домик вильямса тимирязевская адрес
Деревянный особняк Вильямса
Двухэтажное строение на территории Тимирязевской академии мало похоже на традиционную избу XIX в. Говорили, необычную планировку (7 комнат, терраса, камин, несколько печей) и даже древесину для дома привёз из Лондона сам Климент Тимирязев.
Учёный Василий Вильямс поселился на первом этаже этого московского дома в 1893 году. Здесь у него родились трое детей. А сейчас под одной крышей живут внучка, правнучка и две праправнучки. Все – Вильямс. Точно известно, что дом предназначался для двух профессорских семей: на каждую – 120 кв. м плюс земельный участок. Наверху жил патриарх русского садоводства датчанин Рихард Шредер. Сейчас там «квартируют» разные службы Тимирязевки.
Василий Вильямс появился на свет в семье русской княжны Голицыной и американского инженера из штата Вермонт. Роберт Вильямс приехал в Россию по приглашению Николая I – возводить мосты на железной дороге. «Высокий, благообразной наружности, да ещё американец – все носились с ним, как с диковиной, – рассказывает праправнучка Роберта Вильямса Мария. – Говорили, мать его была дочкой вождя апачей. Но мне кажется, это одна из легенд нашего рода. Как и то, что к семье имел отношение Джек Лондон. Да, он состоял в переписке с моей двоюродной бабушкой – сохранилось адресованное ей фото. Но, скорее всего, они просто дружили».
Сын Роберта Василий стал почвоведом. 25 лет руководил сельхозотделом Политехнического музея. В начале XX в. был директором Тимирязевки, в 1920-е – ректором. Широко образованный человек, он музицировал, обладал хорошим голосом, даже намеревался стать оперным певцом. Вильямс устраивал в академии концерты, имел большой круг общения. На рояле в их гостиной играл Рахманинов. Бывали в доме Тухачевский и автор мелодии «В лесу родилась ёлочка» Бекман…
Вильямс был одним из устроителей рабфака в академии. Защищал коллег от нападок. Писал запросы о прекращении уголовного дела, если кого-то арестовывали. Его называли «красным ректором»: «Он был лоялен к власти, потому что она позволяла ему двигать науку. А для него это было важнее всего». Работал учёный очень много. И до последнего дня принимал посетителей, хотя передвигался на коляске.
А деревянному домику рядом с Тимирязевским лесом в этом году исполнилось 143 года. И нынешнее существование его – с яблонями и грушами в 10 верстах от Кремля – многим кажется необычным. Только не потомкам Вильямса, живущим здесь с рождения.
Кем был прадед, Маша знала с детства: памятник Василию Вильямсу рядом с домом. Когда-то на территории академии было несколько профессорских домов. Остался только этот – выявленный объект культурного наследия. И хотя в Москве полторы сотни памятников деревянного зодчества, такой истории больше нет – чтобы 126 лет в доме жила одна семья.
«Дом на балансе Тимирязевской академии, – разъясняет Мария. – Все технические вопросы решает специальная служба. Электропроводку заменили, печами и камином не пользуемся – всюду чувствительные датчики дыма. А туалет, хоть и несовременный, пока функционирует. Мы не имеем права менять внешний вид дома. Но внутри – можно. Только зачем?»
Много лет назад в доме протекла крыша, а когда всё просохло, разводы на потолке в кабинете стали похожи на прожилки мрамора. И так это всем понравилось, что решили оставить как есть. «Одна мысль о ремонте маму приведёт в ужас. А генеральную уборку здесь можно делать каждую неделю. Так что у нас милый упадок. Но это наш выбор».
При всей добротности дом всё-таки деревянный: первый этаж, старые окна. И количество проезжающих машин растёт каждый год. «Домик реагирует на колебания жизни. Хорошо, рельсы заменили. Раньше вся моя тысяча сов (коллекционные фигурки. – Авт.) плясала с каждым трамваем. Картины же висят криво, сколько ни поправляй». И лишь животным всё нипочём – беспородной усатой Сансе, французской бульдожихе Булке, морским свинкам Джерри и Пупсу, безымянным рыбкам. Некомфортно им, только когда снимается кино. «Мотор! Камера!» – и все должны спрятаться.
Киношники любят домик Вильямса: мебель начала XX в., рояль, старая живопись, кабинет с библиотекой… На экране дом может быть профессорской квартирой, воровской малиной. А может притвориться албанским притоном, где Гойко Митич (фильм «Балканский рубеж») пьёт кофе и разговаривает по-русски… «У нас снимали сериалы о Мессинге и про молодые годы Исаева – Штирлица. Здесь стреляли, душили. Да чего только не делали! Конечно, мы немного устали. Иногда смена 3 часа, а порой – 3 дня. И нельзя ничего менять: всё помечено крестиками на полу. Да и нагрузка на дом большая – народу приходит много».
Калитка во двор здесь всегда открыта. Вильямсы привыкли к любопытству прохожих. Спрашивают: где парк, нет ли здесь туалета, какого года дом? Журналист Маша Вильямс, 4 года назад волею судьбы оказавшаяся в штате созданного прадедом музея, уже и не удивляется. «Я очень ценю жизнь в этом доме. И каждый день здесь для меня – подарок».
125 лет семейной истории: дом Шредера-Вильямса
Несмотря на то, что здания в столице становятся выше и выше, в городе все еще остались жилые деревянные дома со своими двориками и палисадниками. Они прячутся на опушках московских лесопарков, вблизи железнодорожных станций или промзон. Их не снесли в эпоху индустриального строительства в шестидесятые, не перекупили в девяностые и не задели ковшом в десятые. Time Out рассказывает историю дома Шредера-Вильямса и его хранительницы Марии Вильямс.
Увитый плющом двухэтажный коттедж в институтском городке Сельскохозяйственной Академии имени Тимирязева традиционно называют «домом Шредера-Вильямса». Первыми его жильцами была семья Рихарда Шредера, смотрителя садов Петровской (ныне Тимирязевской) академии. Дом построен в 1876 году. А в 1893-м на первом этаже поселилась семья профессора-почвоведа Василия Робертовича Вильямса.
Жильцы второго этажа менялись время от времени, а сейчас эти помещения занимают хозяйственные службы Академии. Но семья Вильямсов осталась здесь на 127 лет: право на бессрочное проживание семьи закрепил в 1930-е документ, подписанный лично Сталиным. Сейчас в доме живет уже пятое поколение Вильямсов.
Адрес дома: ул. Тимирязевская, 53
Сыновья профессора Вильямса, Василий и Николай, также преподавали в сельхозакадемии, занимались органической химией. Затем в доме продолжили жить потомки Николая Васильевича. Правда, по женской линии: дочь Елена, внучка Мария, правнучки Анастасия и София. Из любви к родовому гнезду женщины в этой семье и после замужества сохраняют фамилию Вильямс.
Сейчас хранительницей дома стала Мария Вильямс, писательница и журналистка, а с недавних пор еще и сотрудник Почвенно-агрономического музея. Учреждение культуры носит имя того же Василия Робертовича Вильямса, и находится буквально в ста метрах от его дома. С противоположной стороны от дома стоит памятник профессору.
хранительница дома Шредера-Вильямса
Сейчас, работая в музее имени прадеда, я стала глубже заниматься историей семьи.
Все началось с того, что в Россию приехал мой прапрадедушка Роберт Оскар Вильямс: это было в середине XIX века, его пригласил император Николай I для строительства мостов Октябрьской железной дороги, тогда Николаевской. Здесь он познакомился со своей будущей женой, Еленой Федоровной Голицыной и остался жить в России. У них родилось 10 детей, из них четверо выжили и продолжили наш род, в том числе мой прадед Василий Вильямс, чье имя связано с академией.
Что касается непосредственно здания, считается, что его проект привез сам Тимирязев с английской выставки. В чертежах он значился как дом в викторианском стиле на две семьи. Его привезли из Англии и собрали на месте по чертежам. Общая площадь этажа, занимаемого Вильямсами, примерно 120 квадратных метров. Ухаживать за таким домом непросто.
При Василии Робертовиче в доме, конечно, были помощники по хозяйству. Дом большой: 4 спальни, кабинет, гостиная, плюс кухня, терраса и прихожая. Еще у нас есть палисадник: там растут деревья, цветы. В доме всегда были животные — коты, собаки, хомячки. Ну и сама семья была не маленькая. И сейчас нас здесь живет пятеро. Дом, конечно, старый: то трубы прорвет, то крыша протечет. За всем уследить просто физически невозможно.
Когда был жив мой папа, дом держался на его плечах. Но и тогда на многое мы смотрели философски. Например, когда нас залили, потолок стал похож на мраморный от разводов. И папа сказал, что лучше оставить так. С тех пор прошло много лет, но потолок так и остался «оригинальной» расцветки. Сейчас многие папины обязанности перешли ко мне: палисадник, аквариум…
За сто с четвертью лет в доме Вильямсов мало что поменялось. Стол прадедушки в кабинете, медный таз, в котором прабабушка варила варенье, старый рояль в гостиной, сундук с семейным архивом на террасе, картины на стенах…Нынешнее поколение семьи осознанно сохраняет то, что было в доме еще при профессоре Вильямсе.
Здесь многое осталось в том виде, как было еще при прадедушке Вильямсе: пол, краска на стенах. Только у младшей дочери мы поклеили обои, чтобы было как-то «повеселее». Изначально дом отапливался углем, сейчас есть центральное отопление и водопровод. Наверное, они появились еще при профессоре Вильямсе. По крайней мере, ни я, ни мама свечей в доме уже не застали.
Сохранились печи и камин, но мы их не разжигаем, последний раз пробовали это сделать лет двадцать назад. Самая большая боль сейчас — водопроводные трубы: ни в очень плохом состоянии, периодически забиваются. Топят в доме хорошо, но дом старый, щелей много, так что слишком жарко здесь не бывает никогда. Самое хорошее время — летом: где надо продувается, где надо остужается. Весной и осенью без отопления сыровато.
Для меня это привычная обстановка: этот «декаданс» с легким таким налетом паутины, — я бы не хотела что-то менять.
Если бы я что-то и поменяла здесь, то только по мелочи: чтобы штукатурка с потолка не свисала, краску освежить, щели заделать. А так мне все нравится — и планировка, и расположение, и то, что здесь всегда полумрак. Для меня это привычная обстановка: этот «декаданс» с легким таким налетом паутины, — я бы не хотела что-то менять.
Дом Вильямсов, хоть и является фамильным гнездом, не принадлежит семье по праву собственности — зданием владеет академия. Вильямсы же могут только бессрочно пользоваться жильем. В этом есть и свои плюсы, и свои минусы.
Какого-то цельного ощущения от жизни в этом доме у меня не сложилось. Кроме того, что мне очень хорошо здесь. Когда я начинаю думать об этом всерьез, мне становится просто страшно, потому что я этого дома совершенно не достойна, я его не заслужила. Я понимаю, что мне очень сильно повезло жить в стенах, которые помнят пять поколений нашего рода, это моя история…Ни я, ни мама даже не меняли фамилию после замужества, чтобы в этом доме все еще оставались жить Вильямсы. И наши мужья с пониманием отнеслись к этому. Но всегда присутствует внутри нехорошее чувство, что дом-то не мой, мы здесь просто жильцы.
Когда я начинаю думать об этом всерьез, мне становится просто страшно, потому что я этого дома совершенно не достойна, я его не заслужила.
С чисто практической точки зрения, не знаю, смогли ли бы мы поднять такой дом, будь он у нас в частной собственности. Все-таки, сейчас, если что-то сломалось, прорвало трубы, можно написать заявление в хозяйственные службы академии.
Дом Вильямсов — это чрезвычайно открытый и гостеприимный дом. Открытый в буквальном смысле. Ворота во дворике днем никогда не закрываются, сюда заходят все: посетители и работники академии, пришедшие по делам на второй этаж дома, прохожие, решившие осмотреть красивый особняк и не понимающие, что здесь живут люди, локейшн-менеджеры в поисках достойной натуры для исторических фильмов и наконец лица без определенного места жительства — просто поспать в палисаднике. Ко всем семейство Вильямс относится если не с одобрением, то с пониманием. Для совсем уж непрошеных гостей есть охранная сигнализация, собака и морские свинки, готовые в любой момент поднять тревогу. А для желающих посетить дом онлайн есть специальная страничка в соцсетях.
С одной стороны, мы живем в отдельно стоящем доме, не в многоквартирном, с другой стороны — «на проходе». Жить здесь с одной стороны очень уютно, с другой — довольно-таки тревожно. Люди разные и соседи бывают разные. На втором этаже всегда кто-то жил. Потом были различные службы Академии. Хотя у нас и разные входы, все равно, чтобы войти к ним, нужно пройти мимо нашего крыльца. Одно время там был военно-учетный стол, молодые люди ходили толпами с утра до вечера. А в какой-то момент наверху жила строительная бригада, они постоянно выпивали, и в какой-то момент на полу стали жарить шашлыки… Часто прохожие заходят, спрашивают, нельзя ли через наш дворик пройти в парк или из парка. И это при том, что место у нас относительно тихое, ни магазинов, ни кафе поблизости нет, прохожих, помимо студентов, немного.
Как оказалось, здесь можно снимать и притон цыганских наркобаронов, и дворянскую усадьбу, и что угодно.
«Киношники» в наш дом впервые пришли очень давно. Мой папа был актер и режиссер, правда, в основном, в театре. Но тем не менее, кто-то посоветовал через знакомых, и очень скоро дом стал одной из любимых локаций для съемок исторических фильмов. Причем, как оказалось, здесь можно снимать и притон цыганских наркобаронов, и дворянскую усадьбу, и что угодно. Здесь снимали «Молодые годы Штирлица», «Жизнь Вольфа Мессинга», из последнего — «Балканский рубеж». Съемки — это интересно, но ужасно долго и утомительно.
Домик вильямса тимирязевская адрес
Тот, кому открыл свои двери рассыпающийся на части от времени, но знающий себе цену, самодостаточный и разборчивый профессорский особняк, нашёл бездонную шкатулку историй. Представьте себе старый деревянный дом, в котором живет пятое поколение одной семьи. Его окна выходят на шумную Тимирязевскую улицу, а во дворе растут яблоки и живут белки. Его обитатели хранят игрушки в сундуках, в которых их далекий предок в 19 веке перевез свои вещи из Америки. Живут среди мебели и вещей, которые за 150-летнюю историю семьи в этом доме принадлежали ученым, академикам, художникам. Дом Василия Вильямса не просто жилой — он живой, со старым роялем и зеленой лампой на подоконнике. Приглашаем вас побывать (пусть и виртуально) в этом необыкновенном месте.
История. Петровская (ныне Тимирязевская) земледельческая и лесная академия была основана в 1865-го года, а в 1876-ом был построен дом для академической профессуры, который сейчас называют Домом Шредера-Вильямса. Изначально, в 1870-х, на втором этаже его жил с семьей придворный садовник Александра II, устроитель садов в Петровской академии, датчанин Рихард Иванович Шредер (его бюст стоит в начале Лиственничной аллеи, под боком 6-го учебного корпуса). В 1893-ем году на первом этаже поселился выпускник академии, талантливый учёный-почвовед Василий Робертович Вильямс (1863-1939), русский и советский почвовед-агроном, один из основоположников агрономического почвоведения. (На коллаже ниже слева бабушка Марии — Валентина Молчанова, справа В.Р. Вильямс)
В 1888-ом году Василий Вильямс окончил Петровскую сельскохозяйственную академию, в 1891-ом году стал преподавать в ней. В 1894-ом, Вильямс был назначен адъюнкт-профессором на кафедре почвоведения и общего земледелия, а в 1897-ом году получил звание профессора. Дважды возглавлял свою альма-матер — в 1907-ом — 1908-ом и в 1922-ом — 1925-ом годах. В 1907-ом, заступив на пост директора, Вильямс поддержал реформу предыдущего директора, Шимкова, по которой в институт на равных правах с мужчинами стали принимать женщин, а в 1920-е создал первый в стране сельскохозяйственный рабочий факультет.
В 1895-ом году Вильямс руководил созданием первых в России чайных плантаций близ Батуми. В 1896-ом, участвовал в организации полей орошения на Марьино-Люблинских полях под Москвой и создал первую в России селекционную станцию. В 1904-ом заложил в Тимирязевке биологический питомник многолетних трав — злаковых и бобовых. В 1911-ом году организовал при кафедре почвоведения Высшие курсы по луговодству. В 1914-ом основал под Москвой опытную станцию по изучению кормовых растений и кормовой площади (сегодня — ВНИИ кормов им. Вильямса). В 1934-ом году на территории Сельскохозяйственной академии был создан почвенно-агрономический музей, основу экспозиции которого составила богатейшая коллекция образцов, собранная Вильямсом и его учениками за многие годы научных изысканий: почвенные монолиты, образцы генетических горизонтов и горных пород, гербарий.
Наши дни. Лиственничная аллея — кратчайший путь к дому Вильямсов от станции метро «Петровско-Разумовская». Справа, за забором — опытные поля, слева — общежития Сельхозакадемии. Встречаем памятник Вильямсу на Тимирязевской улице, открытый в 1947-ом году на месте храма Петра и Павла, снесенного в 1934-ом. Минуем Почвенно-агрономический музей им. Вильямса на Тимирязевской, 55, по соседству с домом учёного. Строить его начали в 1938-ом — Вильямс-старший даже успел принять участие в его проектировании, — открыли в 1954-ом. Это первое здание в СССР, построенное специально для музея. А вот и дом. И правнучка Василия Робертовича — Мария Вильямс на крыльце.
«Добрый день, проходите. Пусть вас не смущает потолок — это нас когда-то залили, но папе понравилось (потолок с разводами стал похож на мраморный), и он не стал его ремонтировать. Здесь всего семь комнат, не считая прихожей и кухни. Гостиная, библиотека, рабочий кабинет Василия Вильямса (с его столом) и четыре жилые комнаты — наша с мужем, мамина и двух дочерей. На втором этаже — отдел озеленения и комендатура общежития Тимирязевки. Туда ведёт отдельная лестница, со двора.»
О доме. У нас есть документы, в которых значится, что квартира на первом этаже передана академику Вильямсу и его потомкам в бессрочное пользование (охранная грамота, закрепившая право на проживание, была выдана Вильямсу Сталиным в 1930-е годы), но приватизировать её мы не можем. Равно как и, например, сделать ремонт фасада — деревянная обшивка родная, второй половины XIX века. Наша семья проживает в этом доме сто двадцать три года. Сейчас впятером — моя мама, мы с мужем и двое детей. Ну и животные разнообразные — две собаки, кошка, морская свинка и три рыбки.
О семье. Я всерьез заинтересовалась историей своей семьи совсем недавно, год назад, когда устроилась на работу в соседнее здание — Почвенно-агрономический музей имени моего прадедушки. Мы с директором музея Ириной Николаевной Копейкиной засели за архивы, и потихоньку я стала вникать в наши семейные хитросплетения, в историю рода Вильямсов.
Мой прапрадед, Роберт Оскар Вильямс, приехал в Россию из США, из штата Вермонт, в 1852-ом году. Он был инженером путей сообщения, строил мосты Николаевской железной дороги (из Москвы в Петербург) и женился на Елене Фёдоровне Голицыной. Вероятнее всего, она была незаконнорожденной Голицыной. Её мать была из крестьян, отец — из рода Голицыных. Елена Фёдоровна выросла в семье Голицыных и взяла их фамилию, а уже после 1917-го года Василий Робертович приписал своей матери «правильное» крестьянское происхождение. У них было десять детей, шестеро умерли в раннем возрасте, четверо — Софья (старшая дочь), Василий (старший сын), Иван и Владимир — продолжили род. Изначально дети имели американские имена — мой прадед Василий был Уильямом, Владимир — Вольдемаром, Иван — Джоном. Впоследствии они переменили их на русские, равно как и гражданство.
Прадедушка был женат дважды. В первый раз женился в 1897-ом году на московской мещанке Марии Луговской, у них было трое детей — Вера, Василий и Николай. В 1923-ем году Мария Александровна умерла, и Василий Робертович женился во второй раз — на своей ученице Ксении Ильиничне Голенкиной. Детей у них не было.
Младший брат Василия Робертовича, Владимир (Вольдемар), пошел по стопам отца, увлёкся механикой, закончил Императорское Московское техническое училище (современный МГТУ им. Баумана), а с 1897-го года стал хранителем технического отдела Политехнического музея. С 1905-го года он не только работал, но и проживал в здании музея вместе с семьей. Его сын (мой двоюродный дедушка), Пётр Владимирович Вильямс, был живописцем. Старшая сестра, Софья, была пианисткой. Когда умер отец, ей было восемнадцать лет. Чтобы прокормить семью, она перешла в педагогическое отделение консерватории, где и преподавала до самой смерти в 1898-ом. Софья Вильямс была замужем за Сергеем Голицыным (возможно, дальним родственником мужа Елены Фёдоровны), которого вместе с родней расстреляли после революции. Долгое время считалось, что детей у них не было, но недавно выяснилось, что у Софьи и Сергея была дочь Лидия, а у той, в свою очередь, тоже родились дети. Род продолжился, но пока про эту его ветвь нам почти ничего не известно.
Изначально дом имел печное отопление — печи есть в каждой комнате, всего их шесть, плюс камин в детской, но теперь они — просто элемент интерьера. А под домом когда-то был огромный подвал с углём. Сегодня на его месте крыльцо, по которому входят в дом. Здесь часто снимают кино, в основном историческое: о молодых годах Исаева/Штирлица, о Вольфе Мессинге.
На фото ниже — портрет президента США Авраама Линкольна и преподавательский состав и студенты Сельскохозяйственного института, 1898-й год. Виден «мраморный» потолок.
Рабочий стол Василия Вильямса. После второго инсульта учёный оказался частично парализован и мог передвигаться только в инвалидной коляске. С учётом этого дверные проемы в доме были расширены, равно как и пространство под столом — чтобы коляска могла туда поместиться.
Совы — хранители дома Вильямс. Мария коллекционирует их много лет. Сегодня в доме около тысячи сов разных видов, форм и расцветок.
Зимой в доме холодно: всюду щели и сквозняк. На террасе (на фото ниже) зимой чуть теплее, чем на улице.
По всему дому висят картины. Автор большинства из них — покойный отец Марии Вильямс, Вадим Макаровский, режиссёр ТЮЗ и художник-самоучка.
О саде. В интернете можно найти информацию, что в саду дома похоронен В.Р. Вильямс. Это полнейшая чушь. Василий Робертович похоронен в дендрологическом саду Тимирязевской академии, его дети, Василий и Николай — в Тимирязевском лесу. В саду, к счастью, никто не похоронен. Мы тут что-то растим — цветочки, кусточки, — и стараемся следить за ним, чтобы не зарастал слишком. Раньше в саду жил петух по-имени Вахтанг, но его убили люди, лазившие к нам за яблоками и махровой сиренью. Сейчас у нас тут четыре яблони, две груши и огромная старая липа высотой в два наших дома, вся увитая плющом. В солнечный день в саду прохладно, после дождей — грязно и сыро. Светло здесь бывает только весной.
Когда-то сад окружал низенький, деревянный, зелёный заборчик, но потом руководство Сельхозакадемии заменило его на высокий, железный. Кирпичная стена в дальнем конце сада — остатки гаража, разобранного лет пятнадцать тому назад. Три стены разобрали, а четвертую почему-то не тронули, и теперь она — фрагмент садовой ограды.
За какие заслуги Сталин выдал Вильямсу охранную грамоту, закрепившую за ним это домовладение?
Я думаю, прежде всего за то, что Вильямс был одним из так называемых «красных профессоров», лояльных советской власти. Он активно участвовал в создании рабфаков, приветствовал рабочую молодежь, выучил первого директора собственного музея, Артура Буша, человека изначально далёкого от науки (он был «латышским стрелком»), но раскрывшего на рабфаке свой талант учёного. Кроме того, Вильямс ещё при жизни получил признание, как крупный учёный — его именем названы улицы в пятнадцати городах бывшего Советского Союза.
Советский учёный Иван Иванович Артоболевский, знавший Вильямса, вспоминал его как карьериста, не разборчивого в средствах борьбы за свои идеи. Говорят, что Вильямс приветствовал любую власть, при которой ему приходилось работать. Так ли это?
Не совсем так. Вильямс много делал для молодой советской республики, но, я подозреваю, не столько из-за большой любви к пролетариату, сколько из-за любви к земле и к стране, в которой он родился и вырос. Работа и семья были для него на первом месте. Экивоки в сторону советской власти — да, они были, но прежде всего для того, чтобы не трогали семью и не мешали работать. Этот иммунитет сохранился на долгие годы. В 1937-ом арестовали и расстреляли первого директора музея, Артура Буша, в 1946-ом — сослали дядю. Но это были единственные аресты, коснувшиеся нашей семьи, — авторитет Василия Вильямса, как громоотвод, уберёг наш род от репрессий. Также я могу поручиться за то, что он не писал доносов на других учёных и не пытался никого очернить. Я внимательно изучала его письма, архивы. Он был не таким человеком.
Думаю, что доброжелательным, общительным, жизнелюбивым. Очень любил музыку, у него был прекрасный слух. Любил принимать гостей. Любил животных — в доме всегда было много кошек. Василий Робертович остался без отца, когда ему было четырнадцать. Он был старшим сыном в семье и с ранних лет узнал, что такое ответственность. Работал он много, до самой смерти. В «Повести о настоящем человеке» летчику Маресьеву приводят в пример моего прадеда — когда у того после инсульта отказала правая рука, он выучился писать левой.
В чём, на Ваш взгляд, состоит вклад Вашего прадеда в науку?
Я гуманитарий, и мое мнение на этот счёт будет звучать достаточно по-дилетантски. Он был почвовед, и у него был какой-то совершенно свой взгляд на почву. Во многом он был новатором именно в России — организовал первые в нашей стране поля орошения, высадил первую чайную плантацию, первую мандариновую рощу. В молодости он много поездил по Европе и Северной Америке, насмотрелся всякого, и весь свой накопленный опыт стремился реализовать здесь.
Ваша семья живёт в этом доме вот уже 123 года. Наверняка есть какие-то семейные истории, предания?
Большинство преданий нашей семьи передаются из уст в уста и никакого документального подтверждения не имеют. Например, байка о том, будто бы отец Вильямса, Роберт, приходился двоюродным братом писателю Джеку Лондону. Да, в архивах мы нашли фотографию Джека Лондона с дарственной надписью, но скорее всего это связано с попытками моей двоюродной бабушки, дочери Василия Робертовича, Веры Вильямс, отыскать родню в США. Вера была актрисой и поэтессой, и любила приукрасить действительность.
В 1923-ем году Вера Вильямс написала и отправила в американский железнодорожный журнал «Вермонтер» большую статью на английском языке о своем деде, Роберте, и его жизни в России. В числе прочего она упомянула о том, что он был женат на княжне Голицыной. В это же самое время её отец, «красный профессор» Василий Вильямс, говорил всем, что его мать — крестьянка. Если бы в 1920-е выяснилось, что она из дворян, трудно представить, каким скандалом это бы обернулось. Из всего этого можно сделать вывод, что Василий Вильямс ничего не знал о статье.
Не так давно я переводила эту статью на русский язык. Фактически, это одна большая байка, разбавленная несколькими точными датами. Вера Вильямс описывает своего деда-американца как отважного, умного, честного, но в то же время доброго и скромного человека. Кроме того, по её словам, он был высококлассным специалистом по строительству железнодорожных мостов, отличался громадным ростом и недюжинной физической силой. Раз, например, царь Николай I, бывший сам человеком высоким и крепким, предложил Роберту побороться. И что же — молодой американец, неискушенный в дворцовом этикете, мигом положил царя на обе лопатки. В другой раз на них поехал отцепившийся от состава вагон, но реакция Роберта снова не подвела — он схватил царя за шиворот и оттащил от железной дороги. В благодарность император подарил своему спасителю булавку для галстука с огромным бриллиантом и, кроме того, разрешил его детям, родившимся в России, оставаться американскими гражданами и исповедовать религию своего отца — англиканство. Вот такие истории. Мы называем их «сказки бабушки Веры».
Семья, жившая на втором этаже — Шредеры. Вы поддерживаете с ними связь?
Не поддерживаю. Они съехали из дома давным-давно, и я не знаю, где они сейчас. На втором этаже с тех пор никто не жил. Уже при мне там был военно-учетный стол, социологический отдел и чего там только не было…
А любимая комната есть у вас?
Наверное, моя бывшая детская. Эта комната, во-первых, не проходная — там можно закрыться и спокойно заниматься своими делами, несмотря даже на то, что под окнами постоянно грохочет трамвай. Во-вторых, в ней стоит камин, который до последнего времени можно было топить. Сейчас мы это делать не рискуем. Дымоходы старые, а дом деревянный.
Дому сто сорок лет. За это время его хотя бы раз ремонтировали?
Не так давно перекрывали крышу и меняли несущие балки. Всё остальное пока не трогали, но может это и к лучшему. Лучше уж пусть дом умрёт своей смертью, а мы будем жить в нём, пока стоит. Последние из могикан.
Что Вы имеете в виду?
Вот стоит музей Вильямса, а рядом — дом, в котором до сих пор живут потомки Вильямса, свет горит. Вроде такая диковинка. Ну а если серьёзно, то наша семья — последняя из наследников академический профессуры, проживающая, если так можно выразиться, на исторической территории. Остальные давным-давно разъехались. (на фото ниже — Мария Вильямс со старшей дочерью Анастасией в саду)
Интервью — Сергей Сокольский. Фотографии — Лариса Костенко, Яна Савина, Сергей Сокольский. А также из архива семьи Вильямсов.