если души нет то что тогда болит
Если нет души, то что тогда болит?
Депрессия приводит к накоплению тяжёлых металлов в крови. То есть она становится более густой. Это приводит к эффекту так называемого «тяжелого сердца». Кроме этого альвеолы в бронхах начинают закупориваться под воздействием такой крови, что приводит к утяжеленному дыханию и болям грудной клетке. Всё элементарная химия. Но поскольку локализовать зоны боли сложно, это вся грудная клетка и боль блуждающая, то и говорят болит душа. Но в этих «муках» нет ни чего божественного.
Это она, она. Именно душа-то и болит. Оспаривая Вашу уверенность, что ее нет. Дает о себе знать. С нею вместе может болеть Совесть, очень больно, когда болит Чувство вины. Чуть легче болит Раскаяние.
В мозге есть зона, ответственная за восприятие боли. При обычной боли раздражаются болевые нервные окончания, они передают сигнал о боли в мозг, и он попадает в тот самый болевой центр. А при так называемой «душевной боли» этот механизм нарушается, болевой центр в мозге возбуждается сам, без внешнего раздражителя, болевые нервные окончания при этом не задействованы. Отсюда и ощущение, что боль есть, но она нигде в теле не локализована.
Да, это действительно помогает. Но учтите, что «выругаться» нужно не на живого человека, а впустую! Например, пойдите в лес или безлюдное место, где просто на весь мир кричите, выплёскивайте свою боль, бросайтесь камнями изо всей силы вдаль или возьмите с собой пару тарелок и разбейте их изо всего маху! (только потом заберите, дабы не оставлять их там и не замусоривать лес). Этот метод рекомендуют даже психологи. Но, повторюсь, Вы не должны так делать перед человеком или на человека. Таким образом, Вы просто передадите боль и эмоции, переживания другому человеку. А так нельзя. Нужно это всё отдавать в пропасть.
У меня нет так давно умерла мама. Только сейчас я понял досконально,что она для меня значила. Это очень тяжело.И песню я бы написал о том,как должны ценить дети своих матерей.Пока они с ними,пока живы,пока отговаривают поздно приходить домой.Ведь когда этого не станет. Окончится детство.
Причину узнать необходимо в первую очередь. А дальше. Все зависит от степени вашей готовности помочь человеку. Можно просто подобрать нужные слова, такие, когда человек сможет собраться с мыслями и начать действовать для испраления ситуации. А можно попытаться исправить эту ситуацию или вместе с ним, или вместо него, иногда даже без его ведома.
Иногда ситуацию исправить уже невозможно, например, еси у человека умер кто-то близкий, и он начинает казнить себя за то, что что-то не сделал, чего-то не сказал, чем-то не поделился, от чего-то не уберег. Тогда только слова, душевная поддержка, глубокое сопереживание и поддержка могут облегчить эту боль.
Почему болит душа
Сегодня хочу поговорить о душевной боли, почему болит душа. Как и физическая боль, душевная боль бывает разной по интенсивности и разной по ощущению. Физическая боль это сигнал о нарушении целостности материального тела. О чем же нам сигналит боль души, разве у нее есть целостность, разве у нее есть границы?
Границы у души есть
К большому сожалению, границы у души есть, психологи их называют личными границами. О наличии таких границ люди часто не догадываются, но они становятся заметными, если их нарушить, возникает душевная боль. Любая граница служит для защиты, в том числе и личностная. Личностная граница защищает представление личности о себе, о своих возможностях, о своих ценностях, о своих потребностях и т.д. У кого-то личностные границы значительно размыты. Тогда психологи говорят о неустойчивой личности, легко поддающейся влиянию ситуации. У кого-то наоборот, они настолько жесткие, что не пропускают ничего нового, тогда можно говорить о застревающей личности, отвергающей все, что не соответствует ее взглядам.
Наличие границ означает, что повлиять на личность, так, чтобы она изменилась, другой человек в принципе не может. Однако на психологических консультациях человек может заявлять, что он чувствует себя плохо из-за кого-то. Действительно, бывают ситуации, в которых окружающие люди ведут себя не достойно, нарушают правила, так сказать общего быта. Пока растут маленькие дети, они жалуются взрослым: «А Маша толкается!», «А Миша обзывается!», «А Вася отнимает игрушку!» и т.д. Во взрослом состоянии жалобы меняются: «Она меня не любит!», «Он меня не уважает!», «Они не делают, то, что я хочу» и т.д. И в детском возрасте, и во взрослом человеку кажется, что причина его душевной боли находится во внешнем поведении его близкого окружения.
Причины душевной боли
Для того, чтобы понять, что это не так, обратимся к строению нашего сознания. Элементарными элементами нашего сознания являются: слово, движение, образ. С помощью этих элементов с детства идет построение образа мира и образа себя. Если метафорически представить себе эти элементы в виде камней, то они могут выглядеть по разному, разные по размеру, цвету, гладкости, шершавости, весу и т.д. Если каменщики строят дом, то ни кому и в голову из них не придет возводить стены, используя камни разного размера. Они знают, что конструкция должна быть устойчивой и долговременной. Совсем не так обстоит дело с формированием наших представлений о мире, в котором мы живем. Наши родители в отличие от каменщиков выстраивали наше сознание по принципу «как придется». Не потому, что они хотели вырастить несчастных людей, а потому что сами были сформированы таким образом. Поэтому в нашем внутреннем мире достаточно заложено «остроугольных камней», как говорят психологи «болевых точек соприкосновения». Кроме того эти камни не просто сложены, они связаны между собой и представляют собой систему, которая плохо или хорошо функционирует. Возникает вопрос, почему, если система плохо функционирует, ее не переделать? Дело в том, что если начать изменять одно представление, то это может затронуть всю систему. Предположим, вы хотите заменить в старой машине «Жигули» одну деталь на совершенно новую деталь от машины BMW, то естественно машина «Жигули» просто перестанет ездить. Так же дело обстоит и с внутренним миром человека, для него все является плохим, если это застопорит функционирование личности.
Метафора сознания личности
Как избавиться от душевной боли
Каждый мечтает избавиться от боли, каким путем? Рассуждения такие, раз другой человек доставляет мне боль своим поведением, то, следовательно, нужно исправить его поведение или вычеркнуть его вовсе из своей жизни. В начале статьи я говорила о том, что мы не можем воздействовать на другого человека. Примите это как аксиому, что «исправить другого человека нельзя!» не мечтайте и не надейтесь. А вот исправить самому свои острые углы, которые вызывают боль, вполне возможно, трудно, но возможно. Есть одно лекарство, это честность. Честность помогает определить источник боли, предмет переживания. И когда он выделен, с ним можно работать. Как выделить? Обратите внимание на то, что вас раздражает, задевает, значит, это есть у вас. Вас задело, что человек не держит свое слово? Сделайте анализ своего поведения, а вы его всегда держите? Вас раздражает, что человек вас обманывает, а вы всегда говорите правду? Вы обижаетесь, что вас не ценят, а вы сами цените себя? Список можно продолжать и он будет большим, но не в этом дело. Боль души показывает, что пора начать работать над своими недостатками, убрать те крючки, за которые вас цепляют люди. Да, вот еще поблагодарите того человека, который как вам кажется, причинил вам боль. Он просто как врач нащупал ваше больное место и надавил на него. Как говорится, обнажил проблему. Если внутри не на что надавить, то, как бы люди не старались, они вам не причинят боль.
Для самостоятельной отработки эмоциональной болт рекомендую книгу — тренинг.
Отчего душа болит 1
Вместе с развитием наук и искусств увеличились и внешние удобства человеческой жизни. Посмотрите, в самом деле, какие прекрасные и удобные дома научился культурный человек строить для своего жилья; какую массу предметов роскоши и изящества приготовляют для удовлетворения утонченного современного вкуса многочисленные фабрики и заводы; с каким вниманием следит современный человек за своей наружностью и модным своим одеянием; загляните на кухню культурного человека, какие там изысканные и вкусные кушанья изготовляются для его богато сервированного стола. А какая масса удовольствий предлагается ему театры, концерты…. 4
Да, печальная картина развертывается пред нами даже при самом поверхностном взгляде на жизнь нашего общества. Да иначе и быть не может. Посмотрите, сем питается, чем руководствуется в своей жизни современный человек.
вопросов, разве только мимоходом, да и то в фельетонном или злостно-насмешливом тоне, точно она существует в стране язычников. Но заглянем в сами книги, Боже, чего-чего там нет! Картины самого грубого разврата в произведениях так называемой изящной словесности, в романах, повестях и рассказах, – любимом чтении настоящих и будущих матерей и воспитательниц нашего молодого поколения. Непристойные, пошлые анекдоты, шутки и остроты в наших сатирических изданиях. Худо скрытое неверие, сдержанное кощунство, а то и явные насмешки над тем, что искренне было дорого и свято для православно-русского сердца, двусмысленные, а иногда и очень не двусмысленные политические теории, горячий призыв к свободе от всяких сдерживающих начал, наконец, постоянные литературные перебранки, доходящие подчас до площадной ругани, – вот обычное содержание нашей периодической печати, этой верной выразительницы господствующего настроения и духа времени.
Таже печать нравственного банкротства лежит на всем, что служит к удовольствию, украшению и усладе жизни современного человека. В поэзии и музыке фигурируют греховные человеческие страсти, только облеченные в изящные блестящие формы. В самом деле, много ли вы знаете из ваших любимых песен и знакомых вам музыкальных произведений такие, которые были бы проникнуты высоким христианским характером. А попробуйте, загляните в наши картинные галлереи и магазины; ведь туда даже опасно брать с собой детей, чтобы не соблазнить малых сих и не растлить их невинной души при виде этих неизбежных вакханок, русалок, нимф и сатиров, при виде этих обнаженных до цинизма фигур и сладострастных поз, которыми так любит щеголять современное искусство.
В настоящее время много говорят и пишут о театре, о его будто-бы облагораживающем и воспитывающем влиянии. Только едва ли это правда. Искусственное изображение жизни, ее добрых сторон, какое мы видим на театральных подмостках, никогда не произведет решающего влияния на нашу волю. Театральная добродетель, декоративная нравственность, как такая, никогда не одушевит нас к великим добродетельным подвигам. Только сама жизнь может оживотворить, облагоухать нас своей действительной, а не фиктивной добродетелью. Если бы театр, в самом деле, был школой нравственности, то страстные любители театральных зрелищ, завзятые театралы были бы наиболее нравственными людьми. Но ведь под этим положением едва ли кто подпишется. Напротив, опыт показывает нам совершенно другое, родители, искренне желающие добра своим детям и имеющие правильный взгляд на воспитание, долго задумываются над выбором театральных пьес, на которые можно было бы повести девушек или молодых юношей без вреда для их чистых сердец. Какая же это школа нравственности, если к ней нужно относиться с такой опасливой осторожностью, если от нее, как от заразы, приходится охранять юные души. А ведь современные репертуары театральные кишат пикантными пошлостями и до цинизма неприличными пьесами (Заза, злая яма и др.).
Ты видишь, читатель, что то направление, каким проникнута духовная жизнь современного культурного человека, не только не может дать последнему внутреннего удовлетворения, напротив, поселяет в нем какое-то болезненно тоскливое настроение, скорбь о чем-то утраченном, какое-то утомление, чувство апатии, даже отвращение к жизни. Что бы это значило? Ведь изучение природы, наука, искусство, так называемая цивилизация, культура – все это прямое и естественное призвание человека на земле. И мы видели, что он не сидит, сложа руки, а безостановочно идет вперед и может с некоторым правом сказать, что он, если не постиг еще тайны бытия, то все же немало знает об этом бытии и не малых достиг результатов, особенно в умственно-практическом направлении. И все же мы видим, что жалок и слаб человек, мы непрестанно слышим его вопли бессилия, его стоны и крики печали. Томится, тоскует человек, да и только.
Что бы это значило? Отчего это человек томится и тоскует?
Старая истина, но, к сожалению, часто забываемая человеком, что если прогресс земной жизни покупается отвержением Божества и забвением души, то он приносит не радость, а страдание человеку, так как без Бога, и вне Бога нет и не может быть жизни.
Между тем, мы постоянно все дальше и дальше удаляемся от Бога. Мы не ищем познания Бога и славы Божией, но только своих си, только одних удобств и земных выгод; не ищем того, единого на потребу что так нужно для нашего бессмертного духа, а только полезного и приятного для нашей временной жизни и преимущественно для нашего тела. Устремляя все свои силы на материальный прогресс, мы нисколько или слишком мало заботимся о нашем духовном прогрессе, о нашем нравственном развитии и самоусовершенствовании в духе Евангелия. И вот, по мере того, как наш внешний мир расширяется более и более, науки, искусства, промышленность, удобства жизни достигают изумительной высоты, – наш внутренний мир, мир живой веры, братской любви, благочестия, семейных и гражданских добродетелей, постепенно падает и замирает. Мы похожи на тех душевнобольных, у которых тело растет и крепнет за счет души. Но тело не может жить без души, а душа, как и тело без Бога. Цивилизация, удаляющаяся от Бога и от духовной жизни, сама в себе носит зародыш смерти. Если жизнь теряет свой путь к небу, то она неизбежно становится путем в бездну. Такова неумолимая логика вещей, логика жизни.
Нельзя забывать и душу с ее неземными запросами. Хотя гордый своими внешними материальными изобретениями человек, подобно богачу Евангельскому и предлагает ей «душа, много добра лежит у тебя на многие годы, покойся, ешь, пей, веселись»; но она отворачивается от этого добра и заявляет, что ей не сродна такая пища, что тесно и душно ей под давлением плоти. Душа по своей богоподобной природе жаждет идеала чистой, высокой жизни. И когда идеалом для нее ставят то, поверх земли находящееся, счастье, которое заключается в чувственных удовольствиях и которое, во всяком случае, может быть достигнуто и испробовано до дна рано или поздно, но неизбежно, она должна испытывать чувство неудовлетворенности, пустоты, тоски и досады. И чем больше человек упивается от хмельного пития животно-чувственных наслаждений, чем глубже он погружается в тину земных страстей, тем скорее наступает для него момент пресыщения и отвращение к жизни, тем невыносимее становится пустота ее, тоска о чем-то утраченном, жажда идеала, но не того идеала, который человек хотел найти в гнойном и душном навозе, именуемом земными благами. Человек – не бессловесное животное, он не может жить только чувственно. Вот почему все чувственные удовольствия и наслаждения, при частом и неизбежном их повторении, утомляют человека, притупляют чувства его, оставляют в душе какой-то горький осадок, чувства неудовлетворенности, тоски и досады, наконец, даже отвращение к самой жизни.
могут дать жизни устойчивую радость, когда они богаты нравственной силой. А раз этой силы нет, никакая полнота земных наслаждений не в состоянии насытить душу человеческую. И чем полнее будет эта полнота, тем все более и более будет усиливаться чувство пустоты. «Я был все, из всего стал ничто», – сказал, умирая один языческий император. Человек наслаждался всем и в конце концов все оказалось суетным и тщетным. Да, какая польза человеку, аще и весь мир приобрящет, но повредит душе своей?
Мы не можем не привести здесь одного трогательного рассказа священника, из которого каждый увидит, где причина больного состояния нашей души, и в чем ее исцеление и здоровье. Вот этот чудный рассказ.
Рассказ священника. – Три года я священником в селе и вот год тому, как я познакомился с одним господином, о котором хочу речь повести. – В 186 году, летом, прибыл к нам в село молодой человек, лет 25 и поселился в чистеньком домике. Домик этот, стоящий на горе и окруженный темным, непроходимым лесом, принадлежал сначала одному помещику, потом поступил во владение крестьян, и, наконец, был куплен у них приехавшим господином. Этот господин или как называли его крестьяне «барин», сначала никуда не выходил; недели через две я увидел его в церкви. Физиономия его была одна из тех, которые с первого раза обращают на себя особенное внимание. Несмотря на молодые лета, лицо его было помято, морщины кое-где целыми складками невольно говорили, что не без бурь и потрясений прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь и не только в праздник, но и в будни можно было видеть его молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позже всех и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест и брал у меня антидор. Появление такого лица, прибывшего неизвестно откуда, неизвестно зачем, и как было слышно, рассчитывавшего совсем поселиться у нас, его нелюдимость и необыкновенная религиозность, естественно заинтересовали меня, и я решился, каким-бы то ни было образом, познакомиться с ним, – что, впрочем, было не так легко.
Прошло лето, была и зима уже на исход. Наступила св. Четыредесятница. Уныло и редко гудел церковный колокол, призывая к покаянию грешные души, жаждущие очищения и как-то особенно хорошо отзывались эти удары в душе истинного христианина. И церковь стала полна народу, и «слышалось монотонное заунывное пение; начался великий канон и наш загадочный барин стал еще ревностнее посещать церковь. Его лицо, изможденное постом, его смирение и жаркая молитва делали его настоящим подвижником. Вот наступил и пяток первой недели, и я, значительно уставши за исповедью прихожан, возвращался домой, где сказали мне, что прислана записка от барина. В записке я много не нашел; тут довольно лаконически было сказано; – «Прошу вас, незнакомый, но уважаемый батюшка, пожаловать ко мне в квартиру сегодня вечером». Я поспешил отправиться к незнакомому господину.
На мой легкий стук дверь уединенного домика отворилась, и я встретил на пороге «барина» с улыбающимся лицом.
– Пожалуйте вот-сюда, батюшка в эту комнату, а я сейчас приду к вам, – сказал он, уходя в противоположную комнату.
Комната, в которую я вошел, была маленькая. Стены, обитые фиолетовыми обоями, приняли от времени темный вид, шторы, опущенные на окна и не пропускавшие света в комнату, делали эту маленькую каморку особенно мрачной. Впереди стояло резное распятие, а перед ним лежал разложенный молитвенник. На столе пред диваном лежало Евангелие, в русском переводе, несколько духовных журналов, огромный искусственный череп и кое-какие бумаги. – Я походил несколько времени по комнате и уселся в кресло, в ожидании хозяина.
– Здравствуйте, батюшка, – сказал он, входя в комнату и подходя ко мне под благословение.
– Здравствуйте, ответил я, благословляя его.
– Садитесь, пожалуйста, вот тут на диван. Я сел.
– Извините, пожалуйста, что я побеспокоил вас в такую пору! Теперь уж одиннадцатый час и вы, быть может, уже скоро хотели ложиться спать; – при ваших теперешних обстоятельствах это необходимо. У вас теперь много трудов, но вы не станете обижаться, когда узнаете причину моей просьбы к вам.
– Послушайте! – к чему такие извинения? – отозвался я. Мне, как человеку, очень интересно познакомиться с вами, потому что здесь нет никого, с кем бы можно поговорить о чем-нибудь серьезном. Потом, как пастырь, я должен по своей обязанности придти к вам, потому что, быть может, вам нужен я как пастырь, как врач духовный?
– Именно так; вы мне нужны, как врач! Мне нужно ваше поучение, ваше теплое, сочувственное, наставительное слово! Вы теперь лицом к лицу с дряхлым, изможденным, не успевшим еще оправиться от моральной болезни, членом Церкви.
– Очень рад, что могу послужить вам. Прошу говорить все, что есть у вас на душе. Мое дело разделить все нужды моих пасомых, врачевать их раны и приводить к Отцу Небесному.
– Благодарю, благодарю вас, батюшка! Позвольте же попросить у вас внимания и терпения для выслушания рассказа о моей короткой, но дурной жизни. Когда вы узнаете ее, то лучше вам будет предписывать то или другое средство для уврачевания.
– Отец мой, – начал он, – был мелкопоместный помещик; в Я губернии, Д уезда, принадлежала ему одна деревенька. В этой-то деревне мой батюшка имел большой дом, в котором он постоянно жил и в котором я получил первоначальное воспитание. Мой батюшка постоянно почти был дома и вместе с матушкой старался вложить в меня начала всякого добра и христианского благочестия. Оба они любили разсказывать мне разные священные истории и часто бывало, слушая эти рассказы в продолжение долгого зимнего вечера, я так и засыпал, где сидел. И, Боже мой, какие сладкие сны тогда грезились мне! – Все, что я ни слышал в этот вечер отражалось у меня во сне и в моем истинно-невинном воображении, как бы в панораме, проносились дорогие, священные образы из рассказов моих родителей. Вот, как теперь вижу – Спаситель в терновом венце, обагренный кровью, висит на дереве; Его глаза полны любовью и Он простит Бога Отца отпустить мучителям – «не ведать бо, что творят». – И Божия Матерь, как теперь вижу, стоит при кресте, с бледным лицом, полная беспредельной любви к страдающему Сыну и сколько муки, сколько страданий выражается в Ее очах! – Все эти сны наполняли мою душу неизъяснимым блаженством, я переживал много такого, что недоступно иногда другому человеку и на моем лице показывалась какая-то неземная улыбка, как говорила моя добрая мать. И сколько радости было у них, когда они любовались мною у моей кровати – «с ангелами беседует, – говорили они. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерный ребенок. Я молился, и моя детская молитва была искренняя, усердна и тепла, – хорошо жилось тогда и нельзя без радостного замирания сердца вспомнить теперь об этой детской жизни. Но не всегда же должна была продолжаться эта блаженная жизнь, мне исполнилось 10 лет, и я поступил в одно из средне-учебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни в заведении, в которое меня отдали, я уже не слышал более того теплого истинно-религиозного наставления, какое мне давалось дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился. Молился я, но эта молитва была часто причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения, без надзора богобоязненных родителей, были страшными кощунниками и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Время шло, поддержки у меня не было; и моя охота к молитве пропала сначала, потому что я боялся товарищей, потом уже это у меня обратилось в привычку; я пристал к моим товарищам и молитва более уже никогда не приходила мне на ум беседы, и разговоры наши были самые грязные, богопротивные насмешки над священным Писанием, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа – вот что было постоянным предметом наших разговоров! Сначала меня коробило от всего этого; потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго – остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу пред Богом; а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи. Иногда, – это бывало очень нередко, – я чувствовал потребность молиться; но это была уже не прежняя молитва, а скорее механическая работа, не согретая сердцем и я чувствовал, что чего-то недостает во мне. Время шло; я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, прежние насмешки над обрядностью и религиозностью людей перешли в полное сомнение во всей Божественной религии. Один товарищ был где-то на стороне заражен материализмом и проповедовал страшные вещи в нашем кружке. Однажды, принес он к нам Бюхнера и я с жадностью бросился на этого развратителя Господа, чего я тут не вычитал. Время летело, и я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, бытие души, будущая загробная жизнь, – все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест, – это орудие нашего спасения, – я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него. Когда я стоял в церкви по приказанию начальства, как же издевался я, как смеялся я над отправлением Божественной службы! Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Св иконы, жития святых были главными насмешками моими. Всегда, пред принятием св. Таин, я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шел к приобщению. Одним словом, – в эту пору я был каким-то извергом, а не человеком. Но вот наступило время моего выхода из заведения, и тут-то со всей силой я ринулся в бездну погибели и много, много я увлек за собой чистых, невинных душ.
Брак есть предрассудок, – так думал я и первой моей заботой, по выходе из института, было распространение этой идеи. Я был вхож в один дом, где жила молодая женщина, несчастная замужеством. Вместо того, чтобы подкрепить ее, упадающую духом и вложить в нее упование на Бога, я стал проповедовать свои идеи о браке и горе мне – бедная женщина расторгла оковы брака и бросилась в мои объятия. Бедная! Она ожидала от меня чего-нибудь человеческого, но я тогда был опошленный материалист и далее чувственных наслаждений ничего не видел. Другой жертвой моего разврата была одна девушка. Виновником и нравственного, и материального ее падения был тоже я; – это тогда называл я умением пользоваться обстоятельствами. Сначала она еще скрывала свой разврат, но потом пошла обычной и широкой дорогой всех падших женщин. Да за эти падшие души мне придется отдать страшный отчет Господу! Я их соблазнил и в Писании сказано уне есть, да обесится жернов (соблазнителю) на выю и потонет в море.
Разум наш слишком бессилен остановить нас от пошлости, когда в нас нет голоса совести. Так и я, заглушивши все святое в моем сердце, хотя и старался руководиться во всем рассудком, но он не помогал мне и я окончательно погибал. С товарищами такими же, как и я, окруженный развратными женщинами, я проводил целые ночи за бутылками вина, и чего-чего не было в этих шумных, бесовских оргиях! Время шло, я еще больше развращался и окончательно погряз в бездне преступлений. Казалось, чего больше, человек окончательно погиб и никакая сторонняя рука не могла меня вытащить из этого омута, но знать нет греха, побеждающего милосердие Божие; знать Господь не хочет смерти грешника, но еже обратиться и живу быти ему. Если мне не мог помочь человек, то помог Всесильный Господь, Которого я отвергал, особенное действие промысла Его обратило меня на путь истины и воззвало к нравственному воздержанию.
В один год померли от холеры мои добрые родители; и их-то теплая молитва пред престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего их сына. По получении известия о их смерти, я отправился в село к ним на могилу. Странно, как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки привязанность к родителям осталась и холодный, развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле, – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления.
Долго, долго я говорил с этим господином, много и много давал ему советов и, наконец, пошел домой. Слава Тебе, показавшему свет этому человеку, – думал я, идя дорогой и сердечно радуясь обращению грешной души на путь истины (Дом Б, 1866 г., № 12).
Алексий, Епископ Таврический
Публичное чтение, произнесенное в Симферополе 14 ноября 1905 года.
Разумеем телеграф, телефон, фонограф, микрофон и др. новинки нашего времени.