В чем вечность образа чацкого мильон терзаний
sochinyai.ru
Готовые сочинения на любую тему!
В своего героя Александра Чацкого Грибоедов вложил большую долю собственных суждений, поэтому молодой прогрессивный дворянин является, в какой-то степени, проекцией самого автора в произведении. И терзания его, соответственно, тоже не дают покоя самому писателю.
Вернувшись после длительного пребывания в Европе в Москву, Чацкий видит неприглядную картину жизни российского дворянства. Оно, как и много веков до этого, продолжает паразитировать на простом народе, погрязло в невежестве, его разлагает множество пороков, таких как чинопоклонничество, взяточничество, лицемерие, алчность.
Девушка, которую Чацкий много лет любил, встречает его холодно и решительно пресекает его порывы, кидая ему: «Не человек, змея!». Конечно, молодой человек во многом был сам виноват, оставив Софью на несколько лет одну, не давая о себе знать. Но это, а особенно то, что девушка собирается замуж за Молчалина, который во всем похож на ее отца, спускает героя с небес на землю.
Причина терзаний Чацкого заключается в отсталом, неприглядном положении его родины и в том, что возлюбленная предпочла ему мелкого и ничтожного секретаря, готового ради чина и денег прислуживаться и унижаться. Сам же Чацкий заявляет: «Служить бы рад, прислуживаться тошно!». Его угнетает готовность этих людей для достижения своих мелочных целей унижаться и лебезить. Герой уверен, что служить нужно делу, идее, а не лицам и чинам.
Осознав, что ничего в этом укладе ему изменить не удастся, окончательно разочаровавшись, Чацкий покидает Москву, где высший свет объявил его сумасшедшим.
Мы видим, что терзания героя обусловлены его максимализмом, передовыми взглядами и непримиримостью. Он не понимает, как страна может жить по таким устаревшим порядкам, особенно, побывав заграницей и увидев, как могут жить люди. Так, герой становится «лишним человеком».
Заказать сочинение
Мы можем написать 100% уникальное сочинение под любые ваши требования всего за 24 часа!
Мильон терзаний, образ Чацкого
В критическом этюде А. С. Грибоедова «Мильон терзаний», написанном к его же пьесе «Горе от ума», автор пьесы, описал образ своего главного героя – Андрея Чацкого. Пьеса и этюд сыграли большую роль в изображении нравов общества XIX века.
Автор считает, что, в отличие от других «лишних людей», описанных в литературных произведениях, Чацкий – мудрый, добросовестный, деятельный герой, который не просто сидит и ждет изменений, а действует. Он получил военное образование, однако служить – не его дело. Он не умеет унижаться перед начальством, это ниже его достоинства. «Служить бы рад – прислуживаться тошно» – в этой фразе заключается вся гордость и достоинство Чацкого.
Приехав в дом Фамусова, Чацкий оказывается «врагом исканий» – человеком, который непригоден для общества Фамусова, потому что имеет слишком много свободных и новых мыслей, а всё новое противно Фамусову. Сталкиваются два века «век нынешний и век минувший».
Любовная линия раскрывает Чацкого как верного своему слову и чувству человека. Ведь когда-то давно он был знаком с Софьей и любил её. Но приехав, герой замечает, что она любит пустого Молчалина. Он прекрасно видит, что представляют собой эти чувства, и всё ещё надеется, что Софья одумается.
На вечере у Фамусова собирается весь свет. Удручающее впечатление на Чацкого производят Горичевы и Хлестакова. Не удержавшись от едких реплик, Чацкий провоцирует слух о том, что он – сумасшедший. Он надеется, что Софья опровергнет слухи, но она этого не делает. В итоге и случается «мильон терзаний» Чацкого.
Автор пишет: «Мильон терзаний» и «горе!» — вот что он пожал за всё, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов». Он хотел привнести в их мир рациональное зерно, дать мудрые советы, но в итоге борьба оказалась пустой. Разочарованный, герой уезжает.
Готовое сочинение на тему “Мильон терзаний Чацкого”
Здесь он показан как передовой человек своего времени, а также у которого имеются разные идеи и мысли. Он всегда боролся на свободу, а также и новые формы жизни. Именно Чацкий относится к положительным героям. За всю свою жизнь ему пришлось побывать даже в другой стране, где он прожил очень долго. В другой стране ему пришлось учиться жить по новым законам и правилам.
А когда он возвращается домой, то больше всего ждет когда встретиться со своей любимой Софьей. Вот только она не совсем рада этой встрече. Из всего этого можно сделать вывод о том, что раньше у них уже были отношения, и они даже готовились к свадьбе, но что-то произошло, что навсегда развело их в разные стороны. И когда он видит, что девушка не рада его возвращению, то понимает, что жизнь устроена совсем не так как он думал все это время. Вот здесь и появляется корень миллион терзаний. Кроме этого сама любимая рассказывает ему о том, что уже давно любит другого человека. И этим человеком является Молчанин. А ведь у этого Молчанина совершенно нет своего мнения, и он всегда полагается на мнение других людей и соглашается с ними. Сейчас он работает секретарем. И это очень сильно раздражает нашего главного героя. Те, кто знал, что он много лет жил в другой стране считают его предателем, а ведь ему это совсем не нравится.
Когда он ведет разговор с Фамусовым, то выдает свое недовольство по отношению не только к нему, но и к другим людям, которые его предали. И выдает, что никому и никогда не собирается прислуживаться, ведь от этого ему тошно. Но в России существует огромное количество людей, которые ради своего блага будут прислуживать и делать все, что им прикажут.
А поскольку в таком обществе ему не так хочется жить, да и каждый день смотреть на таких людей, то он решает их просто покинуть навсегда.
Иногда в его разговоре можно встретить острые моменты, которые не всем нравятся, а некоторых даже обижают, но он не боится кого-то обидеть или унизить, он высказывает всем правду и молчать не собирается, поэтому поводу.
Но если немного подумать над всем произведением, то можно сказать, что оно не относится к жанру комедии. То что случилось с нашим главным героем является единичным случаем и с другими людьми это может не произойти. Общество старается хотя бы немного изменить мир, и уже даже подготовлены к этому изменению. Если одни люди уйдут, то в этот мир придут другие люди, которые будут жить практически также как и предыдущие люди, но жизнь у них немного измениться, а вот в лучшую сторону или нет, это уже будут решать они.
Сочинение 2
«Горе от ума» это известное произведение Александра Сергеевича Грибоедова. В нем присутствует как классицизм, так и романтизм. Комедия рассказывает про светское общество периода, когда было крепостное право. Действие происходит в 1822 году. Комедия «Горе от ума» до сих пор популярна как у молодежи, так и у более взрослого поколения.
В пьесе рассказан один день, происходящий в доме Фамусова. Писатель затрагивает множественные проблемы минувшего столетия. Он затрагивает темы воспитания, образования, любви к Отечеству и Родине. Так же затрагивается проблема, которая вызывала злость у всех это крепостное право.
В доме Фамусова все герои являются гадкими лжецами и лицемерами. Им не интересно ничего кроме ужинов и танцев. И вот в такой дом, наполненный ужасной ложью, вдруг приходит Чацкий. Грибоедов в образе Чацкого пытался показать юношу не похожего на всех. Он умнее и образованнее всех кто там собрался. У него много идей в голове, которые он хочет воплотить.
В пьесе описана любовная история. Чацкий специально приезжает в дом Фамусова, чтобы увидеть его дочку Софью. И ему становится настолько обидно, что она выбрала не особо образованного Молчалина. Ему обидно, что девушка, в которую он сильно влюблен, смогла изменить ему. Понятно, что дочка Фамусова полностью принадлежит его обществу. Она ни в каком случае не смогла бы выбрать Чацкого. Чацкого часто обижали и унижали, и Софья стала одной из таких девушек. Личная трагедия Чацкого перерастает в общественную проблему.
Чацкий не может спокойно жить, когда в обществе происходят ужасные проблемы. Он ужасно недоволен крепостным правом. Это ужасно когда людей заставляют делать все, чтобы удовлетворить потребности барина. Чацкий умный и понимает, что у власти стоят те, кому плевать на простой народ.
Конечно, в таком обществе многие девушки выберут именно Молчалина, а не Чацкого. Никому не нужен такой умный мужчина. Все считают, что с ним будет слишком сложно и трудно. Чацкий может быть навсегда выгнан из общества.
Чацкий это человек вообще другого мира. Ему не понятны правила и законы Москвы. Он по другому понимает службу отечества. Он считает, что люди должны служить не ради должности и денег, а потому что они хотят обезопасить граждан своей страны.
Чацкий хочет высказать все, что копиться у него на душе. Чацкого постоянно осмеивают и считают ненормальным. Его душевные проблемы так и не нашли решение.
«Миллион терзаний» Чацкого
Комедия Александра Грибоедова «Горе от ума» раскрывает важную проблему – гуманизм. На этом основан конфликт произведения, конфликт между Чацким и фамусовским обществом. С одной стороны, может показаться странным – искать проблему гуманизма в таком резком противопоставлении главного героя произведения Грибоедова с обществом Москвы. Но ведь все скрыто во взглядах и убеждениях Чацкого и Фамусова с его окружением. Согласимся с Гончаровым, что у Чацкого есть сердце и что он честен. От себя же добавим, что этот человек преисполнен благородства, ему присущ высокий ум и, главное, любовь к людям.
Проблема гуманизма была актуальна в эпоху Возрождения. Вспомним Гамлета с его мучительными терзаниями. В русской литературе девятнадцатого века внимание читателя приковано к личности, иначе Грибоедов не использовал бы прием противопоставления. Личность Александра Андреевича Чацкого с его внутренними противоречиями находится в центре комедии. Поэтому автор представил перед читателями человека своей эпохи, своего времени.
Но зачем Грибоедову понадобилось противопоставлять героев как носителей мировоззрения разных эпох? Затем, чтобы отдать современности «миллион терзаний». Автор хотел сказать: «Не пришло то время, когда жил покойник дядя Максим Петрович, такие люди, как Чацкий, всегда будут отдавать обществу свою любовь, а взамен получать терзания». И проблема даже не в том, что Чацкий одинок. Ни Софья не отвечает ему взаимностью, ни Молчалин не понимает его, ни множество гостей дома Фамусова не отдают дань уважения Чацкому. Более того, распространяется слух о его сумасшествии. Ну, совсем как у Шекспира! Что оставалось делать молодому человеку, преисполненному стремлением служить делу, а не прислуживать мелким и ничтожным людям? Единственно правильный выход из этого положения – уехать далеко, что, собственно, Чацкий и сделал. Примириться с этим лицемерным миром он не смог бы. Слишком высоко Александр Андреевич находится над ними. Хотя в комедии все время говориться о падении. Чацкий рассказывает, как падал много раз, Скалозуб вспоминает о наезднице-вдове, княгине Ласовой, Репетилов вспоминает, как переступал через порог и упал. Наконец, Молчалин свалился с лошади. Вот оно – «падшее» общество. Одному лишь Александру Андреевичу Чацкому удалось подняться на ноги, сохранить равновесие и, не найдя ни в ком «сочувствия живого», уехать, увозя с собой миллион терзаний. Как точно выразился критик и публицист Иван Гончаров!
Роль Чацких неизменна. Вновь и вновь будут они сталкиваться с жизненными противоречиями. А причина их несчастий проста – высокий ум, и гордое стремление, и, может быть, глубокий гуманизм. Когда уже все это будет жить в обществе?
Вариант 3
В произведении этот герой выступает передовым человеком своей эпохи, идейным мыслителем. Он был борцом за свободу и внесение нового в скучное течение жизни. Автор относит его к положительным персонажам. В своей жизни он какое-то время жил за границей, где ему пришлось приспособиться к новым правилам местной самобытности.
Больше всего по возвращении он мечтал о встрече с Софьей, которую горячо любил. Но, к сожалению, это оказалось не взаимно. За время его отсутствия произошло нечто, что перевернуло ее взгляд на Чацкого. И тут начинаются его разочарования в жизни и людях. Любимая девушка говорит о том, что ее сердце теперь принадлежит другому человеку, Молчалину. Это человек безголосый и податливый, не имеющего своего мнения. Крайне злило и раздражало Чацкого, что ему предпочли такого необразованного болвана. К тому же люди, зная, что он некоторое время жил за границей, начинают считать его предателем, что не может пройти мимо нашего героя.
В разговоре с Фамусовым он сказал, что возмущен не только им, но и другими людьми, которые поступили как предатели. Еще, он говорит, что никому и никогда не будет прислуживать, ему это противно. Но Россия богата людьми, которые ради своей выгоды будут прислуживать, и выполнять любые указания преступников, подлецов и самодуров.
Чацкий принимает решение покинуть общество, в котором он не хотел оставаться больше ни на мгновение. Общество, которое принесло ему так много страданий не вызывало в нем ничего, кроме презрения и ненависти. Порой высказывания героя были колкими и острыми, но нельзя было упрекнуть его в неискренности. Он всегда говорил то, что думал. В образе Чацкого писатель хотел показать человека, не похожего на других, со своими мыслями, идеями, которые он желал воплотить в жизнь.
Если провести параллель с сегодняшним обществом, то можно наблюдать сходство. Сегодня также не любят умных, имеющих и не скрывающих свое мнение людей. А больше любят тех, кто напротив, будет глупо соглашаться с чужим мнением и выполнять нелепые указания вышестоящего начальства.
Тезисный план по статье «Мильон терзаний»
По критической статье Гончарова пишут сочинения и изложения, раскрывая самые разнообразные вопросы, актуальные и в наше время.
Конспект урока по литературе в 9 классе на указанную тему:
Горе от ума сочинение на тему мильон терзаний чацкого
Средняя школа №31 г. Владимир
Выбирете тип вопроса
Задание по литературе для 9 Б класса
Прочитайте фрагменты критического статьи писателя И. А. Гончарова (1812–1891) «Мильон терзаний» и законспектируй его.
Для конспектирования предлагаются вопросы, на которые надо ответить либо цитируя Гончарова полностью (дословно и в кавычках), либо пересказывая отдельные критические суждения своими словами. Для удобства фрагменты, приведенные здесь, пронумерованы.
Если есть оценки Гончарова, с которыми вы не согласны, подчеркните их в своем конспекте.
Вопросы для конспектирования.
[1] Какую задачу ставит себе Гончаров?
[2] Что ценят в пьесе А. С. Грибоедова критики?
[3] Что ценит в пьесе Гончаров?
[4] До каких пор будут мелькать в обществе черты героев пьесы?
[5] Что в комедии никогда не умрет?
[6] Есть ли в пьесе «движение» (развитие действия)?
[7] Умен ли Чацкий? Кто он?
[8] Что связывает части комедии между собой?
[9] В чем Гончаров видит роль действующих лиц «другой, живой, бойкой комедии»?
[10] Каков психологический портрет Чацкого в конце пьесы?
[12] Каков портрет Софьи глазами Гончарова и какое отношение к ней критика?
[13] Какова, по мнению Гончарова, роль Чацкого?
[14] В чем упрекает Гончаров современную ему критику?
[15] Каков идеал Чацкого?
[16] В чем вечность образа Чацкого?
[17] Что говорит Гончаров в последнем замечании о Чацком?
ИВАН АЛЕКСАНДРОВИЧ ГОНЧАРОВ
Иван Александрович Гончаров родился в Симбирске в богатой купеческой семье, окончил пансион, затем Коммерческое училище. В 1831 году поступил на словесное отделение Московского университета, потом служил чиновником в Симбирске, а с 1835 года – в Петербурге, где стал активным участником эстетического кружка и отдал дань господствовавшим там романтическим настроениям. Через участников кружка в 1846 году познакомился с В. Г. Белинским и другими разночинцами-демократами, вошел в круг редакции «Современника». Впоследствии Гончаров отошел от демократического движения. Особенную неприязнь вызывали у него взгляды Д. И. Писарева – писатель резко отзывался о «жалких и несостоятельных доктринах материализма, социализма и коммунизма».
Своеобразную трилогию составили романы Гончарова – «Обыкновенная история» (1847), «Обломов» (1849–1859), «Обрыв» (1869). В этих романах автор изобразил «лишних людей» – дворян и «новых людей», идущих им на смену. Особняком стоит книга путевых очерков «Фрегат Паллада» (1856–1857), написанных в результате совершенного им кругосветного путешествия.
Перу Гончарова принадлежит и ряд критических статей, среди которых статья «Миллион терзаний», посвященная пьесе А. С. Грибоедова «Горе от ума».
Горе от ума, Грибоедова. – Бенефис Монахова, ноябрь, 1871 г.
[1] Комедия «Горе от ума» держится каким-то особняком в литературе и отличается моложавостью, свежестью и более крепкой живучестью от других произведений слова.
И мы здесь не претендуем произнести критический приговор в качестве присяжного критика: решительно уклоняясь от этого, – мы, в качестве любителя, только высказываем свои размышления тоже по поводу одного из последних представлений «Горе от ума» на сцене. Мы хотим поделиться с читателем этими своими мнениями, или лучше сказать, сомнениями о том, так ли играется пьеса, то есть с той ли точки зрения смотрят обыкновенно на ее исполнение и сами артисты, и зрители? А заговорив об этом, нельзя не высказать мнений и сомнений и о том, так ли должно понимать самую пьесу, как ее понимают некоторые исполнители, и может быть, и зрители. Не хотим опять сказать, что мы считаем наш способ понимания непогрешимым – мы предлагаем его только как один из способов понимания или как одну из точек зрения.
[2] Одни ценят в комедии картину московских нравов известной эпохи, создание живых типов и их искусную группировку. Вся пьеса представляется каким-то кругом знакомых читателю лиц, и притом таким определенным и замкнутым, как колода карт. Лица Фамусова, Молчалина, Скалозуба и другие врезались в память та же твердо, как короли, валеты и дамы в картах, и у всех сложилось более или мене согласное понятие о всех лицах, кроме одного – Чацкого. Так все они начертаны верно и строго и так примелькались всем. Только о Чацком многие недоумевают: что он такое? Он как будто пятьдесят третья какая-то загадочная карта в колоде. Если было мало разногласия в понимании других лиц, то о Чацком, напротив, разноречия не кончились до сих пор и, может быть, не кончатся еще долго.
Другие, отдавая справедливость картине нравов, верности типов, дорожат более эпиграмматической солью языка, живой сатирой – моралью, которую пьеса до сих пор, как неистощимый колодезь, снабжает всякого на каждый обиходный шаг жизни.
Но и те и другие ценители почти обходят молчанием самую «комедию», действие, и многие даже отказывают ей в условном сценическом движении.
Несмотря на то, всякий раз, однако, когда меняется персонал в ролях, и те и другие судьи идут в театр, И снова поднимаются оживленные толки об исполнении той или другой роли и о самых ролях, как будто в новой пьесе.
[3] Все эти разнообразные впечатления и на них основанная своя точка зрения у всех и у каждого служат лучшим определением пьесы, то есть что комедия «горе от ума» есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия, и скажем сами за себя – больше всего комедия – какая едва ли найдется в других литературах, если принять совокупность всех прочих высказанных условий. Как картина, она, без сомнения, громадна. Полотно ее захватывает длинный период русской жизни – от Екатерины до императора Николая. В группе двадцати лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы. И это с такою художественною, объективною законченностью. И определенностью, какая далась у нас только Пушкину.
В картине, где нет ни одного бледного пятна, ни одного постороннего, лишнего штриха и звука, – зритель и читатель чувствуют себя и теперь, в нашу эпоху, среди живых людей. И общее и детали, все это не сочинено, а так целиком взято из московских гостиных и перенесено в книгу и на сцену, со всей теплотой и со всем «особым отпечатком» Москвы, – от Фамусова до мелких штрихов, до князя Тугоуховского и до лакея Петрушки, без которых картина была бы неполна.
[4] Однако для нас она еще не вполне законченная историческая картина: мы не отодвинулись от эпохи на достаточное расстояние, чтоб между ею и нашим временем легла непроходимая бездна. Колорит не сгладился совсем: век не отделился от нашего, как отрезанный ломоть: мы кое-что оттуда унаследовали, хотя Фамусовы, Молчалины, Загорецкие и прочие видоизменились так, что не влезут уже в кожу грибоедовских типов. Но пока будет существовать стремление к почестям помимо заслуги, пока будут водиться мастера и охотники угодничать и «награжденья брать и весело пожить», пока сплетни, безделье, пустота будут господствовать не как пороки, а как стихии общественной жизни, – до тех пор, конечно, будут мелькать и в современном обществе черты Фамусовых, Молчалиных и других, нужды нет, что с самой Москвы стерся тот «особый отпечаток», которым гордился Фамусов.
[5] Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут, как и сам рассыпанный в них острый и едкий, живой русский ум, который Грибоедов заключил, как волшебник духа какого-нибудь в свой замок, и он рассыпается там злобным смехом. Нельзя представить себе, что могла явиться когда-нибудь другая, более естественная, простая, более взятая из жизни речь. Проза и стихи слились здесь во что-то нераздельное, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный автором ум, юмор, шутку и злость русского ума и языка. Этот язык так же дался автору, как далась группа этих лиц, как дался главный смысл комедии, как далось все вместе, будто вылилось разом, и все образовало необыкновенную комедию – и в тесном смысле как сценическую пьесу, и в обширном – как комедию жизни. Другим ничем, как комедией, она и не могла бы быть.
[6] Оставя две капитальные стороны пьесы, которые так явно говорят за себя и потому имеют большинство почитателей, – то есть картину эпохи, с группой живых портретов, и соль языка, – обратимся сначала к комедии как к сценической пьесе, потом как к комедии вообще, к ее общему смыслу, к главному разуму ее в общественном и литературном значении, наконец скажем и об исполнении ее на сцене.
Давно привыкли говорить, что нет движения, то есть нет действия в пьесе. Как нет движения? Есть – живое, непрерывное, от первого появления Чацкого на сцене до последнего его слова: «Карету мне, карету!»
Это – тонкая, умная, изящная и страстная комедия в тесном, техническом смысле, – верная в мелких психологических деталях, – но для зрителя почти неуловимая, потому что она замаскирована типичными лицами героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка, всеми поэтическими силами, так обильно разлитыми в пьесе. Действие, то есть собственно интрига в ней, перед этими капитальными сторонами кажется бледным, лишним, почти ненужным.
Только при разъезде в сенях зритель точно пробуждается при неожиданной катастрофе, разразившейся между главными лицами, и вдруг припоминает комедию-интригу. Но и то не надолго. Перед ним уже вырастает громадный, настоящий смысл комедии.
[7] Главная роль, конечно, – роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов.
Сам Грибоедов приписал горе Чацкого его уму, а Пушкин отказал ему вовсе в уме.
Можно бы было подумать, что Грибоедов, из отеческой любви к своему герою, польстил ему в заглавии, как будто предупредив читателя, что герой его умен, а все прочие около него не умны.
Но Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием. У него есть и сердце, и притом он безукоризненно честен. Словом — это человек не только умный, но и развитой, с чувством, или, как рекомендует его горничная Лиза, он «чувствителен, и весел, и остер». Только личное его горе произошло не от одного ума, а более от других причин, где ум его играл страдательную роль, и это подало Пушкину повод отказать ему в уме. Между тем Чацкий, как личность, несравненно выше и умнее Онегина и лермонтовского Печорина. Он искренний и горячий деятель, а те – паразиты, изумительно начертанные великими талантами, как болезненные порождения отжившего века. Ими заканчивается их время, а Чацкий начинает новый век – и в этом все его значение и весь «ум».
И Онегин и Печорин оказались не способны к делу, к активной роли, хотя оба смутно понимали, что около них всех истлело. Они были даже «озлоблены», носили в себе «недовольство» и бродили как тени с «тоскующею ленью». Но, презирая пустоту жизни, праздное барство, они поддавались ему и не подумали ни бороться с ним, ни бежать окончательно. Недовольство и озлобление не мешали Онегину франтить, «блестеть» и в театре, и на бале, и в модном ресторане, кокетничать с девицами и серьезно ухаживать за ними в замужестве, а Печорину блестеть интересной скукой и мыкать свою лень и озлобление между княжной Мери и Бэлой, а потом рисоваться равнодушием к ним перед тупым Максимом Максимычем: это равнодушие считалось квинтэссенцией донжуанства. Оба томились, задыхались в своей среде и не знали, чего хотеть. Онегин пробовал читать, но зевнул и бросил, потому что ему и Печорину была знакома одна наука «страсти нежной», а прочему всему они учились «чему-нибудь и как-нибудь» – и им нечего было делать.
Чацкий, как видно, напротив, готовился серьезно к деятельности. Он «славно пишет, переводит», говорит о нем Фамусов, и все твердят о его высоком уме. Он, конечно, путешествовал недаром, учился, читал, принимался, как видно, за труд, был в сношениях с министрами и разошелся – нетрудно догадаться почему.
Служить бы рад, – прислуживаться тошно, —
намекает он сам. О «тоскующей лени, о праздной скуке» и помину нет, а еще менее о «страсти нежной» как о науке и о занятии. Он любит серьезно, видя в Софье будущую жену.
Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу – не найдя ни в ком «сочувствия живого», и уехать, увозя с собой только «мильон терзаний».
[8] Читатель помнит, конечно, все, что проделал Чацкий. Проследим слегка ход пьесы и постараемся выделить из нее драматический интерес комедии, то движение, которое идет через всю пьесу, как невидимая, но живая нить, связующая все части и лица комедии между собою.
Чацкий выбегает к Софье, прямо из дорожного экипажа, не заезжая к себе, горячо целует у ней руку, глядит ей в глаза, радуется свиданию, в надежде найти ответ прежнему чувству – и не находит. Его поразили две перемены: она необыкновенно похорошела и охладела к нему – тоже необыкновенно.
Это его и озадачило, и огорчило, и немного раздражило. Напрасно он старается посыпáть солью юмора свой разговор, частию играя этой своей силой, чем, конечно, прежде нравился Софье, когда она его любила, – частию под влиянием досады и разочарования. Всем достается, всех перебрал он – от отца Софьи до Молчалина – и какими меткими чертами рисует он Москву – и сколько из этих стихов ушло в живую речь! Но все напрасно: нежные воспоминания, остроты — ничто не помогает. Он терпит от нее одни холодности, пока, едко задев Молчалина он не задел за живое и ее. Она уже с скрытой злостью спрашивает его, случилось ли ему хоть нечаянно «добро о ком-нибудь сказать», и исчезает при входе отца, выдав последнему почти головой Чацкого, то есть объявив его героем рассказанного перед тем отцу сна.
С этой минуты между ею и Чацким завязался горячий поединок, самое живое действие, комедия в тесном смысле, в которой принимают близкое участие два лица, Молчалин и Лиза.
Всякий шаг Чацкого, почти всякое слово в пьесе тесно связаны с игрой чувства его к Софье, раздраженного какою-то ложью в ее поступках, которую он и бьется разгадать до самого конца. Весь ум его и все силы уходят в эту борьбу: она и послужила мотивом, поводом к раздражениям, к тому «мильону терзаний», под влиянием которых он только и мог сыграть указанную ему Грибоедовым роль, роль гораздо большего, высшего значения, нежели неудачная любовь, словом, роль, для которой и родилась вся комедия.
Чацкий почти не замечает Фамусова, холодно и рассеянно отвечает на его вопрос, где был? Он и в Москву, и к Фамусову приехал, очевидно, для Софьи и к одной Софье. Ему скучно и говорить с Фамусовым – и только положительный вызов Фамусова на спор выводит Чацкого из его сосредоточенности. Но все еще раздражение его сдержанно. Но его будит неожиданный намек Фамусова на слух о сватовстве Скалозуба.
Эти намеки на женитьбу возбудили подозрение Чацкого о причинах перемены к нему Софьи. Он даже согласился было на просьбу Фамусова бросить «завиральные идеи» и помолчать при госте. Но раздражение уже шло crescendo[1], и он вмешался в разговор, пока небрежно, а потом, раздосадованный неловкой похвалой Фамусова его уме и прочее, возвышает тон и разрешается резким монологом:
«А судьи кто?» и т.д. Тут уже завязывается другая борьба, важная и серьезная, целая битва. Здесь в нескольких словах раздается, как в увертюре опер, главный мотив, намекается на истинный смысл и цель комедии. Оба, Фамусов и Чацкий, бросили друг другу печатку:
Смотрели бы, как делали отцы,
Учились бы, на старших глядя! –
раздался военный клик Фамусова. А кто эти старшие и «судьи»?
К свободной жизни их вражда непримирима, —
отвечает Чацкий и казнит –
Прошедшего житья подлейшие черты.
Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям» наукой и искусством и требует «службы делу, а не лицам» и т.д. На чьей стороне победа? Комедия дает Чацкому только «мильон терзаний» и оставляет, по-видимому, в том же положении Фамусова и его братию, в каком они были, ничего не говоря о последствиях борьбы.
Теперь нам известны эти последствия. Они обнаружились с появлением комедии, еще в рукописи, в свет – и как эпидемия охватили всю Россию!
Между тем интрига любви идет своим чередом, правильно, с тонкою психологическою верностью, которая во всякой другой пьесе, лишенной прочих колоссальных грибоедовских красот, могла бы сделать автору имя.
Обморок Софьи при падении с лошади Мoлчалина, ее участье к нему, так неосторожно высказавшееся, новые сарказмы Чацкого на Молчалина – все это усложнило действие и образовало тот главный пункт, который назывался в пиитиках завязкою. Тут сосредоточился драматический интерес. Чацкий почти угадал истину.
В третьем акте он раньше всех забирается на бал, с целью «вынудить признанье» у Софьи – и с дрожью нетерпенья приступает к делу прямо с вопросом: «Кого она любит?»
После уклончивого ответа она признается, что ей милее его «иные». Кажется, ясно. Он и сам видит это и даже говорит:
И я чего хочу, когда все решено?
Мне в петлю лезть, а ей смешно!
Раз в жизни притворюсь, —
решает он, чтоб «разгадать загадку», а собственно, чтоб удержать Софью, когда она рванулась прочь при новой стреле, пущенной в Молчалина. Это не притворство, а уступка, которою он хочет выпросить то, чего нельзя выпросить, – любви, когда ее нет. Затем оставалось только упасть на колени и зарыдать. Остатки ума спасают его от бесполезного унижения.
Такую мастерскую сцену, высказанную такими стихами, едва ли представляет какое-нибудь другое драматическое произведение. Нельзя благороднее и трезвее высказать чувство, как оно высказалось у Чацкого, нельзя тоньше и грациознее выпутаться из ловушки, как выпутывается Софья Павловна. Только пушкинские сцены Онегина с Татьяной напоминают эти тонкие черты умных натур.
Софье удалось было совершенно отделаться от новой подозрительности Чацкого, но она сама увлеклась своей любовью к Молчалину и чуть не испортила все дело, высказавшись почти открыто в любви. Она в увлечении поспешила нарисовать его портрет во весь рост, может быть в надежде примирить с этой любовью не только себя, но и других, даже Чацкого, как портрет выходит пошл.
У Чацкого рассеялись все сомнения:
Она его не уважает!
Шалит, она его не любит.
Она не ставит в грош его! –
утешает он себя при каждой ее похвале Молчалину и потом хватается за Скалозуба. Но ответ ее – что он «герой не ее романа» – уничтожил и эти сомнения. Он оставляет ее без ревности, но в раздумье, сказав:
Он и сам не верил в возможность таких соперников, а теперь убедился в этом. Но и его надежды на взаимность, до сих пор горячо волновавшие его, совершенно поколебались, особенно когда она не согласилась остаться с ним под предлогом, что «щипцы остынут», при новой колкости на Молчалина, она ускользнула от него и заперлась.
Он почувствовал, что главная цель возвращения в Москву ему изменила, и он отходит от Софьи с грустью. Он, как потом сознается в сенях, с этой минуты подозревает в ней только холодность ко всему – и после этой сцены самый обморок отнес не «к признакам живых страстей», как прежде, а «к причуде избалованных нерв».
Следующая сцена его с Молчалиным, вполне обрисовывающая характер последнего, утверждает Чацкого окончательно, что Софья не любит соперника.
Обманщица смеялась надо мною! –
замечает он и идет навстречу новым лицам.
Комедия между ним и Софьей оборвалась; жгучее раздражение ревности унялось, и холод безнадежности пахнул ему в душу.
[9] Ему оставалось уехать; но на сцену вторгается другая, живая, бойкая комедия, открывается разом несколько новых перспектив московской жизни, которые не только вытесняют из памяти зрителя интригу Чацкого, но и сам Чацкий как будто забывает о ней и мешается в толпу. Около него группируются и играют, каждое свою роль, новые лица. Это бал, со всей московской обстановкой, с рядом живых сценических очерков, в которых каждая группа образует свою отдельную комедию, с полною обрисовкою характеров, успевших в нескольких словах разыграться в законченное действие.
Разве не полную комедию разыгрывают Горичи? Этот муж, недавно еще бодрый и живой человек, теперь опустившийся, облекшийся, как в халат, в московскую жизнь, барин, «муж-мальчик, муж-слуга, идеал московских мужей», по меткому определению Чацкого, – под башмаком приторной, жеманной, светской супруги, московской дамы:
А эти шесть княжен и графиня-внучка, – весь этот контингент невест, «умеющих, по словам Фамусова, принарядить себя тафтицей, бархатцем и дымкой», «поющих верхние нотки и льнущих к военным людям»?
Эта Хлестова, остаток екатерининского века, с моськой, с арапкой-девочкой, – эта княгиня и князь Петр Ильич – без слова, но такая говорящая руина прошлого; Загорецкий, явный мошенник, спасающийся от тюрьмы в лучших гостиных и откупающийся угодливостью, вроде собачьих поносок – и эти N.N., – и все толки их, и все занимающее их содержание!
Наплыв этих лиц так обилен, портреты их так рельефны, что зритель хладеет к интриге, не успевая ловить эти быстрые очерки новых лиц и вслушиваться в их оригинальный говор.
Чацкого уже нет на сцене, но он до ухода дал обильную пищу той главной комедии, которая началась у него с Фамусовым, в первом акте, потом с Молчалиным, – той битве со всей Москвой, куда он, по целям автора, затем и приехал.
[10] В кратких, даже мгновенных встречах с старыми знакомыми он успел всех вооружить против себя едкими репликами и сарказмами. Его уже живо затрогивают всякие пустяки – и он дает волю языку. Рассердил старуху Хлестову, дал невпопад несколько советов Горичеву, резко оборвал графиню-внучку и опять задел Молчалина.
Но чаша переполнилась. Он выходит из задних комнат уже окончательно расстроенный и, по старой дружбе, в толпе опять идет к Софье, надеясь хоть на простое сочувствие. Он поверяет ей свое душевное состояние:
Груди от дружеских тисков,
Ногам от шарканья, ушам от восклицаний,
А пуще голове от всяких пустяков!
Здесь у меня душа каким-то горем сжата! –
жалуется он ей, не подозревая, какой заговор созрел против него в неприятельском лагере.
«Мильон терзаний!» и «горе!» – вот что он пожал за все, что успел посеять. До сих пор он был непобедим: ум его беспощадно поражал больные места врагов. Он чувствовал свою силу и говорил уверенно. Но борьба его истомила.
Он впадает в преувеличения, почти в нетрезвость речи, и подтверждает во мнении гостей распущенный Софьей слух о его сумасшествии.
Он перестало владеть собой и даже не замечает, что он сам составляет спектакль на бале.
Он точно «сам не свой», начиная с монолога «О французике из Бордо» – и таким остается до конца пьесы. Впереди пополняется только «мильон терзаний».
Пушкин, отказывая Чацкому в уме, вероятно, всего более имел в виду последнюю сцену 4-го акта, в сенях, при разъезде. Конечно, ни Онегин, ни Печорин, эти франты, не сделали бы того, что проделал в сенях Чацкий. Те были слишком дрессированы «в науке страсти нежной», а Чацкий отличается и, между прочим, искренностью и простотой, и не умеет и не хочет рисоваться. Он не франт, не лев. Здесь изменяет ему не только ум, но и здравый смысл, даже простое приличие. Таких пустяков наделал он!
Отделавшись от болтовни Репетилова и спрятавшись в швейцарскую в ожидании кареты, он подглядел свидание Софьи с Молчалиным и разыграл роль Отелло, не имея на тол никаких прав. Он упрекает ее, зачем она его «надеждой завлекала», зачем прямо не сказала, что прошлое забыто. Тут что ни слово – то неправда. Никакой надеждой она его не завлекала. Она только и делала, что уходила от него, едва говорила с ним, призналась в равнодушии, назвала какой-то старый детский роман и прятанье по углам «ребячеством» и даже намекнула, что «бог ее свел с Молчалиным».
А он, потому только, что –
…так страстно и так низко
Был расточитель нежных слов, –
в ярости за собственное свое бесполезное унижение, за напущенный на себя добровольно самим собой обман, казнит всех, а ей бросает жестокое и несправедливое слово:
С вами я горжусь моим разрывом, —
когда нечего было и разрывать! Наконец просто доходит до брани, изливая желчь:
И на любовника глупца, —
и кипит бешенством на всех, «на мучителей толпу, предателей, нескладных умников, лукавых простаков, старух зловещих» и т.д. И уезжает из Москвы искать «уголка оскорбленному чувству», произнося всему беспощадный суд и приговор!
Если б у него явилась одна здоровая минута, если б не жег его «мильон терзаний», он бы, конечно, сам сделал себе вопрос: «Зачем и за что наделал я всю эту кутерьму?» И, конечно, не нашел бы ответа.
[12] От грома первая перекрестилась Софья, остававшаяся до самого появления Чацкого, когда Молчалин уже ползал у ног ее, все тою же бессознательною Софьей Павловною, с тою же ложью, в какой ее воспитал отец, в какой он прожил сам, весь его дом и весь круг. Еще не опомнившись от стыда и ужаса, когда маска упала с Молчалина, она прежде всего радуется, что «ночью все узнала, что нет укоряющих свидетелей в глазах!»
А нет свидетелей, следовательно, все шито да крыто, можно забыть, выйти замуж, пожалуй, за Скалозуба, а на прошлое смотреть…
Да никак не смотреть. Свое нравственное чувство стерпит, Лиза не проговорится, Молчалин пикнуть не смеет. А муж? Но какой же московский муж, «из жениных пажей», станет озираться на прошлое!
Это и ее мораль, и мораль отца, и всего круга. А между тем Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит грехом неведения, слепоты, в которой жили все, –
Свет не карает заблуждений,
Но тайны требует для них!
В этом двустишии Пушкина выражается общий смысл условий морали. Софья никогда не прозревала от нее и не прозрела бы без Чацкого никогда, за неимением случая. Софья Павловна вовсе не та виновна, как кажется.
Это – смесь хороших инстинктов с ложью, живого ума с отсутствием всякого намека на идеи и убеждения, путаница понятий, умственная и нравственная слепота — все это не имеет в ней характера личных пороков, а является как общие черты ее круга. В собственной, личной ее физиономии прячется в тени что-то свое, горячее, нежное, даже мечтательное. Остальное принадлежит воспитанию.
Французские книжки, на которые сетует Фамусов, фортепиано (еще с аккомпанементом флейты), стихи, французский язык и танцы – вот что считалось классическим образованием барышни. А потом «Кузнецкий мост и вечные обновы», балы, такие, как этот бал у ее отца, и это общество – вот тот круг, где была заключена жизнь «барышни». Женщины учились только воображать и чувствовать и не учились мыслить и знать. Мысль безмолвствовала, говорили одни инстинкты. Житейскую мудрость почерпали они из романов, повестей – и оттуда инстинкты развивались в уродливые, жалкие или глупые свойства: мечтательность, сентиментальность, искание идеала в любви, а иногда и хуже.
В снотворном застое, в безвыходном море лжи, у большинства женщин снаружи господствовала условная мораль – а втихомолку жизнь кишела, за отсутствием здоровых и серьезных интересов, вообще всякого содержания, теми романами, из которых и создалась «наука страсти нежной». Онегины и Печорины – вот представители целого класса, почти породы ловких кавалеров, jeunes premiers[2]. Эти передовые личности в high life[3] – такими являлись и в произведениях литературы, где и занимали почетное место со времен рыцарства и до нашего времени, до Гоголя. Сам Пушкин, не говоря о Лермонтове, дорожил этим внешним блеском, этою представительностью du bon ton[4], манерами высшего света, под которою крылось и «озлобление», и «тоскующая лень» и «интересная скука». Пушкин щадил Онегина, хотя касается легкой иронией его праздности и пустоты, но до мелочи и с удовольствием описывает модный костюм, безделки туалета, франтовство – и ту напущенную на себя небрежность и невнимание ни к чему, эту fatuite[5], позированье, которым щеголяли денди. Дух позднейшего времени снял заманчивую драпировку с его героя и всех подобных ему «кавалеров» и определил истинное значение таких господ, согнав их с первого плана.
Они и были героями и руководителями этих романов, и обе стороны дрессировались до брака, который поглощал все романы почти бесследно, разве попадалась и оглашалась какая-нибудь слабонервная, сентиментальная – словом, дурочка, или героем оказывался такой искренний «сумасшедший», как Чацкий.
Но в Софье Павловне, спешим оговориться, то есть в чувстве ее к Молчалину, есть много искренности, сильно напоминающей Татьяну Пушкина. Разницу между ними кладет «московский отпечаток», потом бойкость, умение владеть собой, которое явилось в Татьяне при встрече с Онегиным уже после замужества, а до тех пор она не сумела солгать о любви даже няне. Но Татьяна – деревенская девушка, а Софья Павловна – московская, по-тогдашнему, развитая.
Между тем она в любви своей точно так же готова выдать себя, как Татьяна: обе, как в лунатизме, бродят в увлечении с детской простотой. И Софья, как Татьяна же, сама начинает роман, не находя в этом ничего предосудительного, даже не догадывается о том. Софья удивляется хохоту горничной при рассказе, как она с Молчалиным проводит всю ночь: «Ни слова вольного! – и так вся ночь проходит!» «Враг дерзости, всегда застенчивый, стыдливый!» Вот чем она восхищается в нем! Это смешно, но тут есть какая-то почти грация – и куда далеко до безнравственности, нужды нет, что она проговорилась словом: хуже – это тоже наивность. Громадная разница не между ею и Татьяной, а между Онегиным и Молчалиным. Выбор Софьи, конечно, не рекомендует ее, но и выбор Татьяны тоже был случайный, даже едва ли ей и было из кого выбирать.
Вглядываясь глубже в характер и в обстановку Софьи, видишь, что не безнравственность (но и не «бог», конечно) «свели ее» с Молчалиным. Прежде всего, влечение покровительствовать любимому человеку, бедному, скромному, не смеющему поднять на нее глаз — возвысить его до себя, до своего круга, дать ему семейные права. Без сомнения, ей в этом улыбалась роль властвовать над покорным созданием, сделать его счастье и иметь в нем вечного раба. Не ее вина, что из этого выходит будущий «муж-мальчик, муж-слуга – идеал московских мужей!» На другие идеалы негде было наткнуться в доме Фамусова.
Вообще к Софье Павловне трудно отнестись не симпатично: в ней есть сильные задатки недюжинной натуры, живого ума, страстности и женской мягкости. Она загублена в духоте, куда не проникал ни один луч света, ни одна струя свежего воздуха. Недаром любил ее и Чацкий. После него она одна из всей этой толпы напрашивается на какое-то грустное чувство, и в душе читателя против нее нет того безучастного смеха, с каким он расстается с прочими лицами.
Ей, конечно, тяжелее всех, тяжелее даже Чацкого, и ей достается свой «мильон терзаний».
[13] Чацкого роль – роль страдательная: оно иначе и быть не может. Такова роль всех Чацких, хотя она в то же время и всегда победительная. Но они не знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие – и в этом их главное страдание, то есть в безнадежности успеха.
[14] Теперь, в наше время, конечно, сделали бы Чацкому упрек, зачем он поставил свое «оскорбленное чувство» выше общественных вопросов, общего блага и т.д. и не остался в Москве продолжать свою роль бойца с ложью и предрассудками, роль – выше и важнее роли отвергнутого жениха?
[15] Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Он не гонит с юношескою запальчивостью со сцены всего, что уцелело, что, по законам разума и справедливости, как по естественным законам в природе физической, осталось доживать свой срок, что может и должно быть терпимо. Он требует места и свободы своему веку: просит дела, но не хочет прислуживаться и клеймит позором низкопоклонство и шутовство. Он требует «службы дела, а не лицам», не смешивает «веселья или дурачества с делом», как Молчалин, – он тяготится среди пустой, праздной толпы «мучителей, предателей, зловещих старух, вздорных стариков», отказываясь преклоняться перед их авторитетом дряхлости, чинолюбия и прочего. Его возмущают безобразные проявления крепостного права, безумная роскошь и отвратительные нравы «разливанья в пирах и мотовстве» – явления умственной и нравственной слепоты и растления.
Его идеал «свободной жизни» определителен: это – свобода от всех этих неисчисленных цепей рабства, которыми оковано общество, а потом свобода – «вперить ум, алчущий познаний», или беспрепятственно предаваться «искусствам творческим, высоким и прекрасным», – свобода «служить или не служить», «жить в деревне или путешествовать», не слывя за то ни разбойником, ни зажигателем, и – ряд дальнейших очередных подобных шагов к свободе – от несвободы.
[16] Он вечный обличитель лжи, запрятавшийся в пословицу: «один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и — всегда жертва.
Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим, Положение Чацких на общественной лестнице разнообразно, но роль и участь все одна, от крупных государственных и политических личностей, управляющих судьбами масс, до скромной доли в тесном кругу.
Вот отчего не состарелся до сих пор и едва ли состареется когда-нибудь грибоедовский Чацкий, а с ним и вся комедия. И литература не выбьется из магического круга, начертанного Грибоедовым, как только художник коснется борьбы понятий, смены поколений. Он или даст тип крайних, не созревших передовых личностей, едва намекающих на будущее, и потому недолговечных, каких мы уже пережили немало в жизни в искусстве, или создаст видоизмененный образ Чацкого, как после сервантесовского Дон-Кихота и шекспировского Гамлета являлись и являются бесконечные их подобия.
В честных, горячих речах этих позднейших Чацких будут вечно слышаться грибоедовские мотивы и слова – и если не слова, то смысл и тон раздражительных монологов его Чацкого. От этой музыки здоровые герои в борьбе со старым не уйдут никогда.
И в этом бессмертие стихов Грибоедова! Много можно бы привести Чацких – являвшихся на очередной смене эпох и поколений – в борьбах за идею, за дело, за правду, за успех, за новый порядок, на всех ступенях, во всех слоях русской жизни и труда – громких, великих дел и скромных кабинетных подвигов. О многих из них хранится свежее предание, других мы видели и знали, а иные еще продолжают борьбу. Обратимся к литературе. Вспомним не повесть, не комедию, не художественное явление, а возьмем одного из позднейших бойцов с старым веком, например Белинского[6]. Многие из нас знали его лично, а теперь знают все. Прислушайтесь к его горячим импровизациям – и в них звучат те ж мотивы – и тот же тон, как у Грибоедовского Чацкого. И так же он умер, уничтоженный «мильоном терзаний», убитый лихорадкой ожидания и не дождавшийся исполнения своих грез, которые теперь – уже не грезы больше.
Оставя политические заблуждения Герцена[7], где он вышел из роли нормального героя, из роли Чацкого, этого с головы до ног русского человека, – вспомним его стрелы, бросаемые в разные темные, отдаленные углы России, где они находили виноватого. В его сарказмах слышится эхо грибоедовского смеха и бесконечное развитие острот Чацкого.
И Герцен страдал от «мильона терзаний», может быть всего более от терзаний Репетиловых его же лагеря, которым у него при жизни недостало духа сказать: «Ври, да знай же меру!»
Но он не унес этого слова в могилу, сознавшись по смерти в «ложном стыде», помешавшем сказать его.
[17] Наконец – последнее замечание о Чацком. Делают упрек Грибодову в том, что будто Чацкий – не облечен так художественно, как другие лица комедии, в плоть и кровь, что в нем мало жизненности, Иные даже говорят, что это не живой человек, а абстракт, идея, ходячая мораль комедии, а не такое полное и законченное создание, как, например, фигура Онегина и других, выхваченных из жизни типов.
Это несправедливо. Ставить рядом с Онегиным Чацкого нельзя: строгая объективность драматической формы не допускает той широты и полноты кисти, как эпическая. Если другие лица комедии являются строже и резче очерченными, то этим они обязаны пошлости и мелочи своих натур, легко исчерпываемых художником в легких очерках. Тогда как в личности Чацкого, богатой и разносторонней, могла быть в комедии рельефно взята одна господствующая сторона – а Грибоедов успел намекнуть и на многие другие.
[2] Первых любовников (франц.).
[3] В высшем свете (англ.).
[4] Хорошего тона (франц.).
[6] В. Г. Белинский (1811–1848) – литературный критик.
[7] А. И. Герцен (1812–1870) – писатель, философ, революционер.