каабак уволен за что
В России уволили врача, спасшего сотни детей Десятки младенцев могут остаться без пересадки почки. Что не устроило чиновников?
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Михаил Каабак, который работал в Национальном медицинском исследовательском центре здоровья детей (НЦЗД ЗД) и проводил уникальные операции по трансплантации почек взрослого человека детям, вынужден покинуть центр. Вместе с ним уволена врач Надежда Бабенко.
Причиной, как в понедельник, 18 ноября, сообщила радиостанция Business FM, стало недовольство руководства его методикой: чтобы организм ребенка не отторг почку взрослого, он и Бабенко применяли препарат алемтузумаб. В инструкции, уточняет радиостанция, не прописано применение препарата в данных целях, однако протокол с использованием алемтузумаба был рекомендован Всемирным трансплантологическим сообществом еще девять лет назад: шансы на приживаемость органа вместе с ним возрастают на 10-20 процентов, а при реабилитации пациент принимает в четыре раза меньше лекарств, чем в другом варианте.
Каабак — единственный в стране, кто оперирует пациентов весом меньше 10 килограммов. Ранее операции по пересадке почки детям в НЦЗД ЗД носили единичный характер, однако около года назад Каабак пришел на работу в центр, и до конца 2019 года там планировалось провести по меньшей мере 40 операций, в том числе для пациентов с весом менее шести килограммов, писал «Коммерсантъ». Однако затем, как Каабак рассказал «Таким делам», они получили устный приказ остановить трансплантации. После этого по собственному желанию уволился завотделением трансплантологии Анатолий Попа.
Родители пациентов, ожидающих своей очереди на операцию, опубликовали петицию на Change.org, в которой призвали сохранить программу трансплантации.
«Наших врачей просят уйти, вручив им уведомление о том, что через 2 недели их трудовой контракт будет завершен, — указывают авторы. — Наших же детей, более 300 детей, оставляют без врачей и медицинского контроля, так как еще ни один врач, кроме команды доктора Каабака, не наблюдал детей после такой лекарственной терапии, через которую мы прошли. Еще страшнее, что более 75 детей остались без операции,и медленно умирают дома». На момент написания материала, петицию подписали уже более 300 тысяч человек.
Во время процедуры гемодиализа в отделении пересадки почки
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
«Диалог с ним [главным трансплантологом Минздрава Сергеем Готье] ведется, — сказал Каабак. — Если они сейчас попробуют [проводить операции детям весом менее 10 килограммов], они, скорее всего, получат то же самое, что и получили мы, когда начинали: очень тяжелые проблемы. Я надеюсь, что они все-таки будут применять ту схему, которая нами разработана на протяжении более чем 10 лет».
Ранее Каабак работал в Российском научном центре хирургии имени академика Петровского для взрослых (РНЦХ). До появления программы трансплантации почек в НЦЗД ЗД это было одно из двух мест, где проводили пересадки органов маленьким детям (еще один центр — институт Шумакова). РНЦХ при этом испытывал большие трудности с донорскими органами, говорил хирург.
Там отметили, что программа существует с февраля 2019 года и «продолжает развиваться», приводит ТАСС комментарий пресс-службы центра. Там также заявили, что планируют увеличить число сотрудников, задействованных в программе.
Увольнение Каабака и его коллеги Бабенко в центре связали с тем, что оба хирурга работали там на четверть ставки, но руководство организации решило нанять сотрудника на полный рабочий день, в связи с чем «наличие внешних совместителей стало нецелесообразным».
Заведующему отделением Попа замена уже найдена, сообщили там.
Операция по пересадке донорской почки
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Он сказал, что не имеет отношения к увольнению Каабака и Бабенко. «К трудоустройству этих врачей я не имею никакого отношения, поскольку я директор другого учреждения. Они у меня никогда не работали», — сказал он. Вопрос, есть ли у него претензии к препарату, который использовали хирурги, он также парировал. «У меня не может быть претензий к препаратам, потому что я не пациент», — заявил Готье.
Сам алемтузумаб и методика, которую до недавнего времени применяли в НЦЗД ЗД, не одобрены Минздравом, однако и не запрещены в России. Для использования препарата офф-лейбл, то есть в целях, не предусмотренных в его инструкции, по российскому закону нужно заключение врачебной комиссии медучреждения или обоснованное мнение врача и информированное согласие пациента.
По словам невролога Павла Бранда, использование Каабаком данного протокола «реально спасает жизни маленьких пациентов». «Этот протокол не придуман Каабаком, а используется в крупных клиниках Европы и Северной Америки и используется успешно, — написал врач в Facebook. — В связи с вышесказанным имею вопрос: если в стране есть уникальный хирург, который спасает жизни, но с нарушением законодательства, может, проще изменить законодательство, чем выгнать хирурга?»
Руководитель отделения трансплантации почки и поджелудочной железы НИИ скорой помощи им. Склифосовского Алексей Пинчук высказывался о методах Каабака более осторожно, хотя также подтверждал, что схема применяется в мире и достаточно широко. «Этот препарат не был разработан для иммуносупрессии (угнетения иммунитета — прим. «Ленты.ру»), но внезапно у него была обнаружена такая способность, — рассказывал он «Коммерсанту». — Но у него, как у любого иммуносупрессивного препарата, есть побочные эффекты, которые в ряде случаев могут перевешивать пользу».
В свою очередь заведующий отделением трансплантации почки РДКБ Алексей Валов отметил, что также как и НЦЗД ЗД не одобрял схему лечения Каабака, а препарат приводил к «определенным бактериальным и вирусным осложнениям не сразу после операции, но в отдаленный срок». «Негативные последствия не фиксируются, но мы о них знаем, — пояснил он. — По большому счету на ранних этапах алемтузумаб дает хороший эффект, зато у них [пациентов, о которых известно Валову] полностью заблокирован иммунитет». Пациент «фактически обречен на искусственный СПИД» и вынужден всю жизнь принимать препараты против вирусов, бактерий и грибков.
Михаил Каабак во время операции
Фото: Григорий Сысоев / РИА Новости
Как он рассказывал в интервью «Таким делам», операций по пересадке органов в России становится все меньше. Он привел данные регистра Российского трансплантологического общества, согласно которым, в России ежегодно появляется около 200 детей, которым нужна пересадка почки. В 2016 году прошло только 80 операций, в 2017-м — уже 105, однако в 2018 году количество детских трансплантаций сократилось до 89. «По данным первых трех кварталов 2019 года, негативная тенденция усугубляется, и к концу 2019 года будет выполнено около 60 таких операций, — заявлял хирург. — И самая тяжелая ситуация — в младшей возрастной категории, где потребность удовлетворена менее чем на 20 процентов».
Рассуждая о причинах происходящего, он отметил, что практически все дети с хронической почечной недостаточностью живут, благодаря аппаратам искусственной почки (диализ). «Такой ребенок приносит медучреждению неплохие деньги, а делать почти ничего не нужно, он амбулаторный пациент», — сказал Каабак. При этом ребенка можно отправить на трансплантацию, «но с этим надо возиться». Между тем один ребенок на диализе, по его информации, приносит своей клинике по тарифам ОМС ежемесячно от 200 до 500 тысяч рублей, а направление его на трансплантацию «лишает региональную клинику этих денег». Поэтому родителей пациентов зачастую отговаривают от операции.
Трансплантолог Каабак сообщил об увольнении команды из детского медцентра
Команда детского врача трансплантолога Михаила Каабака получила уведомления об увольнении из Национального медицинского исследовательского центра здоровья детей, сообщил РБК Каабак. По словам врача, администрация объяснила свое решение перепрофилированием отделения под лечение детей с коронавирусом.
«У нас вызвало это глубокое недоумение, потому что дети в силу течения заболевания или те, которые получают лекарства после трансплантации, — это наш профиль. Такие дети как раз и находятся в группе риска коронавирусной инфекции. Мы хотим работать с ними после перепрофилирования и не понимаем действий администрации», — пояснил Каабак. По его словам, один врач из его команды получил уведомление об увольнении, а трансплантолог Надежда Бабенко получила уведомление о множественных нарушениях трудового законодательства. Как рассказала Бабенко изданию «Правмир», сотрудники отдела кадров предложили ей уволиться по собственному желанию, а после ее отказа уведомили, что составят акт об увольнении.
Каабак добавил, что за его отделением числилось шесть коек, всего в центре будет перепрофилировано 300 коек для оказания помощи больным, которые заразились коронавирусом нового типа.
Помощник министра здравоохранения Михаила Мурашко Алексей Кузнецов сообщил РБК, что информация об увольнениях не соответствует действительности. «Трансплантологи работают в соответствии с трудовыми договорами», — сказал он. В Центре здоровья детей информацию об увольнении врачей также опровергли.
Осенью 2019 года широкий общественный резонанс получила история увольнения Каабака из Центра здоровья детей. Врачу-трансплантологу и его коллеге Надежде Бабенко при попытке оформления на полную ставку в центре сообщили, что их работа в центре завершена.
Врач тогда пояснял, что претензии к его работе предъявлял Минздрав из-за методов лечения, а именно использования алемтузумаба при трансплантации почек. Этот препарат ослабляет иммунную систему и используется для профилактики отторжения пересаженного органа. В Минздраве тогда заявили, что увольнение врачей не отразится на помощи детям, которым необходима трансплантация печени или почки.
Позднее с Каабаком встретилась Вероника Скворцова, занимавшая на тот момент пост министра здравоохранения, после чего Каабака и Бабенко вновь приняли на работу в центре.
Как и за что преследуют трансплантолога Михаила Каабака. Хроника событий
Профессор, врач-трансплантолог Михаил Каабак и его коллега Надежда Бабенко уволились из НЦЗД (Национальный медицинский исследовательский центр здоровья детей Минздрава России). Это не первое увольнение трансплантолога — давление на них началось еще в 2019 году. «Такие дела» собрали самое важное в истории Каабака и его коллег.
2019-й. Первые увольнения
Михаил Каабак — единственный трансплантолог в России, который проводит операции по пересадке почки детям с массой тела от 6 до 10 килограммов. Раньше таких детей не оперировали, а держали на диализе, пока они не наберут достаточный вес для трансплантации «взрослой» почки.
В августе 2019 года директор НЦЗД Андрей Фисенко предложил Каабаку и Бабенко полную ставку, но, когда трансплантологи принесли в клинику свои трудовые книжки, выяснилось, что работы для них нет. «Первую половину 2019 года директор НЦЗД уговаривал нас с НН уволиться из РНЦХ и перейти на полную ставку в НЦЗД. Это было сделано для того, чтобы оставить нас без работы», — рассказал Каабак ТД.
На сторону трансплантологов встали родители их пациентов, активисты и общественные организации. П етиция с требованием вернуть врачам работу собрала 549 тысяч подписей. Вероника Скворцова, которая тогда возглавляла Минздрав, встретилась с Каабаком и Бабенко и поручила вернуть их к работе. 13 декабря Каабак провел первую операцию после увольнения.
2020-й. Уголовные дела, увольнение команды
По заявлению родителей подростку удалили пересаженную почку, хотя Каабак настаивал на том, что возможности ее приживления не исчерпаны. В том же году подросток умер. По делу провели три экспертизы, которые установили, что помощь подростку была оказана в полном объеме, а применение алемтузумаба было обосновано. В 2019 году следственные действия прекратились, а в январе 2020-го в деле сменился следователь — и производство возобновилось. Сейчас, по словам Каабака, статус дела неизвестен — СК не отвечает на запросы адвокатов.
13 мая 2020 года благотворительный фонд «Помоги спасти жизнь» подал иск против АНО «Центр содействия развитию и поддержке медицины» о взыскании задолженности по договорам пожертвования. Глава «Помоги спасти жизнь» Евгения Бахметьева рассказала изданию Daily Storm, что ее фонд через АНО закупал алемтузумаб и экулизумаб, но пациенты Каабака препараты не получали. Daily Storm пишет, что препараты не стояли на балансе аптеки НЦЗД, а лекарства покупал сам Каабак и другие физлица. « Понимаете, когда так же поставляются лекарства в медучреждения, они на руки никому в этих организациях не отдаются! Это огромная ответственность, если лекарство будет просрочено или если с ним что-то произойдет не так, либо не соблюдены нормы хранения и транспортировки и его введут ребенку, он может просто умереть!» — цитирует Daily Storm Бахметьеву.
По словам Каабака, врачи привозили препараты из поездок за границу, сведения об их назначении есть в медицинских документах, а решение не проводить их через аптеку и бухгалтерию приняла администрация клиники. На момент публикации этого материала дело не закрыто.
В апреле 2020 года СМИ снова сообщили об увольнении Бабенко из НЦЗД. По ее словам, на базе клиники планировали открыть блок для детей с коронавирусом, а специалистов отделения трансплантологии стали сокращать. Со специалистом по диализу из команды Каабака Ариной Трофимовой НЦЗД расторг договор в одностороннем порядке, объяснив это тем, что она не прошла испытательный срок и не выполнила рекомендации заведующей. Вопрос об увольнении Каабака не поднимался, но работать без команды было невозможно. « Если есть губернатор, который возьмет нашу команду в количестве четырех человек и одной медсестры, мы готовы с нашими пациентами (они транспортабельны) немедленно уехать в этот регион», — сказала Бабенко в интервью изданию «Правмир». В сети появилась петиция с требованием отставки руководства НЦЗД.
2021-й. Врачи уходят сами
18 мая Каабак сообщил о своем увольнении из НЦЗД. За несколько дней до этого заявление об уходе написала Бабенко. Она объяснила это решение желанием «освободиться от ежедневного террора». Каабак — тем, что «безопасно лечить детей здесь невозможно».
Сейчас в клинике 28 детей, которые ждут трансплантации. Бабенко сообщила, что продолжает консультировать больных по всей России и собирается искать клинику, в которую сможет перевести своих пациентов. Где будет работать Каабак — пока неизвестно. По словам Бабенко, они не смогут лечить по отдельности, «потому что уже стали сплоченной командой».
20 мая «Открытые медиа» сообщили о том, что заявление Каабака в НЦЗД не приняли, а уволили по статье «за неоднократное нарушение трудовой дисциплины». Каабак рассказал изданию, что, по мнению руководства клиники, нарушения состоят в использовании препаратов, не прошедших через аптеку НЦЗД и в отказе брать для одного из пациентов почечный трансплантат без решения комиссии. Каабак собирается обжаловать это решение в суде.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Новости
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Если письмо не пришло в течение 15 минут, проверьте папку «Спам». Если письмо вдруг попало в эту папку, откройте письмо, нажмите кнопку «Не спам» и перейдите по ссылке подтверждения. Если же письма нет и в папке «Спам», попробуйте подписаться ещё раз. Возможно, вы ошиблись при вводе адреса.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь»
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА «ФК ОТКРЫТИЕ»
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» в отношении обработки персональных данных и сведения о реализуемых требованиях к защите персональных данных
Уволен единственный в России врач-трансплантолог Михаил Каабак, проводивший пересадки почек грудным детям
Лента новостей
Все новости »
Все его операции отменены. Родители говорят, что теперь у их детей нет шанса на жизнь. Так ли это и почему потребовалось увольнять врача?
Михаил Каабак — единственный в России врач, который уже более десяти лет успешно пересаживает почки детям весом от шести килограммов. До недавнего времени он и его коллега Надежда Бабенко работали в Российском научном центре хирургии (РНЦХ) имени академика Петровского для взрослых. И на четверть ставки в Национальном медицинском исследовательском центре здоровья детей (НЦЗД). На их счету — сотни спасенных жизней. Отчеты об их операциях и лечении выложены в открытый доступ.
Этой осенью Каабак и Бабенко должны были прийти в НЦЗД на полную ставку и начали обучать своей методике персонал центра. В России детям пересаживают почки взрослых. Чтобы не было отторжения, врачи воздействуют на иммунитет препаратом «Алемтузумаб». В его инструкции не прописано применение в подобных случаях. Но шансы на приживаемость почек возрастают на 10-20%. При реабилитации пациент принимает в четыре раза меньше лекарств, чем при другом варианте лечения.
Подобный лекарственный протокол был признан лучшим и рекомендован Всемирным трансплантологическим сообществом еще девять лет назад. Но главное, что для детей весом до 10 килограммов это вообще единственный вариант терапии. Иначе — гибель. Пятилетняя выживаемость прооперированных по этой схеме детей составляет 97%.
Формально Каабака и Бабенко уволили не за «Алемтузумаб» (они соблюдали все формальности, прописанные в законе, позволяющем врачам назначать препарат офф-лейбл). А потому, что для них в детском центре не нашлось ставки. Но дело именно в неодобренном Минздравом протоколе лечения, говорит Михаил Каабак.
Как пишет газета «Коммерсантъ», главный трансплантолог Минздрава Сергей Готье уверяет, что его ведомство тут ни при чем, это решение клиники. Хотя релизы клиники и Минздрава об увольнении Каабака идентичны. Трансплантолог также заявил, что протокол с «Алемтузумабом» не одобряет, а пересадку почек маловесным малышам проводят и в других детских центрах, в том числе в возглавляемом им Центре имени Шумакова. Вес ребенка значения не имеет.
Однако и журналистам, и родителям пациентов в этом центре подтвердили, что единственный в их практике маловесный пациент весил девять килограммов. Другие больницы и вовсе объявляют порог в 10-12 килограммов. Проблема, однако, в том, что дети, нуждающиеся в пересадке, не могут набрать вес в принципе.
Родители детей, которые не успели сделать операцию у Каабака, и те, кто наблюдались у врача в посттрансплантационный период, выложили на Сhange.org петицию с требованием вернуть им врача. Ее сейчас подписали около 190 тысяч человек. Вот что говорит автор петиции Марина Десятская.
«Наверное, в наших детях не заинтересованы, чтобы они выжили. У нас лежит мальчик Рома Кузнецов, вот, несмотря на официальный вызов от института Шумакова, неофициально ребенку отказано в переводе в эту больницу. Вот есть ребенок, он весит 5800 граммов, если так все хотят ему помочь и все это умеют делать, почему ребенок до сих пор лежит в реанимации и умирает, в то время как он мог уже прооперироваться у нашего врача? Вот эта фраза про 10 килограммов, ее знает каждый нефролог во всей России. Просто сейчас, конечно, никто не пойдет в открытую против главного трансплантолога страны и сотрудника Минздрава при этом».
За те полгода, которые Каабак и Бабенко проработали в НЦЗД, они провели десятки трансплантаций почек. Большинство — маловесным детям. Цифра впечатляет, говорит хирург-трансплантолог Константин Губарев. Он подтвердил, что Каабак — единственный доктор, кто делал такие пересадки. «Алемтузумаб» широко применяется трансплантологами и за рубежом. И вообще в трансплантологии немало лекарств, которые применяются офф-лейбл, в том числе в России, отмечает Губарев.
Константин Губарев хирург-трансплантолог «Этот препарат применяется в Европе, Канаде и находится в перечне тех препаратов, которые могут применяться для иммуносупрессии при трансплантации органов. Даже несмотря на то, что в аннотации этого препарата не написано показание к трансплантации. Но есть другие препараты, в которых в аннотации не написано, что он показан при трансплантации органов, но он применяется. Никто про это не говорит. И применяется в десятках центров трансплантации».
Business FM направила официальный запрос в Минздрав.
В пресс-службе НЦЗД прокомментировали прокомментировали ТАСС ситуацию. Там опровергли прекращение программы трансплантации почек детям, которая была запущена в феврале этого года.
«Информация о закрытии программы трансплантации в ФГАУ «НМИЦ здоровья детей» Минздрава России не соответствует действительности. В настоящее время программа продолжает развиваться. В настоящее время в НМИЦ ЗД по-прежнему осуществляется программа по подготовке и проведению оперативных вмешательств, связанных с трансплантацией почки у детей», — сообщили в пресс-службе.
Представители института, правда, не уточнили, о каком весе оперируемых детей идет речь.
Комментируя данные об увольнении врачей, в пресс-службе НЦЗД пояснили, что руководство решило нанять сотрудника на полный рабочий день, поэтому совместителей (Каабак и Бабенко работали в этом качестве) увольняют.
«Идет война, например»
Как два уволенных врача меняют детскую трансплантологию в России
«Звучит пугающе»
В 2019 году детских трансплантологов Михаила Каабака и Надежду Бабенко уволили из московского ФГАУ «Национальный медицинский исследовательский центр здоровья детей» (НЦЗД), объяснив это тем, что они используют лекарства, которые не входят в протоколы Минздрава. После первого отстранения родители пациентов создали петицию с требованием отправить в отставку руководство НЦЗД, обратились в Минздрав, в соцсетях появилось несколько тысяч постов с хештегом #детям_нужен_каабак, в прессе публиковали интервью с трансплантологами и родителями. Вероника Скворцова [министр здравоохранения России с 2012 по 2020 год] встретилась с Каабаком и Бабенко и поручила вернуть их в группу трансплантологов НЦЗД. В 2020-м Бабенко и еще нескольких врачей из команды Каабака собирались уволить снова, но НЦЗД в последний момент передумал и врачи продолжили работать. За время, пока Каабак и Бабенко были отстранены от операций, четверо детей умерли, не дождавшись трансплантации.
В мае 2021 года Каабак и Бабенко ушли из НЦЗД сами. Работать по их программе в клинике стало невозможно — администрация не выдавала детям нужные лекарства, врачебные консилиумы не согласовывали операции и отменяли жизненно необходимые препараты.
Родители пациентов обратились к советнику президента, в Общественную палату РФ, Совет по правам человека и Минздрав. Никаких результатов это пока не дало. Сейчас двадцать семь детей, которых Каабак и Бабенко вели в НЦЗД, ждут трансплантации. Кто и когда будет их оперировать — неизвестно.
— Вот сейчас все уперлись: «скандалисты, скандалисты». Хорошо, давайте отбросим скандал, и пойдут тогда не скандалы, а пойдут детские жизни. И что, это лучше? Лучше пусть не скандалят, лучше пусть подождут одну, две, двадцать, тридцать смертей? Они [пациенты] не просто без помощи, они обречены. Кто-то может не пережить это лето. Замалчивать это не удастся, а оперировать их тоже никто не берется, — Денис Бабенко ставит на цветастую скатерть чашку кофе, пододвигает ко мне тарелку с тортом («Чтобы съели, я проверю»). Потом садится, с силой упирается ладонями в колени, признается: вспыльчивый («Меня это все раздражает»). — Как муж я бы посоветовал просто уехать из этой страны. Не дают им работать, а они хотят. Эти люди, которые перед вами сидят, они реально маньяки. Рабочий день они заканчивали дай Бог в двенадцать ночи, а в три [ночи] уже звонит Михалыч и говорит: «Ну что, едем? Пришла почка». Я даже очень часто приезжал, когда проходили операции, и просто сидел под окнам, чтобы выхватить этот момент, забрать, по дороге поговорить.
— Так, может, это ты все устроил, чтобы с Надеждой Николаевной больше времени проводить? — улыбается доктор Каабак, устраиваясь на высоком кухонном стуле.
— А кто на самом деле это все устроил? Кому понадобилось вас увольнять?
— Злобным темным силам, — Каабак спокойно смотрит на меня — просто ждет следующего вопроса.
— Каким?
— Это совершенно неинтересно. Детям это никак не поможет, — взгляд возвращается к телефону, по которому бесконечной лентой едут конверты мессенджеров. Юрист, Общественная палата, врачи. Ольга, мама Арины. Светлана, мама Сережи. Валерий, папа Славы.
— Вы со всеми родителями пациентов поддерживаете связь?
— Да, — кивает Надежда Бабенко, подаваясь вперед с низкого кухонного дивана. — Некоторые звонят каждый день и спрашивают: «Какие новости, Надежда Николаевна?» А я без новостей. Раньше мы говорили: «Не нужно плакать, возьмите билет на самолет и приезжайте к нам». Именно поэтому все эти родители так и сделали.
— Коллеги из других клиник сказали: «Мы будем брать ваших детей и пытаться их оперировать». Но само по себе «пытаться их оперировать» звучит пугающе, — голос Каабака остается ровным, ни одна интонация не выбивается, не «плывет». — А скорого разрешения нашего кризиса ждать не приходится.
— Кто из этих детей самый тяжелый?
— Богдан Лавров. Он самый нестабильный, самый срочный.
Для диализа под ключицу ставят катетер — он там постоянно, чтобы не потерять доступ к сосудам. По словам Каабака, катетер может отказать в любой момент, например засориться и перестать работать. Из-за того, что диализ затянулся, Богдану стало хуже: у него выросли показатели креатинина [продукта расщепления белков, который выводится с мочой. Повышенный уровень креатинина в крови может быть признаком почечной недостаточности], мочевины и паратгормона, отвечающего за уровень кальция и фосфора [он вырос до 2000 пикограмм на миллилитр плазмы при норме 95 пикограмм на миллилитр]. Значит, кальций вымывается из костей, они становятся хрупкими и ломкими, как пенопласт.
«Не было ярости»
— Папа ко всем критическим ситуациям, которые должны вызывать бурю эмоций, относится достаточно спокойно. Я это всегда связывал со спецификой его работы — он многое видел, многое пережил, — говорит Егор Каабак. — У него не было какой-то ярости по отношению к администрации НЦЗД, из-за которой все это произошло.
— Что должно случиться, чтобы ты хоть слово сказал неприличное? — Елена Каабак поворачивается к мужу, держит паузу — вопрос, очевидно, не риторический. Он пожимает плечами. — У нас Михаил Михайлович такой… очень лояльный, спокойный, никого не оскорблял никогда. Он бережет мои нервы, может до последнего что-то не говорить. Но мы уже очень давно живем вместе, я читаю по глазам. Научилась.
«Обман» в НЦЗД Елена заподозрила сразу. Директор клиники Андрей Фисенко уговаривал Каабака и Бабенко уволиться из больницы, в которой они проработали почти двадцать лет, и перейти к нему на полную ставку. Трансплантологи согласились — условия для детских трансплантаций в НЦЗД были лучше. «Это было сделано, чтобы оставить нас без работы. Когда мы принесли трудовые книжки в отдел кадров НЦЗД, нам сообщили, что концепция поменялась, работы для нас нет», — писал мне Каабак. После возвращения в клинику с середины 2019 года по 2021 год они с Бабенко прооперировали сорок семь детей — знали, что их в любой момент могут снова уволить. Жене Каабак до последнего ничего не говорил — она собирала анамнез по жестам, задумчивым взглядам, по тому, как он молчал.
«От перчатки отрезал палец и пришивал»
Каабаки познакомились в операционной в начале девяностых: Елена устроилась в оперблок медсестрой, Михаил Михайлович начинал оперировать после ординатуры.
— У нас друг от друга остались только глаза: я была в маске, он тоже, мы друг друга по-другому никак не видели.
Елена говорит, что Каабак отличался от других врачей: пришел в отделение не «белым листом», как все остальные после института, а с «багажом» — очень много читал.
— Михаил Михайлович, вы в детстве хотели стать врачом?
Я поворачиваюсь почти на 180 градусов. Каабак не стал садиться за стол. В перерывах между звонками («Я вас оставлю на пятнадцать минут, мне надо лекцию прочитать») он тихо хозяйничает на кухне: наливает в фильтр воду, что-то переставляет на столешнице.
— Нет, я не знал, кем я хотел быть. Мама мне посоветовала быть врачом или строителем. Я съездил в МИСИ [Московский государственный строительный университет], мне там не очень абитуриенты понравились. Съездил во Второй мед [Российский национальный исследовательский медицинский университет имени Н. И. Пирогова], мне там больше понравились.
— А почему выбрали трансплантологию?
— Это очень увлекательно. В ходе ординатуры мне посчастливилось побывать в центре трансплантации в РДКБ [Российская детская клиническая больница]. Наблюдение за выздоровлением человека, который был практически при смерти, — это мощный стимул для дальнейшего развития.
— Я тот человек, который его видел начинающим молодым хирургом, — улыбается Елена. — Он очень волновался за каждый свой шаг, но старался этого не показывать, потому что на столе лежит ребенок. Я видела, как он отрабатывает вязание узлов, шитье на перчатках. Сосуды и вены шьются очень тонкими нитками, все они разного качества, разной плотности. Он от перчатки отрезал палец и медленно, спокойно пришивал. И дома все это тоже было. Ему никогда ничего не доставалось легко и просто. Если он кому-то и перешел дорогу, то только своими знаниями, умениями, тем, что он умеет лучше.
Предложение «подрасти на диализе», по словам Каабака, звучит как мрачная издевка — это практически невозможно. Диализ не замена почки, и долго его проводить нельзя. Во-первых, потому что при гемодиализе ребенок привязан к аппарату, во-вторых, потому что сосуды изнашиваются и подключаться к кровотоку становится все труднее, в-третьих, потому что диализ не выводит из организма все токсины и они постоянно отравляют ткани и органы. По данным Американского общества нефрологов за 2019 год, больничная смертность среди детей с острым поражением почки на диализе доходила до 50—70%.
Каабак и Бабенко трансплантируют детей от шести килограммов.
«Этих врачей, никаких других»
— Перешагнуть границы возможного в части размеров тела ребенка мы смогли именно благодаря Надежде и ее стремлению не математические задачи решать, а житейские. Нет задачи опустить планку веса, возраста, роста ниже какого-то определенного уровня. Есть задача помочь конкретному ребенку, который попадает в наше поле зрения. Попал ребенок, у которого вес шесть килограммов, значит, надо искать возможность сделать ему трансплантацию, — говорит Каабак.
Каабак и Бабенко познакомились в 2002-м, когда она училась в ординатуре у главного внештатного трансплантолога Минздрава Сергея Готье в РНЦХ. Готье и Каабак делили этаж, первый руководил отделением трансплантации печени, второй — почки. В 2002 году пациенту Готье, Саше, нужно было сделать комбинированную пересадку почки и печени, которые тогда в стране никто не проводил.
— Ребенок был признан безнадежным и готовился к отправке на тот свет благодаря естественному течению заболевания, — вспоминает Каабак. — Надежда, не смирившись с этим решением и вопреки инструкциям руководства, нашла доктора в Бельгии [профессор Жан-Бернард Отто], которому она написала, перевела историю болезни на английский язык.
Саша попал в РНЦХ 4 февраля. О том, что в России его прооперировать не смогут, врачи сказали его маме, Елене, сразу. Елена говорит, что для того, чтобы вывезти его за границу, нужно было разрешение Минздрава и заключение Готье. В какой-то момент она сама вышла на связь с профессором Отто. Но сказать Готье о том, что она переписывается с бельгийским врачом, Елена не могла. Бабенко стала тайно передавать ей результаты Сашиных анализов, рискуя увольнением. Отправлять данные приходилось через доктора из другой больницы. «Я еще раз вынуждена Вас просить об очень деликатной вещи — не говорить ничего профессору Готье о том, что я сейчас делаю. Мы рискуем тем, что как минимум нас с Сашей выгонят отсюда и отправят домой. Больше никто нас не возьмет, а его состояние таково, что как можно дольше нужно находиться под наблюдением врачей, этих врачей, никаких других, так как только эти врачи могут ему помочь. Очень надеюсь, что Вы профессионально не обидитесь на такое мое заявление. Речь идет о жизни Саши», — написала ей Елена [копия письма есть в распоряжении редакции].
Готье не рекомендовал делать операцию, пока Саша не подрастет до десяти килограммов [об этом Елена написала профессору Отто, копия переписки есть в распоряжении редакции]. Бельгийский трансплантолог был уверен в том, что Саша не сможет набрать вес, учитывая его состояние, но от операции не отказывался. Об этом он написал Елене 17 апреля. 23-го Саша умер.
— Надежду тогда отчислили из ординатуры за то, что она ослушалась руководства. Меня глубоко поразило это стремление Надежды бороться со смертью во всех ее проявлениях, — говорит Каабак. Бабенко восстановилась в ординатуре, доучилась в его отделении, и с тех пор по отдельности они уже не работали.
С 2003 года Каабак и Бабенко прооперировали больше 400 детей. Каабак говорит, что до сих пор идет в операционную как на Голгофу — каждый раз боится проиграть смерти.
Плотный монтаж
— Вся операция делится на до и после. До того — как орган в кровотоке, и после того — как орган в кровотоке. Донорская почка же удалена из организма, отмыта всякими снадобьями, тысячу раз полежала во льду, остыла, уснула. И тут ты ее пришил, снимаются зажимы, и ты видишь, как в нее снова поступает кровь и возвращается жизнь. Это реально очень напряженный момент, особенно у маленьких, тяжелых детей. Потому что почка взрослая и, бывает, занимает все пространство от печени до малого таза. И когда ты видишь мочу, это значит, что почка функционирует, — рассказывает Бабенко. — Дальше есть еще один напряженный момент — укладка почки. Тут важно отговорить Михаила Михайловича от перфекционизма.
Каабак объясняет: место для большой почки нужно искать вручную, потому что в детском теле его просто нет. Если некачественно уложить почку, сосуды, по которым в нее поступает кровь, будут перекручиваться и пережиматься, и почка будет плохо работать. Чем меньше ребенок, тем «плотнее монтаж». Чтобы почка легла удобно, иногда приходится перешивать артерии и выверять каждый стежок, каждую дырочку на аорте до миллиметра. Еще одна проблема — слишком жесткие сосуды взрослой почки. Они «навязывают» детской артерии свою форму, и хорошего кровоснабжения ждать не приходится. Каабак придумал сшивать их пружинкой, похожей на английскую букву S. Для этого почку, как часть пазла, нужно покрутить, примерить, иногда даже пересадить вверх ногами.
— Я готова блажить: «Да не трогай ты ее! Все там хорошо!» Потому что любое вмешательство, когда пуск кровотока уже состоялся, — рискованное мероприятие. Но у него какие-то сенсоры, которых нет ни у кого, мне это не дано. Он понимает, что ей неудобно. А я понимаю, что это — единственный выход, что это нужно сделать. Но я всегда в этот момент очень сильно боюсь, понимаете? Не за его неудачи, а за эту почку. Я про себя начинаю произносить какие-то слова молитвы, чтобы она это выдержала.
По словам Каабака, цель трансплантации не сама трансплантация, а качество жизни после нее. Качество жизни зависит от того, как приживется донорский орган. Перед пересадкой нужно сделать ребенку прививки — те, которые обычным детям ставят к концу школы. После — тоже. А еще проводить регулярные биопсии, чтобы не пропустить отторжение. Организм будет избавляться от инородного тела — если не подавить иммунитет, почка не приживется. Каабак работает по протоколу [схеме] иммуносупрессии [подавления иммунитета, необходимого для приживления пересаженного органа], который больше никто в России не применяет. В него входят алемтузумаб и экулизумаб — препараты, которые используются в трансплантологии off-label, то есть не по инструкции, и не входят в национальные клинические рекомендации по трансплантации почки. [Алемтузумаб предназначен для лечения рассеянного склероза, экулизумаб — для редкого заболевания кроветворной системы].
Алемтузумаб и экулизумаб не входят и в утвержденные Минздравом протоколы иммуносупрессии — из-за этого, по версии руководства НЦЗД, Каабака и Бабенко уволили в 2019 году. В апреле 2021-го врачебные комиссии в клинике отказались согласовать операции на протоколе с алемтузумабом, и отдел трансплантации просто перестал работать. От комментариев руководство НЦЗД отказалось.
«Нет совершенных протоколов»
— Нет совершенных протоколов, их нужно продолжать улучшать. Я был на стажировке во Франции через десять лет после начала самостоятельной работы, в 1999 году. Я там в основном занимался изучением протоколов иммуносупрессии и истории их развития. У меня был полный доступ к архивам, и я мог изучать эволюцию протоколов. Каждое изменение протокола происходит по какой-то причине, и вот в поиске этих причин ответов гораздо больше, чем в учебниках, — говорит Каабак. — Мы адаптировали парижский протокол к российской действительности, потом несколько бостонских протоколов, развивали собственные протоколы на их основе.
— Тогда эти протоколы ни у кого возмущения не вызывали?
— Они никогда ни у кого не вызывали возмущения. То, что происходит с нами сейчас, — это точно не реакция на наши протоколы, причина лежит в другой плоскости. И мы ее не понимаем.
Второй иск подала глава фонда «Помоги спасти жизнь» Евгения Бахметьева. Она обвинила Каабака в том, что он не вводил детям алемтузумаб и экулизумаб, которые покупал ее фонд. Марина Десятская, мама пациента Каабака и руководитель пациентской организации «Темида», отправила результаты анализов детей эксперту из центра Рогачева [НМИЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева] — он подтвердил, что изменения в них не могли быть вызваны ничем, кроме алемтузумаба. В фонде «Помоги спасти жизнь» от комментариев отказались.
Профессор, онколог-гематолог Алексей Масчан [заместитель генерального директора ННПЦ ДГОИ имени Дмитрия Рогачева по научной работе] тоже использует алемтузумаб off-label при пересадках костного мозга. «Любая иммуносупрессивная терапия приводит к инфекционным осложнениям, если не уметь ей пользоваться. Абсолютно вся. Если ты умеешь только пришивать почки и больше ничего, будут инфекционные осложнения. Это высокие технологии, которыми владеют немногие и которыми нужно пользоваться изощренно и отточенно. Результаты по трансплантации маловесных детей у них [Каабака и Бабенко] наилучшие. А off-label это или on-label — это уже дело двадцать восьмое», — говорит доктор Масчан.
«Идет война, например»
— Вот идет война, например. Если у вас есть эффективная разведка, вы даже с недостаточными ресурсами, которые меньше, чем у противника, можете эту войну выиграть. То же самое в любой системе управления: если у вас такой информации нет, вы будете принимать ошибочные решения.
— Если вашему близкому человеку нужно сделать трансплантацию, вы находите, в какой он категории, например кто-то из родителей, допустим, им 50—64 года. Вы видите, что вероятность того, что через десять лет у вашего близкого будет функционирующий трансплантат, — 66%. У Минздрава этого нет. И он не хочет это иметь.
— Почему?
— На результат влияет такой важный фактор, как продолжительность ожидания [органа], если речь идет о трупной трансплантации [пересадки органа от умершего человека]. Система распределения посмертных органов непрозрачна. А значит, вероятно, несправедлива. Я использую слово «вероятно», потому что у меня нет об этом данных. А если она непрозрачна, откуда данные возьмутся? Я этот регистр показывал Елене Николаевне Байбариной [директор департамента медицинской помощи детям и службы родовспоможения Минздрава РФ]. Реакцией на этот регистр стало наше увольнение.
Без регистров в России не будет детского донорства. Например, сейчас у нас в стране маленьким детям не пересаживают сердца. Взрослое сердце от посмертного донора сможет прижиться только у подростка, маленький организм с ним не справится. А система детского посмертного донорства построена так, что просто не работает.
— У нас что ни сериал, то человека либо разбирают на органы, либо этим ему грозят. Меня спрашивают: «А кем ты работаешь?» Я говорю, что я трансплантолог. «А-а-а-а, ну у вас там, конечно… Ладно, надеюсь, меня не разберут на органы, с тобой не опасно рядом стоять». Вот такая у людей реакция, — Бабенко улыбается. Тяжеловесная тема на секунду кажется чуть легче — как гантель в руках у спортсмена. — Нужно показать людям результаты. Сейчас любая мама скажет: «Разберитесь, что у вас в отрасли происходит, а потом говорите со мной о детском донорстве».
Каабак и Бабенко учатся разговаривать с пациентами — пока не о детском донорстве, а о том, как лечиться и обследоваться после трансплантации, что делать, если появились осложнения, можно ли глотнуть вредной кока-колы за обедом.
— Мы делаем операцию и отправляем пациента домой. Родители этого пациента являются нашими партнерами по его лечению. Человек должен выписаться от нас как от партнеров по лечению, а не вздохнув с облегчением: «Наконец-то я от этих уродов избавился». Эффективная коммуникация выстраивается только в том случае, если мы пациента не воспринимаем как субъекта, который нам обязан. Обязан потому, что мы снизошли до него с высоты своего образования, а он, такой негодяй, еще осмеливается болеть какими-то болезнями. Это вопрос эффективности лечения.
Каабак и Бабенко вместе с философским факультетом МГУ организовали лекции для врачей: позвали преподавателей, которые учили докторов основам коммуникации, следователя из СК, который рассказывал о том, как жалобы пациентов приводят врачей на допросы, Михаил Михайлович читал лекции по трансплантологии. Они предложили Минздраву поддержать курс — он нужен всем врачам, особенно тем, кто выгорел и срывается на пациентах («Я тут решаю, кому МРТ, а кому два метра в глубину и консультацию плотника», — то ли цитирует, то ли фантазирует Бабенко). Таких врачей не обязательно совсем лишать работы — никто не отменял медицинских регистраторов, бумажную работу. Минздрав промолчал.
— Никто не идеален, я тоже с червоточиной. Однажды мама одного пациента мне сказала: «Вам меня не понять, это мой ребенок на диализе, а не ваши дети». Я ее довольно жестко осекла. Когда тебе говорят такое, можно допустить внутри себя слабость. Я ответила: «Если вы считаете, что мои дети не на диализе, то вы ошибаетесь. У вас один ребенок на диализе, а у меня их 300. И за каждого из них я буду бороться».
Эти 300 — прооперированные дети, которых нужно наблюдать, обследовать, следить, не началось ли отторжение, не нужно ли скорректировать дозировки лекарств, назначить что-то, отменить что-то. Все они лечились у Каабака. У тех, кого оперировали на алемтузумабе и экулизумабе, особенная программа послеоперационного сопровождения. Сейчас эта программа, по его словам, лежит в руинах.
«Мы вам устроим по закону»
— 300 человек считают, что они остались без помощи. Я почему так говорю отстраненно — потому что Минздрав считает по-другому. Минздрав дает понять, что никто без помощи не останется и вообще все хорошо. Но при этом мы имеем пустующее отделение, пациентов, распределенных по другим клиникам, и молчащий Минздрав. Это не называется правовым полем.
Работа отдела трансплантации органов детям в НЦЗД остановилась в апреле 2021 года. 20 апреля руководство НЦЗД распорядилось не выдавать пациентам препараты, которые не стоят на балансе аптеки клиники. По словам Каабака, вести пациентов — прооперированных больных — после этого стало невозможно.
Сыну Марины Десятской, Диме, Каабак пересадил почку в апреле 2019 года. Диме нужно вводить иммуноглобулин два раза в месяц, но из-за запрета руководства две капельницы он уже пропустил. Заведующая отделением заместительной терапии в НЦЗД предлагает пациентам лечь в стационар на месяц — тогда они получат две капельницы иммуноглобулина по квоте [аудиозапись разговора с родителями пациентов есть в распоряжении редакции]. По словам доктора, у НЦЗД нет денег на то, чтобы вводить иммуноглобулин на месте — одна капельница стоит 30—40 тысяч, а за лечение детей после трансплантации клиника получает 50 тысяч, и врачам придется доплачивать за введение из своего кармана.
«А вы можете договориться, чтобы препарат приходил на конкретного ребенка сюда в аптеку?» — спрашивает мама одного из пациентов у заведующей. « Я вижу сейчас только один вариант — открыть на вас историю болезни на месяц, вы месяц здесь лежите, и мы вам за месяц два раза иммуноглобулин…» — « То есть это госпитализация?» — « Госпитализация, месячная госпитализация». — « А если нужно каждый месяц капать, то мы бесконечно здесь лежим?» — « Я не нарушу закон, к сожалению».
В положении о предоставлении льготных лекарств после трансплантации о запрете вводить препараты не там, где их выдали, ничего не сказано. Марина Десятская написала письмо советнику президента РФ Александре Левицкой, обратилась за помощью к представителю Общественной палаты РФ Екатерине Курбангалеевой [копия есть в распоряжении редакции]. Десятская попросила Левицкую помочь остановить разрушение трансплантационной программы в НЦЗД. Курбангалеева потребовала от Фисенко объяснить, почему детям в НЦЗД не проводят трансплантации и не выдают лекарства. Ответа Курбангалеева так и не получила.
По словам Десятской, 12 мая в НЦЗД закончились квоты на госпитализации и дневной стационар и более 300 человек, включая ее сына, остались без лечения. В письме она процитировала администрацию клиники, которая объясняет ситуацию так: «Ваш Каабак хотел, чтобы все было по закону, мы вам устроим по закону». Ее письмо подписали родители 88 пациентов Каабака и Бабенко. На прием в Минздрав родителей записать отказались.
— Это еще одна сторона бездушного отношения к детям, — Каабак проговаривает фразу быстрее и четче обычного, постукивает телефоном по столу. — Смысл того поручения, которое нам дала Вероника Игоревна Скворцова в ноябре 2019 года, заключался в том, чтобы максимально упростить и облегчить жизнь семьям детей с пересаженными органами. То есть они должны приходить в медицинское учреждение так редко, как это необходимо. Не «сегодня — в одну клинику, через неделю — в другую клинику, еще через неделю — в третью клинику», а раз в месяц в одну клинику, где им делают все: берут анализы, делают прививки, и все это в одном месте и через один укол, что важно для ребенка.
— Если пациенты бунтуют, то, может быть, главного трансплантолога мало? Есть же главный кардиохирург при Минздраве, и также есть главный детский кардиохирург. Может, ввести должность главного детского трансплантолога. И поручить ему не просто наладить что-то, а к международному стандарту все подвести, — говорит Бабенко.
— Это решение настолько логичное, что злобные темные силы его однозначно отторгнут, — качает головой Каабак.
— Откуда в российской трансплантологии все эти интриги?
Я не выдерживаю, понимая, что снова спрашивать про темные силы бесполезно.
— Мы были свидетелями подобных интриг в других странах: в Америке, Италии, во Франции. Подобные интриги происходят в любой отрасли, где задействованы значительные ресурсы. Этим трансплантология отличается от других отраслей медицины. В трансплантации используются донорские органы, которые невозможно оценить, измерить в деньгах, — это бесценный ресурс. Это можно сопоставить с такими отраслями человеческой деятельности, где задействованы какие-то мегаденьги. Поэтому такие страсти кипят.
Бесценный ресурс
Я отправляю Елене отрывок про Сашу — посмотреть, все ли правильно, нет ли лишнего, не забыла ли важное. Елена отвечает: «Пусть будет». Благодарит. Спрашивает, уместно ли будет кое-что добавить в текст, и присылает несколько голосовых сообщений. Я слушаю. Говорю, что, конечно, добавлю.
«Я этих людей очень ценю очень высоко и по-человечески, и как профессионалов. С человеческой точки зрения это святые люди, и это люди редкого профессионализма. Я с ними с тех пор пор нахожусь в дружеских отношениях, за что я им безмерно благодарна. Я помню всю их бригаду, старшую медсестру Наталью Дмитриевну с золотыми руками. Миша с Надей собрали уникальную команду. Просто безумие — разрушать эту команду, преступление со всех точек зрения. Саша был первым таким маленьким ребенком, которого вообще взяли на госпитализацию в РНЦХ. Если бы я с ним осталась дома, я бы просто сошла с ума. Они меня спасли, я была в очень тяжелом психологическом состоянии. Многие после смерти детей накладывают на себя руки. То, что я сегодня жива, — это во многом их заслуга. Если бы в нашей медицине было больше таких людей, как Надя с Мишей, все было бы совершенно по-другому. Совершенно по-другому в этой стране».
На момент публикации данного материала трем пациентам Каабака и Бабенко, включая Богдана Лаврова, пересадили почки в НМИЦ трансплантологии и искусственных органов имени академика В. И. Шумакова. Двоих детей сняли с листа ожидания почки и вернули на диализ. Родителям предложили подождать, пока состояние детей не улучшится. Каабак назвал это отсроченной эвтаназией.
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в нашей стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и интервью, фотоистории и экспертные мнения. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем из них никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас оформить ежемесячное пожертвование в поддержку проекта. Любая помощь, особенно если она регулярная, помогает нам работать. Пятьдесят, сто, пятьсот рублей — это наша возможность планировать работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
Еще больше важных новостей и хороших текстов от нас и наших коллег — в телеграм-канале «Таких дел». Подписывайтесь!
Вы можете им помочь
Помогаем
Каждый день мы пишем о самых важных проблемах в стране. Мы уверены, что их можно преодолеть, только рассказывая о том, что происходит на самом деле. Поэтому мы посылаем корреспондентов в командировки, публикуем репортажи и фотоистории. Мы собираем деньги для множества фондов — и не берем никакого процента на свою работу.
Но сами «Такие дела» существуют благодаря пожертвованиям. И мы просим вас поддержать нашу работу.
Пожалуйста, подпишитесь на любое пожертвование в нашу пользу. Спасибо.
На Ваш почтовый ящик отправлено сообщение, содержащее ссылку для подтверждения правильности адреса. Пожалуйста, перейдите по ссылке для завершения подписки.
Если письмо не пришло в течение 15 минут, проверьте папку «Спам». Если письмо вдруг попало в эту папку, откройте письмо, нажмите кнопку «Не спам» и перейдите по ссылке подтверждения. Если же письма нет и в папке «Спам», попробуйте подписаться ещё раз. Возможно, вы ошиблись при вводе адреса.
Исключительные права на фото- и иные материалы принадлежат авторам. Любое размещение материалов на сторонних ресурсах необходимо согласовывать с правообладателями.
По всем вопросам обращайтесь на mne@nuzhnapomosh.ru
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Нашли опечатку? Выделите слово и нажмите Ctrl+Enter
Благотворительный фонд помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь»
Адрес: 119270, г. Москва, Лужнецкая набережная, д. 2/4, стр. 16, помещение 405
ИНН: 9710001171
КПП: 770401001
ОГРН: 1157700014053
р/с 40703810701270000111
в ТОЧКА ПАО БАНКА «ФК ОТКРЫТИЕ»
к/с 30101810845250000999
БИК 044525999
Благотворительного фонда помощи социально-незащищенным гражданам «Нужна помощь» в отношении обработки персональных данных и сведения о реализуемых требованиях к защите персональных данных