genius») написано следующее:
«Самосознание то, что определяет гения: Шекспир, подобно его Гамлету, поднимает нас на более высокий уровень нашего самосознания, выше наивысшего уровня (порядка) самосознания, которое мы в состояние осознать, понять без него».
(“Consciousness is what defines genius: Shakespeare, like his Hamlet, exceeds us in consciousness, goes beyond the highest order of consciousness that we are capable of knowing without him”).
Причина легкости, ясности, и понятности языка Моцарта и Пушкина.
О легкости и естественности моцартовской музыки так много сказано, что нельзя пройти мимо этого явления. Моцарт обладал фантастическими способностями, что давало ему возможность создавать музыку с легкостью. Это очевидно, как и в любой профессии вплоть до Пеле, с легкостью оперирующего мячом.
Эта легкость вызывает массу возражений среди специалистов, полагающих, что впечатление ложно. Но впечатление истинно. Подробно в последующих частях.
Говоря о том, что Пушкин и Моцарт вдруг и непонятно как заговорили на новом обновленном языке, на котором мы фактически говорим до сих пор, я хочу остановиться на словах «в д р у г, н е п о н я т н о как».
В английском языке эту задачу выполнил Шекспир, о котором я упомяну позже.
Существует, разумеется, много объяснений, включая и академические исследования, прослеживающие преемственность в развитии музыкального и литературного языка.
Но этого недостаточно. Тут нам опять на помощь приходит Пушкин, или, точнее, Терц (Синявский) с его пониманием Пушкина.
Вот что пишет Терц (А. Синявский):
. Она
Одной ногой касаясь, пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет.
Но прежде, чем так плясать, Пушкин должен был пройти лицейскую подготовку – приучиться к развязности, развить гибкость в речах заведомо несерьезных, ни к чему не обязывающих. » (Абрам Терц «Прогулки с Пушкиным»).
Не могу пройти мимо изящества и поэтической насыщенности самого терцевского текста, разрешающегося почти музыкально в пушкинскую цитату, отражением которой он практически является.
Аналогия с Моцартом поразительная.
Каждую фразу Синявского можно отнести к творчеству Моцарта слово в слово.
Откуда у Моцарта появилась эта легкость? Моцарт приобрел ее в своей вундеркиндовской концертной деятельности, когда ему приходилось много раз кряду демонстрировать публике и королям свое искусство, которое состояло в умении импровизировать, играть с листа, играть с закрытыми глазами. Импровизирование на чужие темы, чем Моцарт занимался почти непрерывно, выработало в нем ту гениальную легкость разработки темы, умения повернуть ее так и сяк, вывернуть наизнанку, сыграть задом наперед и верх ногами. Этот момент гениально схвачен у Формана в «Амадеусе», когда Моцарт находит лучший поворот в мелодии, придуманной Сальери, и поднесенной им как подарок королю Иосифу II.
Правда, эта легкость сыграла с Моцартом злую шутку потому, что многие не видели в его музыке ничего кроме этой легкости и изящества, что объясняется или глухотой и зашоренностью. Причем речь идет о выдающихся композиторах и музыкантах.
Стравинский назвал Моцарта лучезарным и искрящимся.
Шуман писал о 40-й симфонии как о парящей греческой грации.
Гленн Гульд сказал о Моцарте,
что способность к импровизации. привела Моцарта к к тому что он слишком полагался на общепринятые формулы в своих композициях, в которых Гульд слышал ужасные клише. (of no greater potency than “inter-office memos”)
Тут мы опять переходим от Моцарта к Пушкину.
«Любомудры» не видели пушкинской глубины, потому что она проходила на уровень выше их упорядоченности, выше их энтропийного уровня.
Длинная цитата из Д.Благого (выдающийся русский пушкинист):
Я упомянул о Шекспире, который внес подобную же “легкость” в английский язык. В чем причина превращения им неповоротливого архаичного английского языка в тот язык, на котором в принципе англоязычный мир говорит до сих пор? Эта причина – театр. Это совершенно очевидно. Театр обращался к широкой аудитории, и язык театра должен был быть прост, ясен и доступен в одинаковой степени и лорду и ремесленнику. Пройдя через сотни прижизненных постановок шекспировских пьес, английский вышел гибким пластичным, подобным пушкинской поэзии и моцартовской музыке.
Шекспир внедрил в английский язык сотни новых слов и выражений, придавших языку невиданную дотоле красочность и пластичность. По подсчетам шекспироведов Шекспир использовал 17 677 слов, в том числе 1700, впервые введенных им.
Моцарт и Пушкин. Сходство. Независимость. 6
ГЛАВА 5
СХОДСТВО ПУШКИНА И МОЦАРТА
НЕЗАВИСИМОСТЬ, ЧУЖДОСТЬ ДУХУ РАБОЛЕПСТВА
Независимость в поведении, болезненное чувство собственного достоинства существенное сходство в поведении и характере Пушкина и Моцарта.
Проявилось это в довольно раннем возрасте. Пушкин вел себя весьма независимо еще в лицее, а Моцарт, несмотря на столь бархатное, и полное восторгов относительно его гениальности, детство и отрочество, включающее даже такое, уже упомянутое выше, событие, как присуждение ему Папой дворянского звания, сразу же по окончании поры вундеркиндовских путешествий восстал. Гений проявляет себя прежде всего в независимости.
Моцарт. История скандала с архиепископом Коллоредо
Иеронимус Иосиф Франц де Пола Граф Коллоредо фон Валзее и Мелц (1732-1812) был Принц-Архиепископ Зальцбурга с 1771 по 1803. Длина его имени не должна смущать читателя, Моцарта полное имя было не короче – (Johannes Chrysostomus Wolfgangus Theophilus Mozart) Иоганн Хризостом Вольфганг Теофил Моцарт.
Коллоредо был довольно образованным человеком, изучал философию в Венском университете и теологию в Риме, имел музыкальное образование и иногда играл на скрипке в оркестре. Он проводил прогрессивные реформы в направлении от католицизма к протестантизму. Он исчез с арены с завоеваниями Наполеона и отмены теократического правления в Зальцбурге.
Вся жизнь в Зальцбурге, в том числе и музыкальная, протекала под его начальством.
После своих легендарных путешествий по королевским и аристократическим резиденциям Европы, которые Моцарт начал еще при предшественнике Коллоредо
Графе Шраттенбахе – человеке, более расположенном к искусству вообще и к семье Моцартов в частности, (умер в 1871 года, когда Моцарту было 16 лет),
Моцарт вернулся в Зальцбург, где его с нетерпением ждали.
Ему и отцу были предоставлены вполне приличные должности при музыкальном дворе Коллоредо. Отец получил должность Капельмейстера, к которой стремился всю жизнь, а Моцарт довольно легкие обязанности композитора, органиста и пианиста со стипендией Концертмейстера. При этом Моцарту было разрешено выполнять заказы опер со стороны. Моцарт также мог раз в году ездить в Италию для расширения кругозора.
Другими словами, Коллоредо отнесся к знаменитому земляку вполне благосклонно, и годы, которые он провел в Зальцбурге (1779-1781) (с 23 лет до 25 лет), вернувшись из путешествий, были, нужно заметить, справедливости ради, исключительно плодотворны, как у Пушкина в Болдино. Однако для Моцарта это была ссылка, если довести сравнение до конца.
Моцарт уже знал музыкальный мир Европы, и в Зальцбурге ему было тесно.
И, вообще, Моцарт Зальцбург не любил.
Об этом много свидетельств, в письме из Парижа (1778 год) аббату Буллингеру он писал:
Конфликт назревал постепенно, и разрыв со скандалом произошел в Вене, куда архиепископ привез своих музыкантов. (1981 год, Моцарту 25 лет, ему остается жить 10 лет).
Моцарт был постоянно уязвлен своим положением слуги и особенно тем, что надменный Коллоредо постоянно ему это напоминал, пытаясь поставить заносчивого мальчишку на место.
Именно этот момент показан в фильме «Амадеус», хотя и без всех деталей. Архиепископ выговаривает Моцарту за опоздание. Моцарт пропустил начало концерта, развлекаясь с Констанцей под столом в столовой, и Сальери тайно наблюдал за ними. Моцарт в ответ на этот выговор, завершив дирижирование, кланяется слушавшим его слугам, показывая архиепископу зад.
Это, конечно, не соответствует буквально фактам, но соответствует их сути. В конце концов, «Амадеус» не документальный фильм.
Вот как было на самом деле.
Во время пребывания в Вене Моцарт столовался вместе с остальными музыкантами, поварами и лакеями, и это его раздражало. Вот что по этому поводу Моцарт пишет своему отцу:
“То, что вы пишете об Архиепископе, мол, моя персона льстит его честолюбию – оно, конечно, верно, но только что мне от этого толку?—На это не проживешь. Поверьте. Он мне здесь словно бельмо в глазу. Да и каких почестей я от него удостаиваюсь? Г-н фон Клянмайер, Бенеке сидят с Его Светлостью графом Арко за отдельным столом. Вот это я понимаю, это было бы для меня знаком отличия, если бы я сидел с ними, а не с господами поварами да с камердинерами, которые помимо того, что занимают первые места за столом, еще и люстры зажигают, двери открывают и в передней сидят, в т о в р е м я к а к я н а х о ж у с ь в к о м н а т а х “. (Выделено Моцартом).
Понятие самоуважения было доминирующим фактором в поведении Моцарта. Обращение с ним как с равным среди аристократов Вены имело большое значение для Моцарта. Для него это было важнее, чем заработки, которые он имел, выступая в домах у этих аристократов, значительно превосходящие стипендию, которую ему платил Коллоредо.
Хорошо известно вызывающее высокомерное поведение Бетховена в присутствии аристократов, но Моцарт самоутверждался, доказывая свое равенство, значительно раньше. Известна история, когда Моцарт, приглашенный концертировать у князя Голицына, пошел не со всеми музыкантами, а сознательно отдельно, потому что, как он говорил, ему было стыдно ходить с ними как слугами.
Коллоредо понимал, что Моцарт талантлив, но по-настоящему не осознавал его гений.
В результате всех этих придирок Моцарт отказался вернуться в Зальцбург после скандалов и взаимных оскорблений.
По иронии судьбы, отмеченной Ахматовой в отношении Пушкина,* никто бы никогда не вспомнил о Коллоредо и окружающих его прихлебателей, если бы их судьба не переплелась с судьбой Моцарта.
Но вернемся к Моцарту.
Для полноты картины я привожу образчик перепалки между Моцартом и Коллоредо, приведенный в письме Моцарта.
Коллоредо назвал Моцарта самонадеянным дураком, мошенником и негодяем. На это Моцарт ответил:
“Ваша милость не удовлетворены мной?”
Коллоредо:
«Что? Ты смеешь угрожать мне, дурак! О самонадеянный глупец! Вот дверь, я не намерен больше иметь дело с таким жалким негодяем!
Я не намерен иметь с тобой больше никаких дел и завтра ты получишь подтверждение на бумаге”.
(Подтверждение на бумаге никогда не было послано).
Коллоредо хотел проучить Моцарта. В какой-то степени его можно понять, он не мог поставить Моцарта в особое привилегированное положение по сравнению с остальными музыкантами. Для Коллоредо он все еще был слуга, как и прочие. Это была кастовая близорукость. Папа Климент смог дать Моцарту рыцарские привилегии, а Коллоредо обращался с ним как со слугой. При всех фактических просветительских заслугах Коллоредо и, по-существу, хорошем отношении к отцу и самому Моцарту, он оставался человеком своего круга и своего времени и заслужил формановский символический зад Моцарта.
Вот еще в заключение история с пинком графа Арко, взятая из письма Моцарта к отцу:
Граф Арко был главным управляющим при дворе Архиепископа Коллоредо. Известны его слова обращенные к Моцарту:
Это именно и поразительно в жизни всех гениев: Шекспира, Пушкина, Байрона, Бетховена, Моцарта, Гойи, Пикассо, Рафаэля. – интерес к их творчеству был неослабеваем, и таковым и остается по сей день.
«И славен буду я, доколь в подлунном мире Жив будет хоть один пиит».
Пушкинское вольнодумство, смешанное с мальчишеским, довольно необузданным поведением в первые годы после лицея, известно. Нам оно важно для сравнения. Для восполнения того по аналогии, что неизвестно и недосказано о Моцарте.
«Три года прошло, как семнадцатилетний Александр Пушкин был выпущен из Лицея и числился в Иностранной коллегии, не занимаясь службой. Сие кипучее существо, в самые кипучие годы жизни, можно сказать, окунулось в ее наслаждения. Кому было остановить, остеречь его? Слабому ли отцу его, который и умел только восхищаться им? Молодым ли приятелям, по большей части военным, упоенным прелестями его ума и воображения, и которые, в свою очередь, старались упоевать его фимиамом похвал и шампанским вином? Театральным ли богиням, с коими проводил он большую часть своего времени? Его спасали от заблуждений и бед собственный
сильный рассудок, беспрестанно в нем пробуждающийся, чувство чести, которым весь был он полон, (выделено мною МГ)
и частые посещения дома Карамзина, в то время столь же привлекательного, как и благочестивого». (Восп. Стр. 219)
Юрий Лотман пишет в «Биографии писателя»:
“Коллежский секретарь и “стихотворец” в мире, в котором все определялось чинами, человек без средств, постоянно погруженный в денежные заботы, в обществе людей обеспеченных и широко тративших деньги, штатский среди военных, двадцатилетний мальчик среди боевых офицеров … Пушкин был человеком, чье достоинство подвергалось ежечасным покушениям. То, что другие получали от рождения как естественную принадлежность, и что сообщало им аристократический лоск – “холод гордости спокойной”, у Пушкина было отнято. Он все должен был завоевать сам – без чинов, без протекций.
Без денег, даже без такта в житейских вопросах и “хорошего” воспитания. У него была единственная опора – гениальность”.
Обратите внимание на последнюю фразу, и запомните ее, она полностью характеризует Моцарта.
Фрондерская поэзия Пушкина в посленаполеоновской России срезонировала с необычайной силой. Популярность его была невероятна. Стихи его ходили в списках и будоражили молодежь. Александр I сказал, что Пушкин наводнил Россию возмутительными стихами.
Ода «Вольность» содержала такие пугающие, известные нам со школьной скамьи, слова:
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
.
Тираны мира! трепещите!
А вы, мужайтесь и внемлите,
Восстаньте, падшие рабы!
.
Увы! куда ни брошу взор —
Везде бичи, везде железы,
Законов гибельный позор,
Неволи немощные слезы;
Везде неправедная Власть
В сгущенной мгле предрассуждений
Воссела — Рабства грозный Гений
И Славы роковая страсть.
.
Владыки! вам венец и трон
Дает Закон — а не природа;
Стоите выше вы народа,
Но вечный выше вас Закон.
Поэзия Пушкина так напугала правительственные круги, что царь намеревался сослать Пушкина в Сибирь или в Соловецкий монастырь. Это была бы полная катастрофа. Изоляция от общества и суровые условия жизни погубили бы поэта.
Но Пушкин явился к графу М. А. Милорадовичу, московскому генерал-губернатору и добровольно представил тексты запрещенных стихотворений.
Опять Ф.Ф.Вигель, из воспоминаний которого можно понять, насколько серьезно было дело.
«Трудно было заставить Александра отменить приговор; к счастию, два мужа твердых, благородных, им уважаемых, Каподистрия и Карамзин, дерзнули доказать ему всю жестокость наказания и умолить о смягчении его».
В результате Пушкин был отправлен на юг, в Кишинев переводом по службе (формально даже не в ссылку). Все же без права появляться в столицах и больших городах.
Генерал-лейтенант Инзов Иван Никитич, главный попечитель и председатель Комитета об иностранных поселенцах южного края России, под чье начало Пушкин был переведен, был масоном, и очень благожелательно относился к Пушкину.
Из Кишинева Пушкин перебрался в Одессу под начальство графа Воронцова.
События в Одессе освещаются по-разному. По одной версии, дана в комментариях в воспоминаниях Ф.Ф.Вигеля, так сказать, официальная пушкиноведческая версия:
М.С.Воронцов относился к Пушкину строго официально, видя в нем лишь опального чиновника; он донимал Пушкина мелкими придирками, на которые поэт отвечал резкими эпиграммами. Сильное увлечение Пушкина женой Воронцова еще более осложняло ситуацию. М. С.Воронцов стал посылать в Петербург отрицательные отзывы о ссыльном поэте. После оскорбительной командировки в мае 1824 г. для собирания сведений о саранче Пушкин подал прошение об отставке. Но еще ранее в руки властей попало письмо Пушкина, в котором он писал, что он в Одессе берет «уроки чистого афеизма».(то есть, атеизма ) В результате всего М. С. Воронцов добился «высочайшего повеления» о ссылке уволенного со службы Пушкина в Михайловское. Пушкин выехал из Одессы 30 июля и уже 9 августа прибыл к месту своей новой ссылки. А. Н. Раевский во всей этой интриге вел себя неблаговидно, хотя его роль Ф. Ф. Вигелем несколько преувеличена.
Известна эпиграмма Пушкина на Воронцова:
Полу-милорд, полу-купец,
Полу-мудрец, полу-невежда,
Полу-подлец, но есть надежда,
Что будет полным, наконец.
Эта эпиграмма наводит на мысль о том, что Пушкин возможно заслужил плохое к нему отношение Воронцова. Но по последним данным (статья Виктора Балана на Интернете) Пушкин был сослан в Михайловское, (то есть, под более строгий надзор и большую изоляцию), не из-за этой эпиграммы на своего начальника.
Эпиграмма уже была результатом изменившегося отношения Воронцова к Пушкину. Царю было доложено, что Воронцов благожелательно относится к вольнодумцу Пушкина. Одного этого было достаточно, чтобы царь изменил свое отношение к Воронцову. Царь не пригласил губернатора на инспекционную поездку по Новороссии и не произвел его в следующий чин.
Решающую роль сыграло крамольное письмо Кюхельбекеру 1824 из Одессы, со строчками о том что Пушкин брал «уроки чистого афеизма».( Из-за этого письма фактически Пушкин попал в Михайловское).
Чтобы представить более полно ситуацию Пушкина под властью Воронцова обратимся к письмам Пушкина.
Вот его письмо совершенно аналогичное письму Моцарта,
(Письмо 75 А.И.Казначееву правителю канцелярии графа Воронцова):
«Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе нечто другое».
Вот отрывок из письма, которое, как выше упоминалось, по словам самого Пушкина, явилось причиной ссылки в Михайловское. Само письмо не сохранилось, а сохранилась выписка в архивах 3го отделения:
«. читая Шекспира и библию, святой дух иногда мне по сердцу, но предпочитаю Гете и Шекспира. – Ты хочешь знать, что я делаю – пишу пестрые строфы романтической поэмы – и беру уроки чистого афеизма. Здесь англичанин, глухой философ, единственно умный афей, которого я еще встретил. Он исписал 1000 листов, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, творца и правителя, уничтожив мимоходом слабые доказательства бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но, к несчастию, более всего правдоподобная».
Это мгновенно изменило позицию Воронцова к Пушкину. Последовали шаги с его стороны в уверении в преданности с жертвой Пушкина.
Виктор Балан (интернет «Вестник» №12(219), 8 июня 1999) приводит выдержку из письма Воронцова о предполагаемом решении судьбы Пушкина:
«Удаление его отсюда будет лучшая услуга для него. Если Пушкин будет жить в другой губернии. он избежит влияния здешнего опасного общества». Не откажешь графу в осторожности выражений, в гибкости стиля и предусмотрительности в случае отрицательного ответа».
Воронцов получил одобрение Царя и Нессельроде, и Пушкин вынужден был уехать в Михайловское, откуда его уже освободил следующий царь.
В контексте сравнения небезынтересно заметить, что с Пушкиным произошло нечто похожее пинка под зад Моцарту от графа Арко.
«достаточно колоритная и противоречивая фигура, дуэлист и картежник участник войны с Наполеоном, путешествовал с Крузенштерном.
Л.Н. Толстой его двоюродный племянник. ». (Пушкин и его окружение, Л.А.Черейский).
распустил сплетню о том, что Пушкин был вызван в полицию и там был высечен в подвалах Секретной Канцелярии за свое вызывающее поведение. Это была месть мальчишке-Пушкину за обвинение Толстого в шулерстве.
Сплетня сильно расстроила Пушкина. От возможного рокового поступка его спас совет Чаадаева, к которому он обратился за помощью. Спокойный и рассудительный Чаадаев, который был на пять лет старше Пушкина по годам и лет на 20 по опыту, успокоил поэта, внушив ему простую мысль о том, что поэт должен быть выше толпы. Пушкин узнал, кто распустил сплетню уже в Кишиневе в ссылке и написал эпиграмму на клеветника:
«В конце концов, Пушкин примирился с ним, С.А.Соболевский предотвратил их дуэль, Толстой был даже посредником в сватовстве Пушкина к Гончаровой».
(Пушкин и его окружение – Л.А.Черейский)
Во всей этой истории можно увидеть определенную общность характеров – мальчишество. Невозможно представить, чтобы нечто подобное произошло бы с Грибоедовым или Чаадаевым, с другой стороны, пинок графа Арко невозможен по отношению к Гайдну или Сальери.
Гениальность и очень раннее развитие сыграли с Пушкиным и Моцартом злую шутку – они стали известны и проявились как гении еще до того, как достигли житейской зрелости, что имело место у таких достаточно выдающихся личностей как Сальери, Гайдн, Глюк, Жуковский, Лев Толстой, Тургенев.
Все это солидно ведущие себя люди в отличие от Моцарта или Пушкина со всеми его приключениями, начавшимися еще в Лицее, и продолжавшимися все годы сразу после Лицея вплоть до его высылки на юг.
У Пушкина в литературном кружке Арзамас было прозвище Сверчок.
Показательна история присвоение ему звания камер-юнкера 1834 год, (так же как и золотой шпоры Моцарту).
Это назначение принесло Пушкину много проблем и было как бы первым звеном на пути, приведшем к дуэли и смерти.
«Зачем он руку дал клеветникам ничтожным?»
Царь-бабник втянул.
Третье отделение во главе с Бенкендорфом получало от почтового ведомства вскрытые письма Пушкина. Одно из писем Пушкина к жене возмутило царя (Николая Первого) покровителя Пушкина. (Как Пушкин к покровительству относился, смотрите выше, письмо об отношениях с графом Воронцовым):
“Все эти праздники просижу дома. К наследнику являться с поздравлениями и приветствиями не намерен; царствие его впереди; и мне, вероятно, его не видать. Видел я трех царей; первый велел снять с меня картуз и пожурил за меня мою няньку; второй меня не жаловал; третий хоть и упек меня в камер-пажи под старость лет, но променять его на четвертого не желаю; от добра добра не ищут. Посмотрим, как-то наш Сашка будет ладить с порфирородным своим тезкой; с моим тезкой я не ладил. Не дай бог ему идти по моим следам, писать стихи да ссориться с царями! В стихах он отца не перещеголяет, а плетью обуха не перешибет”.
Когда Пушкину стало известно о том, что письмо перлюстрировано и попало на глаза к царю, он написал в дневнике (10 мая 1834):
“Московская почта распечатала письмо, писанное мною Наталье Николаевне, и, нашед в нем отчет о присяге великого князя, писанный, видно, слогом неофициальным, донесла обо всем полиции. Не разобрав смысла, доставила письмо государю, который сгоряча его не понял. К счастию письмо было показано Жуковскому, который и объяснил его. Все успокоилось.
Государю неугодно было, что о своем камер-юнкерстве отзывался я не с умилением и благодарностью. Но я могу быть подданным, даже рабом, но холопом и шутом не буду и у царя небесного. Однако какая глубокая безнравственность в привычках нашего правительства!
Полиция распечатывает письма мужа к жене и приносит их читать царю (человеку благовоспитанному и честному), и царь не стыдится в том признаться – и давать ход интриге, достойной Видока и Булгарина! Что ни говори, мудрено быть самодержавным”.
Пушкин поднял войну, разумеется, безуспешную с правительством за тайну семейной переписки. Зная, что письма перлюстрируются и попадают на стол к Бенкендорфу и царю, Пушкин в письмах излагал в резких выражениях свою концепцию семейной неприкосновенности и, кроме того, в тех же письмах давал оскорбительные характеристики тем, кто осуществлял не на страх, а на совесть политику перлюстрации.
Юрий Лотман пишет в «Биографии писателя»:
“случай с распечатыванием писем приобретал в глазах Пушкина символическое значение, становясь знаком бесправия личности в самодержавно управляемой стране”.
И хотя Пушкин был дворянин, вхожий в высший свет, а Моцарт не был, и Пушкину в 1834 году было 35 лет, а Моцарту во время его скандала с Коллоредо было только 25, и многое другое было иным, характеры близки, поведение и оценка событий очень схожи.